Валентин Пронин - Царь Саул
Торжество разогрело и разъярило все сердца. Гости поднимали руки к небу, призывая покровительство Ягбе. Находились и такие, что ударяли себя в грудь кулаком, либо пытались достать ножи и пустить себе кровь. Но помощники Шомуэла следили за теми, кого обуяла столь безумная отвага во имя бога, и помешали им причинить себе вред. «Вот царь наш, — сказал один гость из колена Данова, указывая на вдохновенного Шомуэла в его роскошном облачении, — жалко, стар он».
Когда пение и музыка прекратились, состоялось принесение жертвы. Люди, находившиеся во дворе, перестали раскачиваться взад-вперёд. Они начали посматривать вокруг другими глазами, трезво оценивавшими происходящее. И тогда некто Ямин Бен Хармах из Эфраима, а эфраимиты, люди кичливые, любящие к своему имени присовокуплять имя отца, а то и деда, если не прадеда… так вот этот Ямин, человек крупный, мясистый, с толстым носом и пухлыми губами, с огромной бурой шерстистой бородищей шире плеч, причём недостаточно свободная одежда подчёркивала, что и бедра его на много обширней груди, как у тучной женщины… итак, этот разъевшийся, неприличный, какой-то слишком уж животастый и задастый Ямин спросил главного судью по-деловому, тоном скучноватым и, пожалуй, требовательным:
— Так что же, наш господин и судья, тебе объявил сегодня ночью Ягбе, бог Абарагама, Ицкаха и… — тут толстяк Ямин почему-то споткнулся и замялся.
—…Яакова… — подсказал ему дотошный желтовато-сивый старик из Галаада.
— Ну да, Якуба, — подтвердил, произнеся по-своему, эфраимит. — Что тебе он объявил в ответ на просьбу людей Эшраэля поставить над ним царя?
Главный судья Шомуэл молча взглянул налево и сделал знак рукой. Девушки, нечаянно брякая бубнами, шелестя длинными токами, исчезли с приглушённым хихиканьем. Потом Шомуэл посмотрел в правую сторону, кивнул. Юноши в синем тоже быстро ушли, оставив у присутствующих чувство какого-то невнятного сожаления, а также запах молодого пота. Жестом беспрекословного повеления Шомуэл удалил разодетых в пёстрые ткани посторонних. С плоских крыш, обрамлявших двор, пропали женщины, смотревшие сверху на священное торжество.
— Приблизьтесь, братья мои, — потухшим голосом произнёс главный судья. Он надеялся сегодня на чудо, однако видел теперь, но надежда его теплилась напрасно. Они подошли совсем близко и стали полукругом, поглаживая бороды, переглядываясь, опираясь поудобней на свои посохи.
Едва преодолевая раздражение, Шомуэл воскликнул:
— Слушайте же слухом своим и приклоните внимание к последующим словам, ибо они не мои, а божьи. И сказал мне господь: прими голос народа. Не тебя отвергли они, а меня, чтобы я не царствовал над ними. Объяви им права царя, они следующие. Сыновей ваших царь приставит к колесницам своим возничими и копьеносцами и гонцами. Он назначит их у себя тысячниками и пятидесятниками. Тысячники будут отвечать за всё войско, а пятидесятники будут обучать воинов и отвечать за их готовность к войне. Он заставит сыновей ваших возделывать его поля и жать его хлеб, а в свободное время делать оружие и упряжь для колесниц. А дочери ваши будут составлять масти и благовония для его жён, и варить кушанье, и печь хлебы, и доставлять съестное слугам, и стражникам, и управителям, и советникам его — и неизвестно, вернутся ли они чистыми от тех людей. А лучшие поля ваши, и виноградники, и масличные рощи, и сады с плодами он возьмёт и отдаст своим приближённым. Он возьмёт у вас ослов и употребит на свои дела, и поставит к своим перевозкам и работам. От мелкого скота царь возьмёт десятую часть для своих слуг и стражников. И юношей ваших лучших он поставит на работы и службы, и заберёт, если понадобится ему, рабов и рабынь ваших… И сами вы будете ему рабами! И застонете тогда от притеснений царя, которого вы избрали себе! Но господь не станет внимать вашим жалобам и мольбам, о несчастные мои братья!..
В конце своей речи Шомуэл довёл тон своего голоса до неслыханной ранее обличительной силы. Он опять кричал на этих вечно недовольных, суетливых и неблагодарных посланцев народа. Он думал испугать их тяготами царских служб, но опять ошибся.
Представители двенадцати колен Эшраэля стояли полукругом, лицом к Скинии и к нему. Они улыбались, переглядывались, казались вполне довольными. Их не испугали, а ободрили предупреждения Шомуэла о правах царя.
— В конце концов, пора навести порядок. Для этого придётся немного потерпеть, — сказал Эшром из колена Шимонова, красивый, жизнерадостный человек лет сорока пяти, с ухоженной бородой, в дорогой одежде. — Если царь будет назначать наших сыновей тысяченачальниками и пятидесятниками, то тем самым он сделает их своими приближёнными, потому что начальники воинских отрядов — это правая рука царя. И тех молодых людей, которых приставят к колесницам, тоже ждёт хорошее будущее. Они научатся наконец-то быть отличными воинами, которые не дрогнут ни перед пеласгами, ни перед сворой разбойников Мохаба, Амона и Аморрея. Не побоятся и фараоновых голышей с тонкими копьями и босыми пятками. А возделывать поля и жать хлеб на царских нивах приходится подданным всех властителей. Можно будет распределить эти обязанности, ничего страшного. Зато наши собственные поля будут защищены царскими колесницами от нападения иноплеменников.
— Ну, десятую часть от мелкого скота и от всякого сельского труда мы и так должны отдавать жрецам-левитам, — присоединился к судье Эшрому бесцеремонный, во всех проявлениях чрезмерный, толстяк Ямин, требовавший, чтобы его обязательно называли с именем отца Хармаха и неплохо бы деда… так вот этот мясистый Ямин бен Хармах высказал даже такую кощунственную мысль: — Если уж отдавать десятую часть от всего хозяйства, то лучше царю, чем левитам. От них всё равно толку мало. Разве что в праздники принести жертву всесожжения во имя Ягбе умеют более сноровисто, чем обычный паломник.
Слушая его слова, Шомуэл вдруг вспомнил виденную ночью крысу.
— Я думаю, что царь и его царедворцы вряд ли будут бесчестить наших девушек, они ведь не сумасшедшие. Не хватит им разве сговорчивых хананеек? И разве мало им рыжеволосых рабынь из Митанни? Или белых, статных хеттянок? После падения царства Хатти они очень дёшевы на невольничьих рынках. А при стычках с народами, живущими в шатрах, разве недостаточно им будет пленниц — смуглокожих правнучек Эшмаэля[28]? — вмешался богатый торговец вином из города Габаон.
— Разумеется, смешно и говорить об этом. Вообще людям следует потрудиться под рукою царя для укрепления городских стен, крепостей, почистить колодцы и поправить отводные камины. Хватит беспечно есть, пить, развлекаться и жаловаться на тяготы жизни да на происки врагов. Нет, без царя не обойтись, — заключил обмен мнениями Ямин бен Хармах.
— Так тому и быть, о господин наш и судья Шомуэл, — радостно подхватил старец из Галаада. — Вот мы все просим и умоляем тебя: выбери народу царя.
Шомуэл побледнел от ярости, но сдержался.
— Хорошо. Идите в дома ваши и возвращайтесь в города ваши. И выберу вам царя, — сказал он.
Могущественные — «адирим» степенно поклонились ему. Главный из пятёрки представителей от двенадцати колен Эшралевых приближался и целовал его бороду. Потом они попятились, повернулись и вышли со двора. Стражники закрыли за ними ворота.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
День быстро угасал за грядой холмов, поросших колючим терновником. Когда вершины их стали рыжими, путники решили остановиться и разжечь костёр на ночь. Место казалось мрачным, не сводным, не исключавшим скрытой опасности. Путников было двое. Один могучего сложения и очень высокого роста — слишком высокого для обыкновенного человека. Он был в широком сером плаще поверх коричневой одежды наподобие халата с укороченным рукавом. Голову его закрывал серый куколь. Второй путник значительно уступал в росте и массивности, хотя тоже, видимо, не отличался слабостью мышц. Он быстро наломал охапку сухих веток. Достал кремни и, выбив искру, запалил костёр. На кудрявой голове его едва держалась плоская войлочная шапочка.
Высокий вынул из кожаной сумы полукруг хлеба. Приготовил на лоскуте ткани кусок козьего сыра. Вытащил деревянную затычку из продолговатого сосуда с узким горлом. Сделанный из затвердевшей воловьей шкуры, сосуд звучно отозвался под его рукой. Второй путник поставил рядом с хлебом и сыром две деревянные чаши. Свои толстые дорожные палки оба положили справа от себя.
— Бецер, приглашаю тебя к вечери, — сказал путник в плаще низким голосом. В свете весело пляшущих язычков огня стали видны его губы, небольшая чёрная борода и часть смуглой щеки.
— Благодарю тебя, господин мой Саул. Сейчас я ещё натаскаю веток.
Бецер, свободный слуга и дальний родственник (судя по тому, что ел вместе с хозяином), принёс побольше топлива. Они сели друг против друга, разломили хлеб. Саул налил в деревянные чаши кислого молока. Едва они приступили к ужину, на границе света возникла маленькая боязливая тень.
