Вера Панова - Сказание об Ольге (сборник)
Феоктист рассказывал, бежа в гору:
– Константинополь заложен во исполнение воли Божьей. Императору Константину – не теперешнему, да продлит Бог его царство, а святому равноапостольному, царствовавшему шесть столетий назад, – было ночное видение. Встав поутру, он взял копье и во главе процессии пошел по сим холмам. Копьем он намечал границу будущего города. Он вел эту черту так долго, что ему сказали: «Это уже превышает размеры самого большого города». Но он возразил: «Я буду идти, пока шествующий передо мной незримый руководитель не остановит меня». Он взял сюда лучшие украшения у городов Греции и Азии: статуи героев, мудрецов, поэтов, мрамор языческих капищ – из него сооружали храмы господни. Так как не хватало строителей, чтоб застроить столь большое пространство, Константин во всех провинциях, даже дальних, основал школы архитектуры… Но, конечно, наибольшее великолепие город приобрел впоследствии, особенно при Юстиниане Великом и при ныне царствующем, да продлит Бог его царство, Константине Порфирородном… Это здание с колоннами и статуями – бани для черни. Вот там ты видишь ипподром. От трона, с которого император смотрит на игры, вьющаяся лестница ведет прямо во дворец. Тот эллипс на вершине второго холма – с двумя триумфальными арками – это форум…
Меж камней, которыми вымощена улица, торчала тонкая трубка, из трубки текла вода. Женщины, стоя вереницей с кувшинами, подходили по очереди и наполняли свои кувшины.
– Водопровод, – сказал Феоктист. – В случае осады городу не грозит безводье: подводные трубы питаются из глубин. Устройство зиждется на знании математики и механики.
Потом смотрели Святую Софию.
– Здесь, – рассказывал бойкий Феоктист, остановясь на площади перед собором, – ты видишь, княгиня, чудо премудрости Божьей. Господь наш вложил в строителей понимание веществ и пропорций, и они воздвигли этот храм на тысячи и тысячи лет, ибо нет на свете силы, кроме высшей, могущей его разрушить. Его камень скреплен смесью свинца с негашеной известью и окован железными обручами, а в удивительный сей купол, как бы поддерживаемый в воздухе невидимой рукой, положены для легкости пемза и кирпичи с острова Родоса, они в пять раз легче обыкновенных кирпичей. Погляди, как искусно сочетаются в облицовке здания различные виды мрамора: вот этот белый с черным – босфорский, желтый – мавританский, бледный с темно-серыми жилками – каристский, а розовый и пурпурный с серебряными цветками фригийский. Истинно, ничего более прекрасного нет на земле. А строили Софию десять тысяч работников, и им каждый вечер платили жалованье серебряной монетой.
Вошли внутрь. Сколько звезд в небе, столько там пылало свечей перед иконами. Огни бесчисленно множились в гладко обточенном мраморе колонн и дробились в золоте и дорогих каменьях; от этого с непривычки зажмуривались глаза и пол плыл под ногами, как на корабле в качку.
Голос Феоктиста жужжал:
– Весь мир христианский возводил Софию, все церкви и города внесли свою лепту. Эти восемь колонн из зеленого мрамора доставлены рвением эфесских должностных лиц, а те восемь порфировых – от некой благочестивой римской матроны. Иконы писаны лучшими живописцами, которые в продолжение этого подвига усердно постились и не прикасались к женщинам. А что видишь здесь золота, оно все чистое и литое, а самоцветные камни отшлифованы лучшими ювелирами, и малейшим из них не пренебрег бы вельможа для своего украшения… – Но что все это, – он воскликнул, – перед извечными святынями! Видишь портик? Ему название – Святой Колодец. Здесь воздвигнуты перенесенные из древней Самарии остатки того кладезя, возле коего Господь Иисус Христос беседовал с самаритянкой. Вот сии остатки! В алтарных же помещениях хранятся орудия страстей Господних: верхняя доска от Его пресвятого гроба, копье железное, коим было прободено Его ребро, а также сверла и пилы, ими был крест учинен для Его распятия…
Грянуло пение. Пело множество голосов, согласно и прекрасно. Ольга оглянулась и не увидела, кто поет и где – справа, слева, наверху ли, внизу ли; но будто рядом пели. В могучем потоке голосов и огней было торжество невиданное, неслыханное. Ольга пошла дальше, озираясь, вся наполненная этим пением и светом, ревниво растревоженная чужим торжеством.
* * *В садах императора били высокие струи воды, оседая бисером на цветах и листьях.
По дорожкам гуляли павлины и трясли хвостами.
За солнцем и благоуханием садов была прохлада тенистых палат.
Через каждую палату шли долго, а пройдя ее, вступали в другую, а оттуда в длинный переход к третьей, а из третьей на крытую площадку с вьющимися растениями и бьющей водой, и все разукрашено было цветной росписью и мозаикой, и со всех стен глядели не то люди, не то боги.
– Этот зал, – жужжал над ухом Феоктист, – зовется триклин Юстиниана, а этот – триклин Пиксит, а этот – триклин Кандидатов. Теперь идем по галерее Сорока Мучеников. Теперь идем по вестибулу Лихн. Анфилада слева ведет к цуканистирию, где император упражняется в верховой езде. Кувуклий Камила… Илиак Фара… Макрон Китона, ведущий к консистории… Столовая Кенургия, ее роспись повествует о подвигах Василия Македонянина, основателя нынешней династии… Приготовься! Подходим к триклину Лавзиак, предваряющему Хрисотриклин, золотой тронный зал, где удостоимся зреть императора, да продлит Бог его царство.
Что в триклинах, что в макронах и вестибулах было видимо-невидимо людей. По сторонам рядами стояли стражники. Чужеземцев, светловолосых и светлоглазых, среди них замечалось больше, чем греков. Они стояли смирно, сложив на груди руки, но каждый при мече, и в узких рукавах шарами перекатывались их мускулы. Гораздо больше было народу невойскового, всё мужчины, но многие в одеждах длинных, как у баб. Маленькими шажками они сновали по каменным скользким полам и шушукались между собой, вытягивая узкие бороды. У половины, впрочем, борода не росла, ничего не росло на их желтых мертвецких лицах, и эти держали себя особенно важно. Бородатых и безбородых, кичащихся нарядами, были здесь, должно быть, не то что тысячи, а тьмы и тьмы. Ольга спросила:
– Это кто же такие – гости?
– Государственные чиновники, – ответил Феоктист, – состоящие на дворцовой службе.
– Куда столько чиновников?
– Ну как же. При надлежащем устройстве двора чинов требуется весьма много. Всяк, кого тут видишь, имеет не только имя, но и чин, и чин значит несравненно более, чем имя, и присваивается высокоторжественней. Причем высшие чины, кроме воинских, присуждаются исключительно евнухам, ибо только они могут отдавать себя службе целиком, не будучи отвлекаемы женами и детьми. Так, например, евнух – папия, которому подчинен весь двор. И помощник папии, девтер. А также анаграфей, сборщик податей Двенадцати Островов. И если диэтарии могут быть бородатыми, то их старшины, примикирии, – никогда! Они всенепременно евнухи.
– Неужто, – она спросила, – для всех этих мужиков находится дело во дворце, хоть как он ни будь велик? Не полы же они моют.
– Славно шутишь, – одобрил Феоктист и посмеялся шутке. – Дел государственной важности у нас хватает, княгиня, на всех. Некоторые, а именно диэтарии, предназначены, ты почти угадала, наблюдать за чистотой дворца, но они лишь несут за нее ответственность, а скребут и моют слуги. Недоумение твое простительно, оно проистекает, не взыщи, из неразумения, что такое истинная царственность. В необразованных странах понятия не имеют, как изощренно распределены должности при нашем дворе. Возьмем препозита. Он ведает царским венцом, его надеванием и сниманием, допустимо ли возлагать на него что-нибудь еще, кроме этого? Когда император смотрит ристания на ипподроме, препозит стоит за ним и не смеет глаз отвести от венца, ибо ежесекундно может сесть муха или пролетающая птица осквернит святыню, и препозит обязан удалить нечистоту без промедления. Вот тебе другой пример. Веститоры надевают на императора хламиду, а вестиариты подают ее веститорам и затем убирают в шкаф. Согласись, это разные должности, смешивать их нельзя. Есть также протовестиарий, он на особом корабле плывет в поход с царской одеждой за царским кораблем. Логофет дрома, идущий перед нами, ведает приемом послов. Нипсистиарий подает императору воду для омовения рук. Каниклий – хранитель царской чернильницы. Ламповщики заведуют маслом, которое расходуется на освещение дворца, кроме масла, идущего на освещение Хрисотриклина, им заведует сам папия. Заравы отбивают на биле число часов, извещая о времени открытия и закрытия дворца, собраний чинов и смены стражи. Ясно определенные обязанности имеют все протоспафарии, церемониарии, референдарии, остиарии, силенциарии, нотарии, адмиссионалии, ипаты, дисипаты, апоепархи, асикриты, друнгарии виглы, хартуларии геника и стриотика и антиграфеи квестора. Я перечислил далеко не всех, ибо лишь император с его глубоким вниманием к церемониалу да папия с его должностной памятью могут держать в уме всю номенклатуру чинов, никому третьему это не доступно. Но поверь, каждый стоит у некоего кормила и обременен заботой, и если выдернуть из этой постройки кирпич-другой, для империи могут проистечь самые нежелательные последствия.
