Софрон Данилов - Манчары
— Ну, бай Чочо, я пришёл к тебе, чтобы забрать всё, что ты отнял у неимущих, награбил у бедняков, — медленно заговорил Манчары, впившись взглядом в лицо тойона. — Я пришёл, чтоб наказать тебя за издевательства над хамначчитами, за истязания и побои. Сейчас ты за всё ответишь.
Манчары поднял меч и шагнул к Чочо. Тойон в ужасе попятился, закрывая голову.
— Милый… дорогой Басылай, — трясясь от страха, льстиво забормотал он. — Я спросонья сразу не узнал тебя. Не сердись. Будь ко мне снисходителен. Я рад тебя видеть в своей юрте как самого дорогого гостя. Располагайся как дома. Я поделюсь с тобой своим имуществом, и ты станешь первым хозяином…
— Довольно! — перебил его Манчары. — Хочешь купить меня? Не выйдет!
Манчары схватил Чочо за шиворот, повалил на пол и стал бить его тупой стороной меча.
— Вот тебе за меня, за мать и за всех тех, которых ты пустил по миру! Получай!..
Дверь отворилась. Вошёл человек и сказал, обращаясь к Манчары:
— Всё сделано, как ты велел. Готово.
— Хорошо! — ответил Манчары и обратился к хамначчитам: — Вы почему стоите? Все амбары Чочо открыты. Берите что кому нужно. Я раздаю долги Чочо. У него их много, долгов! Идите и сполна получайте своё кровное, заработанное. А ты, бай Чочо, запомни, — он толкнул ногой тойона, жирной тушей распластавшегося на полу, — если я услышу, что ты обидел хоть одного бедняка, узнаю, что ты по-прежнему притесняешь неимущих и обездоленных, будет худо. Я буду следить за каждым твоим шагом. Запомни это!
Манчары исчез.
Окна юрты озарились кроваво-красным заревом.
Встреча на дороге
Минувшей ночью Манчары и его друзья «гостили» у намского богача Пестрякова. Богатство родовитого тойона они роздали беднякам: нечестным трудом оно было нажито.
Сейчас Манчары верхом на коне ехал по тёмному хвойному лесу. Утром он проведал, что бай Пестряков вооружил всех своих рабов и челядь и снарядил погоню. Пусть ищут ветра в поле! Но предосторожность всегда нужна.
Манчары остановил лошадь невдалеке от большой дороги, у маленького аласа. Он привстал на стременах и прислушался. К нему приближались какие-то люди. Вскоре Манчары услышал скрипучие причитания старухи и звонкий детский голосок. Он притаился за деревом. Престарелая женщина понуро брела, пыля босыми ногами. Её вёл за руку мальчик лет десяти. Старуха была слепа.
— Бабушка, где мы сегодня заночуем? — спросил мальчик, вытирая с лица струйки пота.
— Не знаю, милый… Зайдём к тойону Пестрякову… Но пустит ли он таких, как мы, хотя бы в свой чёрный дом? Отдохнём, милый, истомилась я!
Старуха свернула с дороги на траву и, кряхтя, села. Мальчик встал около неё.
— Люди говорят, что ночью у Пестрякова гостил Манчары, — сказала старуха. — Бай, должно быть, стал похож на медведя, которого выгнали из берлоги. Говорили, будто Манчары роздал все богатства Пестрякова бедному люду. Наконец-то нашёлся молодец, который взял обратно награбленное. Я у Пестрякова сорок лет батрачила. Он не дал ни гроша. А когда состарилась и спина стала плохо сгибаться, выгнал меня.
Манчары с гневом и болью слушал рассказ старухи. Сколько слёз пролила эта женщина! Не от слёз ли она лишилась зрения? Всю жизнь трудилась на бая, а теперь ей придётся умирать у чужого порога или под елью в лесу. Какая ужасная судьба!
Манчары до боли в пальцах стиснул поводья и пришпорил лошадь. Горячий конь вскинулся на дыбы и выскочил на дорогу.
— Мать!
— Что? — испуганно вскочила слепая, услышав незнакомый голос.
— Подставляй подол, мать! — властно произнёс Манчары.
В подол старенького платья упало что-то тяжёлое: зазвенели золотые, серебряные монеты. Подобный звон она слышала единственный раз в жизни, когда однажды бай после объезда должников пересчитывал деньги. Непрерывный звон монет напомнил о сытой, безбедной жизни, столько раз виденной во сне. Неужели это не сон? Старуха слышала, как монеты ударяются одна о другую, но не могла поверить происходящему. Растерянная, оцепеневшая, стояла она неподвижно и что-то беззвучно шептала.
— Мать! Я возвращаю тебе плату за весь пот, который ты пролила на бая Пестрякова. Это его золото. Свои деньги ты заработала честно!
— Кто ты — добрый человек или бог? — осмелилась спросить слепая, всё ещё не веря своему счастью: ведь у неё теперь будет кусок хлеба и не придётся ковылять от юрты к юрте, собирая подаяние. — За кого мне молиться?
— Я — Манчары. Прощай, мать!
Топот копыт удалялся на восток.
Как концы рогульки
— А-а! Ы-ы-у-у!.. Ыы…
Манчары, разбивавший стоявшие в амбаре сундуки и выбрасывавший из них содержимое, сразу насторожился.
— А-а, ай!.. Ай-у-у!..
Из дому опять донёсся не то плач, не то крик. Ребёнок, что ли? У Манчары дыбом встали волосы на голове. Отшвырнув в сторону гарусную шубу на лисьем меху, он бросился в дом.
Когда он вбежал в дом, его друг Амоча — мужчина лет тридцати с лишним, среднего роста, с худощавым лицом, с заострённым подбородком, с выражением какой-то недоброй иронии в раскосых глазах — сидел на корточках возле левой нары и шарил под ней руками. Стоило ему сунуть руку поглубже, как оттуда слышались плач и крик ребёнка. И тогда Амоча, громко хохоча, совал свою руку ещё дальше. Наконец он нащупал там мальчонку лет пяти-шести, который изо всех сил старался удержаться за половицу и за ножки скамейки.
— Ха-ха-ха! — Амоча алчно расхохотался и стал безобразно вертеть своими раскосыми глазами, чтобы напугать малыша. — Наконец-то попался хороший кусочек! Осталось только насадить на вертел, поджарить на огне и съесть.
— Не пугай ребёнка! — крикнул Манчары прямо с порога. — Отпусти его!
Ребёнок, напуганный до того, что потерял дар речи, услышав голос заступника, разразился ещё более громким плачем.
— Ха-ха! Разве он ещё и бояться умеет, этот кусочек для поджарки? Плачет он или смеётся? Ах, как приятно послушать! — Не обращая внимания на слова Манчары, Амоча поднял малыша за ножки вниз головой. — Смотри-ка, он ещё трепыхается, как рыбёшка, старается выскользнуть из моих рук.
— Отпусти, говорю! — Манчары подскочил и вырвал ребёнка из рук Амочи.
Обессиленный мальчонка обхватил шею Манчары ручками, уткнулся ему в подбородок и затих.
— Смотрите-ка какой сердобольный! Дурень!.. А они разве жалеют нас? Дай сюда этого гадёныша! Я размозжу его голову о столб! — Амоча протянул руки и шагнул навстречу Манчары. — Дай!
— Не трогай!
Ребёнок снова заплакал.
— Дай, говорю!
Но, увидев покрасневшее от злости лицо и раздувшиеся ноздри Манчары, Амоча остановился. Ещё ни разу он не видел, чтобы его спутник был так сильно разгневан. Подумаешь, нашёл из-за чего сердиться! Ребёнок, говорит, испугался. Великое дело! Ну и пускай пугается, пускай! Пусть даже подохнет — жалеть нечего. Амоча схватил чумашек со сметаной, сунул его под мышку и вышел во двор. Оставив дверь настежь, он выругался про себя:
— Дур-рак!
Манчары с Амочей ехали по дремучей тайге. Вёрстах в двадцати от этих мест стоял шалаш, где они жили. Нужно было добраться туда.
Немюгинский бедняк Амоча известен в Якутии уже несколько лет. Ходили слухи, что повсюду, особенно в родном Западнокангаласском улусе, он грабил богачей, за что несколько раз был наказан розгами, побывал и в тюрьме. В рассказах о приключениях Амочи всегда подчёркивалось, что он не различал богатых и бедных, нападал на любого, кто попадался на его пути, совершал убийства. Страшным разбойником называли люди Амочу.
Манчары не очень верил этим рассказам — ведь и его тоже называли разбойником. К тому же он знал, что рассказы бывают вымышленные, а сказки всегда с преувеличением. Повстречались они с месяц назад. В первое время Манчары обрадовался, что встретил достойного и равного себе товарища. И вот оно как получается… Амоча действительно храбрый человек. Ловкий и предприимчивый малый. Но, несмотря на это, неприязнь Манчары к нему усиливается с каждым днём. Ему всё больше не нравятся его дерзость и наглость, бесшабашные слова и словечки, его ужимки, жесты и движения. Манчары иногда даже удивлялся, почему это Амоча мучается и страдает, когда его преследуют? Чего ради он ступил на путь разбоя? Неужели только для того, чтобы несколько дней сытно поесть? Или ради мести?
Амоча, сидя верхом на коне, опрокинул в рот чуман со сметаной. Загустелая сметана медленно поползла по губам и текла на грудь, на живот. Амоча поперхнулся, закашлялся и тотчас же отшвырнул в сторону чуман.
— Вот сатана. Она, оказывается, слишком густая! В рот почти ничего не попало. Да и жажду не может утолить. Очень хочется пить. Хорошо бы найти чего-нибудь напиться. Манчары, а ведь там, в аласе, были косари! Давай-ка завернём к ним.
И Амоча, не дожидаясь, что скажет его спутник, круто повернул коня в сторону аласа.
В южной стороне аласа вился дымок. Они и направились туда. Там, между двумя, огромными лиственницами, темнел односкатный шалаш. Косари — отец с сыном — кипятили к обеду чай.
