Лев Жданов - Стрельцы у трона. Русь на переломе
Как раз в это время арап Джон с помощью еще двух слуг внес и поставил на особый стол, уставленный сулеями и флягами, небольшой, охваченный медными обручами бочонок.
— Вот, гость дорогой, поизволь за здравье за твое особливой мадерки чару выкушать… Из Лондона мне прислана с особливой похвалой! Слышь, полста лет винцо лежалое…
И по знаку мужа боярыня Матвеева наполненные янтарной, густой влагой кубки на подносе подала сперва Алексею, потом Гордону и мужу.
— А что же Наталья свет Кирилловна? Аль не пригубит чарочку? — спросил Алексей. — Волим мы и за ее за здравье пити, как и за всех, хто у вас в дому?
— Не след бы оно девице на людях за чарку браться, гость дорогой. Ну, да уж твоей чести ради…
И Матвеев указал Наталье взять небольшой стаканчик, куда ей налили вина.
— Будьте ж здоровы все! И крестнику моему скажи, что поминал я ево… Пусть растет скорее, Ондрюшка-крикун… Здоров ли он, кума, а? Што не скажешь? — чокаясь с хозяйкой, спросил Алексей, ставший необычайно веселым и любезным.
— Спаси тя, Господь, царь-государь! Растет малый, твоими молитвами держится… — подымаясь и отдавая поклон, отвечала Матвеева. — Уж не взыщите, гости дорогие, столу конец. Потчевать боле нечем. Не обессудьте… Прошу тути чары допивать… А я к сынку пройду, проведаю… Пойдем, Наталья!..
И с последними поклонами обе женщины вышли из покоя, оставя мужчин за вином, на свободе болтать, спорить, шуметь, как любили тогда.
Алексей ласково откланялся обеим и проводил внимательным взором Наталью, пока та не скрылась за дверьми.
— Славная девица, Наташа-то твоя! — сказал он Матвееву. — Уж помяни мое слово: сыщу я ей сам жениха. Да получче которого!..
— Сыщи, государь. Дело доброе сделаешь. Счастлив будет, кому она в жены попадет. Кроткая, веселая да разумная… Да рукодельница какая… Знаю я ее, повызнал за все года, как живет она у нас. Да еще…
— Буде, слышь, не перехвали… И мед, коли не в меру сладок, прикропи ть… Сам вижу, что вижу… Не слеп… Вон, и Петра, поди, ночь не поспит… О девушке думаться будет.
И, жмурясь, словно кот, которому показали что-то лакомое, очень хорошее, Алексей раскатился густым, довольным смехом.
Долго еще шла пирушка. Довольный, слегка подвыпив даже, поднялся гость, обещав скоро опять заглянуть.
И он сдержал обещанье.
Чуть не через день стал царь заглядывать к Матвееву, оставался подолгу, делил трапезу и часто старался поговорить и побыть на свободе с Натальей.
Хозяева, насколько позволяли обычаи, не мешали ему.
Между тем настал ноябрь. Согласно указу царскому начали сбираться на Москву молодые девушки для выбора невесты царю.
Первые шесть девушек были «переписаны» 28 ноября 1669 года. Вот их имена, согласно подлинной росписи: Иевлева дочь Голохвастова Оксинья; Смирнова дочь Демского Марфа; Васильева дочь Векентьева Каптелина (Капитолина), живет у головы московских стрельцов, у Ивана Жидовинова; Анна Кобылина (очевидно, сирота), живет у головы московских стрельцов, у Ивана Мещеринова; Марфа Апрелева, живет у головы московских стрельцов, у Юрья Лутохина; Львова дочь Ляпунова Овдотья.
Затем до 17 апреля 1670 года всего было набрано и переписано свыше шестидесяти девушек из Москвы, из Новгорода, Владимира, Суздаля, Костромы и других городов.
Между ними — из Вознесенского девичьего монастыря привезли красавицу девушку, Авдотью Иванову дочь Беляеву.
Привезла ее монахиня, бабушка ее, старица Ираида и поместила у родного дяди, торгового человека Ивана Шихирева. Сам он был стрелецкий стряпчий, но по обычаю занимался и торговлей, поставлял товары на двор к патриарху, был вхож к нему и упросил, чтобы допустили красивую племянницу хотя бы к первым смотрам государевым.
Честолюбивый дядя, полагаясь на силу красоты племянницы, надеялся видеть ее царицей, а себя — родичем царским.
Он не знал, что Алексей уже давно избрал себе невесту, и остальные смотры были только уступкой старинному обычаю.
Еще в конце января 1670 года Алексей, неизменно и часто посещавший Матвеева, как-то, уже собираясь уходить, сказал ему:
— А не забыл, Артамоныч, обещанье мое: сыскать жениха твоей Наташе? Нашел ведь я…
— И, што ты, друг-государь! До того ли тебе? Себе суженую ищешь. Досуг ли о бедной сироте помышлять?
— Досуг — недосуг, да охота… Дивился я все, слышь. Иные вот как бьются, только бы на очи мне своих девиц поставить, честь получить. А ты и не заикнешься, ни хозяйка твоя… Знаешь, ведь, обычай наш московский? После царских смотрин — втрое девке спрос да цена…
— И-и, государь… Ей надоть жениха потише, поскромнее. Девка больно тихая да душевная. Она за почетом не гонится. Да и скучать што-то почала… Прямо с тела спадает… На смотрины ли ей?..
— Скучать?.. Уж не зазноба ли какая приспела? Зови ее, скажи: сват хочет потолковать с ею…
— Да уж не рано, государь… Поди, и улеглася… Не водится так, сам ведаешь, девицу с постели поздным-поздно подымать, хотя бы и к царю самому. Она у нас…
— Да уж слышал, знаю… Носитесь вы: «Она у нас… она у нас!..». А, может, и у меня она… Вот, ты не спросил: кто жених-то мой для нее?.. А вот, и знай: я сам ее и посватаю… Вот! Слышал?.. Зови сюды… Сейчас хочу дело повершить!.. И жену твою, куму зови. Она ей вместо матери… Пущай и благословляет…
Матвеев давно ожидал этого. Но осуществление смелого, умно задуманного плана смутило самого Артамона.
— Помилуй, государь! — с искренним волнением заговорил он, — вот, смотры твои идут, государевы. Первых вельмож да богатеев девки собраны… И красавицы редкостные, из простого люду. Куды нашей Наталье? И ее со свету вороги сживут, коли прознают, и под меня подкопаются… Скажут: слаживал Артемошка дельце, с приемной дочкой царя окрутил… Уж несдобровать мне, государь… Помилуй… не губи!..
— Умен ты, Сергеич, а порой и у тебя ум за разум заскакивает. Нешто я не знаю, что быть должно? Рафовну и по сю пору не Забыл. Небось, мы так дело свертим, что нихто и не поспеет «ох» вымолвить… Покоен будь… Зови Наталью! Поговорить мне с нею надо. Не мешай нам. А там — и куму готовь, благословить пришла бы!
— Твоя воля, друг-государь! На чести — челом бью!
И, не скрывая радости, Матвеев поспешил сам к жене, приказав одной из мамок позвать вниз Наталью.
— Да поскорее, слышь, штобы шла! Нужна-де нам с хозяйкою. В столовый покой бы шла…
Наталья уже собиралась лечь спать. Наскоро накинула она сарафан.
Сбежавши вниз, с полураспущенной косой, она так и застыла на пороге горницы, где вместо Матвеевых увидала одного Алексея….
— Не стой там. Поближе подойди, девица… Али уж стала бояться меня? Кажись бы не с чево…
— Нет… я… сказано мне: крестный зовет… А наместо того…
— А наместо крестного — сватом я заявиться удумал. Даве при людях не похотелось тебя стыдить. Вот, с глазу на глаз, и скажи: замуж хочешь ли? Девица ты не маленькая… Не криви душой, не лукавь, прямо скажи!..
— Не лукава я, государь, чай, сам знаешь… А с тобой, с государем, и не посмела бы душой кривить, хоша бы што… Как замуж не хотеть? Каждой девке доля одна: замуж, коли не в келью… А келья мне не манится. Да, видно, и замужем мне не быть…
И, покраснев, девушка потупила глаза, полные слез.
— Што так? Ай неровню полюбила? Скажи. Как на духу говори, слышишь?
— Где полюбить? Ково мы видим, девушки? Полюбить — узнать надо. А как спознать? Вон, в других землях — иная повадка. А у нас — за ково повелит отец с матерью, за того и ступай девица. Видно, и мне так-то… Да нет, тогда я в келью лучче!
— Ишь, как прытко… Видно, и вправду: зазноба есть, да сказать соромишься. Ну, иначе речь поведем. Жених у меня есть. Молодой. Красавец… И ты ему полюбилась больно. Небогат. Да я помогу. И тебе и ему дам на прожиток. Сам сватом буду. Пойдешь ли?
— Нет, государь! — не задумавшись даже, твердо ответила девушка, глядя прямо в глаза царю, который так и пронизывал ее своим испытующим взором.
— Нет! Ишь, как отрезала. Не задумалась даже… Ну, а ежели бы… Может, сказать тебе, как зовут его? Тогда пораздумаешь? А?..
— И знать не надо, государь. Хто бы ни был… Не пойду!..
— Ну, а ежели… Такую я речь поведу… Вдовец тута один… Человек смирный. И достатки есть. Одна беда: детей много… И пожалеть их некому… с им вместях заодно… Много приятелей у него… Да все положиться нельзя ни на одного… Каждый норовит свою выгоду взять от того человека. А он друга ищет верного… Помогу… Детям — мать… В дому — хозяйку, делу великому печальницу. К нему в дом хозяйкой войти — любого подвига стоит… Вот, за такого пошла бы?
Настало небольшое молчание.
Девушка тяжело дышала, и даже слышно было в тишине, как хрустнули слегка ее пальцы, которые заломила она, не зная, что сказать, на что решиться?
Потом задрожал, зазвенел ее голос, полный покорной решимости:
