Владимир Першанин - Спецназ Сталинграда.
Впрочем, в тот период десантные войска находились если не в загоне, то в состоянии какого-то ожидания. Остались в прошлом знаменитые учения 1936 года в Киевском военном округе, когда с тяжелых самолетов десантировались три тысячи человек с легким и тяжелым вооружением. Иностранные наблюдатели (в том числе немецкие) кисло разглядывали приземляющихся десантников, с ходу вступавших в учебный бой. К концу тридцатых годов десантные войска, так же как и диверсионные соединения, были отодвинуты на второй план. Не вижу в том ничего удивительного. Красная Армия в первую очередь нуждалась в новых танках, самолетах, артиллерии. Все это я узнал позже, а тогда с интересом воспринимал новую военную жизнь.
Первый месяц учебная рота, состоявшая из 240 курсантов, занималась общевойсковой подготовкой. Очень много бегали и совершали марш-броски с полной выкладкой на тридцать километров. Бег давался нелегко, особенно городским ребятам, а переходы в валенках, с вещмешками и учебными винтовками буквально выматывали. Происходил отбор тех, кто сможет дальше учиться профессии десантника. В тот первый месяц многие продолжали носить под шинелями свою гражданскую одежду. Полную военную форму б/у выдали, когда окончательно определился состав будущих десантных взводов. Из нашей роты, по моим прикидкам, отсеялось человек тридцать.
В конце февраля началась десантная учеба. Тот период вспоминаю с удовольствием. Несмотря на сложное военное положение, нас неплохо одели и нормально кормили. Самым долгим казался период от завтрака до обеда, с семи тридцати утра до часа дня. В придачу к каше и хлебу давали граммов по десять-двадцать сливочного масла и ставили алюминиевые миски с крупно нарезанной каспийской селедкой. На обед ели щи, перловку или пшенку с редкими кусочками мяса, зато получали по ломтику сала. Татары с верхней Волги сало вначале не ели, их порции доставались нам: русским, украинцам, белорусам. Но вскоре и они привыкли к салу – голод не тетка.
Поднимали нас в шесть часов утра. В первой половине дня проводились занятия на полигоне, стрельбище, спортивной площадке. Изучали не только трехлинейки и самозарядки Токарева, но и автоматы, в том числе немецкие и чешские. Стрельбы проводились вначале из трехлинейной винтовки Мосина по два-три раза в месяц, затем количество боевых занятий увеличили. Начали стрелять из автомата ППШ и наганов, вещь совершенно немыслимая для обычных учебных подразделений. Мы же относились к частям особого назначения, чем очень гордились.
Если из винтовки и автомата я выбивал нормативы на «хорошо», то наган долго не мог освоить. Дело в том, что в обращении с этим простым оружием требуется двойное усилие. Когда нажимаешь на спусковой крючок, сначала взводится курок и лишь затем производится выстрел. От такого напряжения рука дрожала, пули уходили за мишень. Мы хитрили и пытались взвести курок перед выстрелом. Инструктор, ругаясь, заставлял нас осторожно спустить курок и целиться заново.
– Вы и в бой пойдете со взведенным оружием?
Учили крепко, речи не могло быть о том, что кто-то может не сдать нормативы. Бесконечно повторяли упражнения, пока отстающие не подтягивались до нужного уровня. А мне наш взводный лейтенант Рогожин выговаривал особо:
– Мальков, ведь ты в техникуме учился, тебе «тройки» не к лицу.
– При чем тут техникум? У нас с десятилеткой люди есть, и то отстают.
Лейтенант по характеру добродушный, хотя и кричал, поэтому мы позволяли себе бурчать. Зато инструкторы по парашютной подготовке, некоторые в сержантских званиях, с нами не церемонились. Все занятия проводились обычно повзводно, укладка парашютов длилась целый день и проводилась строго по этапам.
Не знаю, откуда при вечной нашей нехватке взяли столько парашютов, но у каждого курсанта в роте имелся свой индивидуальный парашют. Если что-то сложил не так, то в случае чрезвычайного происшествия вини лишь себя. Понятие «чрезвычайное происшествие» обычно означало смерть, иного исхода вследствие неудачного прыжка с самолета не жди. Случались, конечно, и травмы (переломы ног), но о них обычно не говорили.
Ни одного прыжка с самолета за время учебы я так и не сделал, хотя имел неплохую теоретическую подготовку. Висел положенное количество часов на тренажере, где нас учили управлять собственным телом, прыгнул раза два с вышки. В отношении прыжков с самолета, большинство курсантов не рвались пройти этот экзамен. Дело в том, что, обучая правильно складывать парашют, инструкторы приводили примеры, когда из-за невнимательности гибли люди. В некоторых случаях причиной трагедии становилась растерянность при сильном ветре или нераскрытие парашюта из-за резкой смены температуры. Например, когда стропы пропитывались влагой, а потом замерзали. Такие примеры не выходили из головы, и некоторые ребята со страхом ждали, когда нас повезут на аэродром.
В тот период я часто получал письма из дома. Вначале радовался, затем мама сообщила о гибели старшего брата Степана, и пошло-поехало. Что ни письмо, то новое печальное известие. Гибли или пропадали без вести моя родня, друзья, соседи. Я загибал пальцы, подсчитывая, сколько же сгинуло людей. Получалось очень много. Я отчетливо помнил их лица, голоса и не представлял, как они могут исчезнуть за какие-то полгода. Безжалостная война слизывала людей одного за другим. Я уже не торопился за письмами. Открывая их, заглядывал сразу в середину послания, где после многочисленных приветов, сообщалось об очередной смерти. Два письма получил от своего друга Леонида Малькова. По своему простодушию он пытался делиться какими-то печальными мыслями, но все вычеркивала цензура. Я понял, что война оказалась для смелого и сильного парня далеко не тем веселым приключением, которое он ожидал.
Это действовало на нервы, все валилось из рук. Инструктор по парашютной подготовке накричал:
– Мальков, ты почему спишь на ходу? Разве стропы так складывают!
Я бестолково глядел на него, брал себя в руки. Земляк из города Михайловки, Гриша Черных, чем-то похожий на Леонида Малькова, как-то пожаловался, что долго нет писем от отца, которого призвали осенью. От плохих мыслей отвлекала учеба, свободного времени не оставалось, а после отбоя сразу засыпали.
Положение на фронтах оставалось сложным, самолетов не хватало, прыжки откладывали. Зато остальная подготовка велась на высоком уровне. В какой-то период решался вопрос о передаче нашего полка в НКВД, ведомство очень сильное и хорошо обеспеченное материально. По этой или другой причине в ротах увеличилось число автоматов ППШ и ППД, появились также английские пулеметы «брен» с магазином наверху и запасными стволами. Запомнились очень непривычные лекции по тактической подготовке, где анализировались неудачи при проведении десантных операций во время зимней войны в Финляндии и в начале Отечественной войны. С нами говорили по делу, без всяких лозунгов и призывов. Осмелев, мы задавали вопросы, на которые получали конкретные ответы.
– Правда, что у финнов много снайперов?
– Правда. Кроме того, у них хорошая лыжная и стрелковая подготовка.
– Их снайперы на деревьях сидели?
– Нет. Засады на деревьях только в кино. Сложно и неудобно. Они делали свои дела на земле, из засад с наскока. Однако финнам это не помогло.
Спрашивали о причинах больших успехов немцев. Назывались внезапность нападения и халатность некоторых командиров в западных военных округах. Более осторожно сообщали о недостаточной боевой подготовке и требовали от нас полной отдачи. Откровенный разговор производил впечатление.
Однажды случился голодный период. Долго не наступала весна, в апреле лежало еще много снега. Кормежка стала до того скудной, что стало тяжело добираться пять километров до полигона, а там тоже не отсидишься, надо бегать, отрабатывать тактические приемы. После жидкой каши на завтрак все мысли вертелись вокруг будущего обеда. А что обед? Миска супа с лохмотьями капусты и две ложки пшенки, которую буквально вылизывали со дна миски.
Во время голодухи происходили неприятные вещи. Кто-то из курсантов повадился в фуражный склад и таскал из лошадиного рациона овес. Овсянка на воде. Может, кто будет нос воротить, а мы ели с удовольствием. Кухонные наряды сокращали до минимума, так как стало невозможно уследить за голодными парнями. Пока чистили картошку, грызли ее сырой или варили тайком на маленьких кострах.
Однажды я упал на занятиях в снег и не мог подняться. Иван Терентьевич Рогожин, будущий командир роты, приказал отвести меня в санчасть. Он сам доходил, осунулся, глаза глубоко ушли под лоб. Все знали, где можно раздобыть ворованные продукты за деньги, но откуда у нас деньги? В то же время не бедствовали большие командиры. Однажды я стал свидетелем такого случая. Пришел с запиской к начальнику курса, а женщина из обслуги принесла ему тарелочку с белыми сухариками и чай. Ну, чего тут такого? Подумаешь, чай с сухарями, а у меня слюна, как у голодного пса, потекла. Чай горячий, сладкий, а сухарики надо не грызть, а лишь шевелить во рту, продлевая вкус пищи. Наверное, подполковник прочитал мои голодные мысли. Делиться с курсантами? Глупо. Он поморщился и сказал женщине:
