Владимир Москалев - Варфоломеевская ночь
Жанна догадывалась о показном великолепии балов, что же касается затрачиваемых сумм, то приходила в ужас и негодование, думая о том, что один день таких празднеств стоит целой деревни.
Лесдигьер сказал ей как-то, хмуря брови и разглядывая внушительный гардероб из платьев, шляпок, перчаток, туфелек и прочих аксессуаров женского белья, подаренных будущей сватье Екатериной Медичи:
— Не нравится мне это — слишком уж резкий переход от военных действий к мирным, слишком лебезят перед тобою, прямо на шею готовы броситься, а совсем недавно с удовольствием перегрызли бы нам глотки. Королева-мать — так просто без ума от тебя, проходу не дает и даже называет сестрой. Все это не к добру. Если она подносит вазочку с земляникой, знай, что в ней может оказаться горькая калина.
— Ты сомневаешься в ее искренности? — спросила Жанна. — У тебя есть к этому основания?
— Я ей не верю, как и всему тому, что здесь происходит. Всё фальшиво и неискренне, всё лживо и дышит отравой.
— Ты меня убиваешь, Франсуа. Да с чего это тебе вдруг показалось?
— А сама ты разве не думаешь так? Посмотри на их лицемерные и льстивые улыбки, от которых веет изменой. Ты, королева Наваррская, сестра Генриха II, строгая, подозрительная и умнейшая женщина — как ты можешь не видеть, что нас здесь обманывают! Заманили в ловушку и смеются, выставляя напоказ драгоценности и издеваясь над бедными гугенотами…
— Замолчи, Франсуа… — мотнула она головой и закрыла лицо ладонями.
— Жанна, Жанна! Опомнись! Подумай, что ты делаешь, и прислушайся к моим словам.
— К твоим словам? Что ты хочешь сказать?
— Бежим отсюда! Уедем в Беарн и будем жить там. Плюнь ты на эту свадьбу, твой сын и без того будет королем Франции, ведь он принц крови и ближе всех к престолу…
— Поздно, Франсуа, — устало произнесла она. — Теперь нас не выпустят отсюда. А Генрих… он слишком далеко от престола французских королей. Пока он доберется туда из По, на трон сядет другой король — тот, который угоден папе и Филиппу.
— Тогда пусть он остается у себя дома, ведь там он тоже будет королем.
Жанна долгим взглядом посмотрела на него и твердо сказала:
— Я уготовила ему престол Франции и не успокоюсь, пока он не станет ее властелином. Женитьба на принцессе Валуа — вот путь, которым следует идти. Я должна породниться с королевой-матерью, только так я смогу договориться об отмене Салического закона во Франции, согласно которому престол занимают только мужчины. Ее выродки будут все бездетны, помяни мое слово, к тому же всем им недолго жить, они туберкулезники и рахиты. Скоро Марго останется без братьев.
В эту минуту доложили о приходе графа де Монтгомери.
Он вошел без тени улыбки на лице, подозрительным взглядом окинул новое платье, очень изящно сидевшее на королеве, покосился на туалетный столик с зеркалом, где стояла уйма всевозможных флаконов с духами, лежали кремы, румяна, опиаты для губ, и мрачно проговорил:
— Ваше величество, я пришел, чтобы предостеречь вас. Нас обманывают, водят за нос, как школяров.
Жанна в сердцах бросила на пол шелковый шарфик, который ей все никак не удавалось повязать вокруг шеи.
— И вы туда же, Габриэль! Вы что, сговорились? Вы тоже что-нибудь подозреваете, как и Лесдигьер?
— Неискренность, ваше величество, — ответил Монтгомери, — вот чем дышат все эти пиры да балы. Искусственные лица, лживые речи, льстивые улыбки здесь в изобилии, всё это — не что иное, как обман с целью увести в сторону от действительности.
— Вы чего-то боитесь, граф?
— Я боюсь измены. Слишком добродушны и сладки их улыбки, чересчур предупредительно обхождение. Не грянул бы гром среди ясного неба!
Жанна вспомнила бурю, разразившуюся недавно в Ла-Рошели, и предостережения астрологов. Глядя на верных соратников, она поняла, что они предупреждают о том же. Они не были одержимы целью, к которой стремилась она, глаза и ум, не подчиненные ни желаниям, ни стечениям обстоятельств, видели лучше, и ей следовало прислушаться. И только то, ради чего она приехала сюда, помешало ей трезво взглянуть на реальность. И все же она понимала, что неспроста завели разговор ее друзья, которые никогда не солгут и не предадут. Они правы: надо быть осторожной и терпеливой, здесь нельзя доверять никому, но надо делать вид, что ты весела и довольна. В этой стае волков ты сам должен притвориться их собратом.
Жанна поднялась. Мужчины стояли рядом, не сводя с нее глаз. Она подошла и, глядя поочередно то на одного, то на другого, произнесла:
— Я согласна, господа, и заверяю, что буду осторожна и подозрительна ко всему, что окружает нас. Вы, в свою очередь, не теряйте бдительности, подозревайте каждого, следите за всеми и немедленно докладывайте, если факты скрытой враждебности и измены будут налицо. Вы мои самые близкие друзья вместе с Конде и Шомбергом, и на вас следует опереться мне, а не на дружбу старой королевы, которой я, честно признаться, и сама не верю. Кстати, где Конде и Шомберг, почему их нет с вами?
— Что касается Шомберга, — сказал Лесдигьер, — то он утонул в море любви, убаюканный ласками фрейлин королевы. Безумец, он не понимает, что они подосланы королевой-матерью с целью усыпить его бдительность, а заодно мимоходом выведать кое-какие секреты гугенотов, и принимает их ласки за чистую монету.
— Ты пробовал его переубедить? — спросил Монтгомери. — Раскрыть глаза?
— У меня ничего не вышло. У него здесь полно знакомых, ведь он был когда-то католиком и служил Анну Монморанси. Страсть к любовным похождениям когда-нибудь его погубит.
Жанна покачала головой, но потом прибавила:
— Этот хоть знает свое дело и понимает толк в женщинах и любви. А Конде — тот просто жалок в своих потугах и притязаниях на былую славу отца. Вот уж кто поистине считался дамским угодником, похитителем женских сердец. При случае скажите ему, пусть не пыжится, не выставляет себя в дурном свете. Он еще юн, ему не хватает опыта. Впрочем, вас он не послушает, я скажу ему сама. Я открою ему глаза, что все эти шлюхи из «Летучего эскадрона» мадам Екатерины. Ее глаза и уши, и с ними, прежде всего надо быть предельно осторожным. Хорошо еще, что вы глухи к льстивым речам и лживым ласкам и не теряете бдительности.
Она перевела взгляд туда, куда устремлены были глаза Монтгомери.
— Что вы увидели на этом столике, граф? Вы так придирчиво разглядываете, предметы парфюмерии, что я догадываюсь — вы опасаетесь яда в какой-нибудь из этих коробочек?
— Признаюсь, ваше величество, мысль эта не оставляет меня ни на минуту. Неужто вы захватили с собой из Ла-Рошели такое большое количество косметики и галантереи?
— Вовсе нет. Все это — подарки старой королевы. Эти духи, кремы, перчатки, шарфы, накидки, вуали, гребенки — все это ее. Как женщина, и тем более королева, я не должна отставать от моды и выглядеть хуже последней из ее фрейлин. Признаюсь, в этом я солидарна с нею, поскольку не желаю терять престиж ни в чьих глазах, и не понимаю, почему вас это так удивляет и настораживает.
Монтгомери молчал, скрестив руки на груди и хмуро разглядывая предметы, разложенные перед зеркалом.
— Именно это нас и беспокоит, — кивнул Лесдигьер в сторону столика. — Кто знает, что может быть подмешано в эту, например, баночку с кремом для лица или вот в этот зеленый флакон с духами?
Жанна улыбнулась:
— Ты полагаешь, Франсуа, старуха мечтает меня отравить?
Все промолчали, но ответ и так читался на лицах мужчин. Оба смотрели, ожидая объяснений.
— Пустяки, — ответила она. — Она давно бы уже сделала это, если бы хотела, но она не посмеет до тех пор, пока мною не будет подписан брачный контракт. Вот тогда и следует опасаться. Но она не успеет. Как только закончатся свадебные празднества, мы уедем в Беарн и там ей нас не достать.
— Скорее бы уж настал этот день, — произнес Монтгомери. — Я чувствую себя здесь как угорь на раскаленной сковороде. Мой долг — оберегать и защищать королеву — удерживает меня здесь, не то я давно распрощался бы с прелестями этого двора и уехал к себе в Нормандию.
— Вам все же не следует так часто принимать участие в празднествах, — назидательно заметил Лесдигьер. — Королева Наваррская не должна уподобляться придворной даме французского двора, беззаботно прожигающей дни в увеселительных балах и пирушках.
— Мне и самой не нравится, — честно призналась Жанна, — и я скрепя сердце принимаю в них участие. Вся эта роскошь не по мне, а видя вопиющую распущенность фрейлин, я просто прихожу в ужас. Где это видано, чтобы дамы сами ухаживали за мужчинами и вешались им на шею? Чудовищная безнравственность! При каком еще дворе можно увидеть такое? Немедленно же напишу письмо Генриху и поставлю его в известность обо всем, что здесь творится. Он должен быть готовым и не делать удивленных глаз, чтобы не прослыть невежественным провинциалом. Скорее бы уж уехать в По или Нерак, где настоящие люди с правдивыми улыбками и честными сердцами.
