Константин Коничев - Петр Первый на Севере
Петр приустал слушать протопопово чтение и посоветовал ему снять список с летописного «Свода» и прислать в Холмогоры архиепископу Афанасию в библиотеку. Затем спросил протопопа:
– Давно ли с икон не истекает «чудесное» миро?
– Давно, великий государь, давно. Грешны, великий государь…
– Не ведаю, сколь вы грешны. Уж коли других чудес нет, так и это не чудо. Нам знать о той доводилось из монастырских иных примеров. Ежели у иконы потереть поверху сухим гарным маслом, то от зажженной свечи масло растает и будет проистекать. Чудо ли?.. Рассуди!.. Однако божья мать «Одигитрия» по сие время втуне обретается, якобы не признанная, да поставь ее в иконостас и пусть почитают… Нет канона? Сочини, на то ты и пастырь!..
Под утро, после гостьбы у торгового и богатого человека, Петр удалился спать на свой карбас и повелел причалиться к противоположному берегу, подальше от людских любознательных глаз.
Спал он недолго. Колокольный звон к заутрене разбудил его. В церковь идти с похмелья не захотел. Выпил за единый дух стакан любимой анисовки, наглухо закрылся одеялом – не спится. Из церкви, через открытые окна, над притихшей Сухоной неслось пение соборного хора.
– Слаженно поют! – удивился царь, прислушиваясь. – И бас чей-то здоров, и дискант зело приятен. Узнайте, чьи там голоса наилучшие. В Москве им место…
Приближенные доложили Петру, что это горожанин Федька Шапошников и его чадо Петруха горланят. У них самые сильные голоса на весь Устюг.
– Забрать и отправить в Москву!.. – приказал Петр.
Кончилось пение. Потом наступило в храме безмолвие. Но когда протодьякон начал читать Евангелие от Луки, каждое слово четко и напевно через Сухону-реку доносилось до другого берега.
– Вот так глотка! На всю Ивановскую хватит, и в Замоскворечье учуют. Как ему имя?
– Михаило, по прозвищу Сурна, – подсказали Петру слуги.
– Запишите и его в Москву, в Кремль на службу. И с чего у него этакий голосище? Узнайте, пьет ли сильно? Или еще с чего?..
Вскоре опять доложили Петру:
– Сурна человек трезвых правил, для голосу же к торжественному часу десяток сырых яиц глотает.
– Вот крокодил! – хохоча, отозвался Петр. – Все равно отправить его в Москву!..
В полдень Петр и его спутники, торжественно провожаемые, отбыли из Устюга.
Ямские старосты Михаило Губин и Ванька Скорняков чуть не прослезились, когда подсчитали все расходы на встречу и проводы государя. За: наем Кормщиков и гребцов, за якоря и прочие припасы в плавании уплачено было пятьсот пятнадцать рублей три алтына и одна денежка… По тем временам сумма немалая, если пуд хлеба стоил не дороже пятака. Оплатит ли новый воевода такие траты, да и как к нему подступишься? – вот что беспокоило ямских старост. Ведь хозяин всему государь. С царя разве взыщешь?..
От соединения Сухоны с Югом-рекой образовалась Малая Двина. Через шестьдесят верст Малая Двина столкнулась с быстрой Вычегдой, повернула на север и стала Северной Двиной – рекой могучей, просторной. Здесь легко плыть по течению, по ровным, широким плесам между отлогих лесных берегов. Кормщики распустили паруса, и карбасы стройно, один за другим, пустились в путь. Через неделю приблизились к Холмогорам.
Передний царский карбас свернул с Двины в протоку, называемую Ровдогорской, за ним остальные шесть.
Тринадцать пушек столетней давности, поставленные в ряд на бревенчатом холмогорском обрубе, салютовали троекратно.
Холмогорцы поднесли царю хлеб-соль и подвели ему в дар двух самых матерых быков холмогорской породы. Разумеется, не без подсказа архиепископа Афанасия. Тот знал, что следует подарить царю. Петр поблагодарил горожан и сказал:
– Быков надобно спровадить в Москву, ради разведения такого племя…
После обеда у воеводы, осмотрев архиерейский огород и ветряную мельницу, Петр до полуночи, с немногими из приближенных, выезжал на Двину любоваться рекой и полуночным закатом солнца. На берегах Курополки и Двины, на заливных лугах, стояли во множестве стога. Запах скошенной травы, тихая погода на реке, светлая ночь – закат с восходом в одной заре сходятся – все это было по душе Петру. Посмотрел государь на карманные часы, размером с добрую репу, время, если по-московски считать, то почти ночь, а тут солнце нырнуло в двинское плесо и уже снова всходит, золотит лучами скошенную луговину. Неведомый край стал как-то близок и люб Петру. Недаром он сюда так стремился! Еще день-два, и он своими ненасытными глазами увидит желанное море.
Ах, Архангельск, ты единственный Город – с большой буквы Город. Не потому ли тебе такое почтение среди других городов, что держава Российская здесь располагает выходом в океан и в чужие земли?
Для великой страны тесноват и труден, отнюдь не парадный, но все же выход в мир.
Петр возвращался с прогулки.
Около Холмогор за изгородью в поскотине отдыхало стадо коров. Глухо побрякивали железные ботала-колокольцы, висевшие на коровьих шеях. И первые петухи известили о приближении здешнего утра. Спутники провожали Петра на отдых к дому воеводы. Его поддерживал заподруки князь Борис Голицын. По сторонам и позади вышагивала надежная стража.
Кое-кто из проснувшихся холмогорцев там и тут стал появляться на улице – одни с граблями и косами, другие с веслами на плечах, третьи со снастью рыбацкой. Завидев Петра, они тишком да бочком, стороной да обходом, с глаз долой начинали прятаться за углами дворов.
– Зачем вы царя пугаетесь, зачем за углы прячетесь? Эх, вы! Заугольники. А еще потомки вольных новгородцев называетесь… – проворчал, глядя на них, Петр.
Остановив какого-то старика, спросил:
– Почему эти люди бегут прочь от меня и прячутся за углы?
Старик упал на колени. Петр взял его за плечо, приподнял.
– А оттого они и прячутся, царь-батюшка, что их предки были беглые новгородцы. При Грозном-царе ото всяких немилостей сюда сбежали. Боятся вашего величества, как бы вы их за прадедов отвечать не заставили.
– Ступай, старче, вразуми их, скажи им: бывало, сам Грозный-царь говаривал: «Кто старое помянет, тому глаз вон». Они за своих предков не ответчики.
Так об этом сообщает предание.
Холмогорских жителей с той поры долгое время прозывали заугольниками. Они на это не обижались и даже гордились, что царь Петр их так «окрестил».
Провожаемый колокольным звоном и грохотом тринадцати медных пушек, Петр покинул Холмогоры и 30 июля прибыл в Архангельск.
Еще со времен царствования Ивана Грозного на севере, в Холмогорах и Архангельске, заведена была торговля с иноземными купцами. Контроль над провозом заграничных товаров и таможенные сборы, поставленные нерачительно и неумело, не являлись препятствием для иноземной контрабанды.
Алексей Михайлович, видя от такого непорядка великие убытки русскому купечеству и казне, догадался усилить в Архангельске таможенный контроль, дозволив иностранцам приходить на Двину с моря только через Березовское устье. Из боязни, что на Архангельск и Кольский уезд (нынешнюю Мурманскую область) могут напасть шведы или датчане, царь некоторое время держал в Архангельске наготове около трех тысяч стрельцов.
За несколько десятилетий до воцарения Петра, при Алексее Михайловиче, в Архангельске был построен, подобный нерушимой крепости, Гостиный двор. В Заонежье для охраны русских границ поставлен город Олонец.
К приезду царя между городом и Соломбалой, на Двине, против устья реки Кузнечихи, на Мосееве острове был построен небольшой домик.[1] В отличие от других городских изб, домик Петра назывался «царскими светлицами» видимо потому, что в нем было десять окон стеклянных, да еще семь малых слюдяных.
Место для светлиц было выбрано весьма удобное: на виду у города, окруженное со всех сторон водой, безопасное для Петра от злоумышленников. Кроме того, все приходящие иноземные суда не минуют этого острова. В то лето 1693 года, как никогда еще не бывало, пришло в Архангельск из-за границы сорок торговых кораблей.
Позаботились в Архангельске и о том, чтобы Петр мог путешествовать по морю на своем корабле. К его приезду около Мосеева острова стояла новая яхта «Святой Петр», вооруженная двенадцатью пушками.
Как ни хороши были светлицы, но Петр сразу же устроился на корабле и намеревался вскоре отправиться в Соловки. Однако с этим намерением пришлось ему повременить: Соловецкий монастырь с монахами на месте стоит, а иноземные корабли приходят и уходят.
Петр остался в Архангельске. Хаживал он в Гостиный двор, наблюдал, как голландские и английские, датские и норвежские купцы – все именуемые просто «немцами» – сбывают свои заморские товары и закупают у русских промышленников и купцов смолу, ворвань, меха, зерно, сало, рыбный клей и пеньку.
Летняя ярмарка была в полном разгаре. Петр участвовал в торговых сделках и убедился, что для лучшего, более выгодного торга с иностранцами надобно иметь свой торговый флот и чтобы вся торговля с заграницей проходила под надзором государя и от его имени.
