Конн Иггульден - Кровь богов
Через считаные секунды домашний раб Фидолий, раскрасневшийся и взволнованный, подбежал к воротам и распахнул их.
– Господин, слава богам! – воскликнул он. – Вы должны принять гонца.
На лице Октавиана читалось раздражение. Прекрасная гречанка прижималась к нему, и меньше всего ему хотелось сейчас думать о Риме и армии.
– Пожалуйста, господин, – взмолился Фидолий. Его буквально трясло, и Октавиан Фурин встревожился.
– Что-то с моей матерью? – спросил он.
Раб покачал головой:
– Пожалуйста, он ждет вас.
Молодой человек на шаг отступил от своей спутницы.
– Отведи меня к нему, – приказал он.
Фидолий облегченно вздохнул. Октавиан быстрым шагом последовал за ним в дом – он разве что не бежал.
Его друзья переглянулись: у обоих появилось предчувствие, что насладиться вечером, как они это намечали, не удастся.
– Что-то мне это не нравится, – пробурчал Агриппа. – Дамы, в нашем доме ванная, которой нет равных. Подозреваю, что моему другу Меценату и мне придется провести несколько часов с нашим другом Октавианом, но, если вы готовы подождать… – По выражению их лиц он все понял. – Нет? – Моряк вздохнул. – Очень хорошо. Я велю Фидолию сопроводить вас в город.
Меценат покачал головой.
– Что бы это ни было, этим можно заняться чуть позже, я в этом уверен. – Он многозначительно посмотрел на Виспансия, пытаясь убедить его в своей правоте. Женщина, с которой он только что целовался, похоже, полностью с ним соглашалась. Агриппу внезапно охватила злость.
– Поступай, как знаешь, – буркнул он. – А я выясню, что происходит.
Широким шагом он ушел в дом, оставив ворота открытыми. Меценат вскинул брови.
– Почему бы вам втроем не посвятить молодого римлянина в таинства Греции?
Женщина Агриппы ахнула, молча развернулась на каблуках и зашагала прочь. Пройдя двадцать шагов, она повернулась и позвала подруг. Те переглянулись, и на мгновение патриций подумал, что удача на его стороне. Но молчаливый обмен мнениями сложился не в его пользу.
– Извини, Меценат, может, в другой раз, – покачала головой одна из гречанок.
Он с тоской наблюдал, как они уходят – молодые, стройные и с тремя золотыми медальонами. Выругавшись, молодой римлянин направился в дом, злой и раздраженный.
Октавиан чуть ли не вбежал в зал. Его волнение нарастало с того самого момента, как он заметил потрясение на лице домашнего раба. Остановился он, лишь когда гонец поднялся, чтобы отсалютовать и молча передать ему письмо.
Молодой воин сломал восковую печать матери, быстро прочитал послание и глубоко вдохнул. Потом он перечитал его еще раз, чувствуя, как встают дыбом волоски на его загривке и голых ногах. Покачав головой, римлянин шагнул к скамье и сел, снова и снова перечитывая написанные строки.
– Господин, – обратился к нему Фидолий. Гонец тем временем наклонился ближе, словно хотел прочитать письмо.
– Вон отсюда, оба. Позовите моих друзей и убирайтесь, – приказал Гай Октавиан.
– Мне велено дождаться ответа, – буркнул гонец.
Октавиан вскочил, схватил его за грудки и отшвырнул к двери.
– Вон отсюда!
Агриппа и Меценат услышали крик. Они выхватили мечи и побежали к своему другу, по пути столкнувшись с побагровевшим гонцом.
Фидолий зажег масляные лампы, и Октавиан медленно вышагивал от одного пятна света к другому и обратно. Меценат сидел спокойно, но лицо заметно побледнело. Агриппа барабанил пальцами по колену, только этим и выдавая волнение.
– Я должен вернуться, – Октавиан немного осип от долгих разговоров, но его так и распирала энергия, поэтому он и не мог усидеть на месте. Шагая по комнате, он сжимал и разжимал правую руку, словно представляя себе, как расправляется с врагами. – Мне нужна информация. Так ты всегда говоришь, Агриппа? Знания – это все. Мне надо возвращаться в Рим. У меня там друзья.
– Теперь нет, – вставил Меценат. Октавиан остановился и развернулся к нему. Знатный молодой человек отвернулся, смущаясь от искреннего горя, которое читалось на лице его друга. – Твой защитник мертв, Октавиан. Тебе не приходило в голову, что тебе тоже будет грозить опасность, если ты появишься в Риме? Он относился к тебе, как к своему наследнику, а эти «Освободители» не захотят, чтобы кто-то еще заявлял претензии на его собственность.
– Его наследник – Птолемей Цезарь! – рявкнул Октавиан Фурин. – Египетская царица позаботится о безопасности мальчика. Я… – он прервал фразу, чтобы выругаться. – Я должен вернуться! Нельзя это так оставлять. Должен быть суд. Должно быть наказание. Они убийцы, средь бела дня растерзавшие правителя Рима и заявляющие, что они спасли Республику. Я должен вступиться за него. Я должен вступиться за Цезаря до того, как они сокроют правду ложью и лестью. Я знаю, чего от них ждать, Меценат. Они устроят пышные похороны, будут втирать пепел в кожу и скорбеть о смерти великого человека, но через месяц, а то и меньше, вновь начнут плести заговоры, искать новые способы возвыситься, и никогда не поймут, какие они корыстные и ничтожные в сравнении с ним.
Он вновь закружил по комнате. Его охватила ярость, такая сильная, что он едва мог говорить и дышать. Меценат махнул рукой, поощряя Агриппу, который как раз откашливался, чтобы что-то сказать. И моряк заговорил – очень спокойно, прекрасно отдавая себе отчет, что их друг находится на грани нервного срыва. Так оно и было – молодой человек действительно еле держался на ногах, но не мог остановиться, чтобы присесть и отдохнуть.
– Твоя мать написала, что их амнистировали, Октавиан, – сказал моряк. – Закон принят. С мщением ничего не получится, если только ты не хочешь восстановить против себя весь Сенат. И сколько ты после этого проживешь?
– Сколько захочу, Агриппа. Позволь мне сказать тебе кое-что о Юлии Цезаре. Я видел, как он захватил в плен фараона в его собственном дворце в Александрии. Я был рядом с ним, когда он бросал вызов армиям и государствам, и никто не решался пойти против него. У Сената столько власти, сколько мы захотим им дать, ты это понимаешь? Если ничего им не давать, у них ничего и не будет. То, что они называют властью, – не более чем тень. Юлий это понимал. Они принимают громкие законы, и обыкновенные люди склоняют перед ними головы, и все кричат, что это реальная власть… но это не так!
Он покачал головой, его самого качнуло, и он привалился плечом к стене. Его друзья озабоченно переглянулись. Гай Октавиан застыл, прижавшись лбом к холодной штукатурке.
– Ты заболел, Октавиан? Тебе надо поспать, – решительно заявил Агриппа.
Он поднялся, не зная, что и делать. Ему доводилось сталкиваться с безумцами, и он знал, что Октавиан теперь на грани, раздираемый ревущими эмоциями. Его другу требовался отдых, и силач подумывал о том, чтобы дать ему немного опиума. Занималась заря, и они все едва держались на ногах. Октавиан Фурин никак не мог отойти от переполнявшей его ярости, которая сводила судорогой мышцы. Даже когда он стоял, его руки и ноги продолжали дергаться.
– Октавиан? – вновь позвал Агриппа. Ответа не последовало, и он посмотрел на Мецената, беспомощно вскинув руки.
Меценат с опаской подошел к дрожащему молодому человеку. Подергивающимися мышцами тот напоминал ему необъезженного жеребца, и он невольно стал издавать успокаивающие звуки, когда положил руку на плечо своего нервного друга. Дотронувшись до него, Цильний почувствовал, что кожа друга под туникой горит огнем. От прикосновения измученный римлянин обмяк и начал сползать по стене на пол. Меценат подхватил его, но вес оказался так велик, что ему едва удалось удержать друга и уложить его вдоль стены. К ужасу патриция, темное пятно появилось на промежности Октавиана, и резкий запах мочи разнесся по комнате.
– Что с ним? – Агриппа опустился рядом на корточки.
– По крайней мере, он дышит, – ответил Меценат. – Не знаю. Глаза двигаются, но я не думаю, что он бодрствует. Ты видел такое раньше?
– С ним – нет. Но знал центуриона, который страдал падучей. Помню, как он обдулся.
– Что с ним сталось? – спросил Цильний, не оборачиваясь.
Агриппа поморщился:
– Покончил с собой. Потерял уважение своих солдат. Тебе известно, какими они могут быть.
– Известно, – кивнул Меценат. – Возможно, такого больше не повторится. Никто не должен об этом знать. Мы его помоем, а когда он проснется, все будет забыто. Разум так странно устроен. Октавиан поверит всему, что мы ему скажем.
– Если только он уже не знает о своей болезни.
Оба подпрыгнули при звуке шагов. Возвращался раб Фидолий.
Меценат заговорил первым:
– Он не должен этого видеть. Я отвлеку Фидолия, займу его каким-нибудь делом. А ты займись Октавианом.
