Лев - Конн Иггульден
Фетида кивнула и приняла лист с лепешкой из его рук. Глядя на нее, Перикл с трудом подавил всплеск раздражения. Где та женщина, на которой он женился? Одно время он даже думал, что Фетида, чего доброго, сведет его мать в могилу. К счастью, этого не случилось – две женщины пришли к состоянию вооруженного перемирия, далекого, впрочем, от приемлемого мирного решения.
– Очень вкусно, – заметила Фетида, возвращая мужу виноградный лист.
Перикл бросил его на ветер. Неужели она подумала, что ему нужно это? Он предложил ей попробовать лепешку – она съела ее всю. В доме было невозможно оставлять сладости – Фетида вставала ночью, отыскивала их и съедала без остатка. Перикл прикусил губу, чтобы не сказать что-нибудь обидное, но она все равно уловила его разочарование. Он понял это по ее взгляду, по едва заметной перемене в движениях и позе, говоривших скорее о злости и недовольстве, чем о непринужденности.
В корзине проснулся и заплакал ребенок. Перикл промолчал – в конце концов, мальчик звал не его.
– Ты можешь взять ребенка? – раздраженно бросила Фетида. – Я еще не доела.
– Да.
– Что значит «да»? – повысила она голос.
– «Да» означает «да». Что еще это может означать?
– Твой тон… ты и сам прекрасно знаешь.
– Тон? Одно-единственное слово. Ты слишком впечатлительна.
Он протянул руку и взял малыша из корзинки. Ребенок замахал кулачками, крохотное личико потемнело от гнева. Неуклюже, словно сверток, держа сына, Перикл посмотрел на него.
– Ты готова, Фетида? Сам я покормить его не смогу. Конечно, если бы ты не выгнала фракийку…
– Чудесно. Давай его мне, – бросила она.
Он передал жене ребенка и поднялся, отряхивая песок с босых ног.
– Вижу, Эпикл и моя мать уже возвращаются из города…
– Так почему бы тебе не пойти к ним?
Даже прижимая к груди ребенка, Фетида выглядела злой. С чего бы?
Он вздохнул:
– Постарайся успокоиться. У тебя прокиснет молоко.
Она вспыхнула и бросила на него свирепый взгляд, но, кормя ребенка, не смогла ответить так, как ей хотелось бы.
– Просто уходи.
– Ты всегда такая сердитая, Фетида! Сама же сказала, что хочешь вырваться из дома. Ну вот, мы здесь. Разве нельзя просто наслаждаться чудесным днем? Солнце, тепло. У нас есть еда.
– Я думала, мы будем одни. Я хотела поговорить с тобой наедине. Мне и в голову не могло прийти, что ты пригласишь Эпикла и свою мать! Да еще и Мания – чтобы не спускал с меня глаз.
– Ты хорошо знаешь, что моя мать последнее время в подавленном настроении. Маний, когда здесь шло сражение, служил на корабле и острова по-настоящему не видел. И не позвать Эпикла вместе со всеми я не мог.
– Мог, – отрезала Фетида. – И когда только я смогу отдохнуть от них? У тебя дела в городе, друзья, а что у меня? Куда мне пойти? Этот дом напоминает тюрьму, где за мной постоянно наблюдают.
Фетида едва не сорвалась на крик, и Перикл нахмурился. Мужская ярость страшна, как летняя гроза. Женская ярость всегда казалась ему комичной и даже жалкой. Он приучил себя не смеяться, поэтому заговорил с легкой укоризной, желая только одного – чтобы жена успокоилась.
– Ты не хуже меня знаешь, что за ребенком нужен присмотр. Я купил кормилицу, но ты заявила, что будешь кормить сына сама. Даже сейчас ты могла бы передать его другой женщине и перевязать грудь, чтобы молоко высохло.
– Это твоя мать так говорит?
– Да. Она вырастила троих детей и хорошо знает, о чем речь. Не обижай мою мать. Ей пришлось нелегко. Ты и не представляешь, что выпало на ее долю.
– То есть у меня жизнь была легкая? Забрали девчонкой, отдали незнакомому мужчине – играть роль его жены. А потом и из его семьи увели, бросили в порту и взяли в жены из жалости. Будь ты проклят, Перикл, за всю твою доброту.
Фетида расплакалась. Перикл смотрел на нее и не чувствовал ничего, кроме разочарования. Как ее утешить? Что сделать или сказать? Он не знал и поэтому старался не принимать ее упреки близко к сердцу, но они все равно ранили и язвили душу еще несколько дней.
– Вытри глаза, – грубовато сказал он. – Я пойду поговорю с матерью и Эпиклом.
Сделав несколько шагов, Перикл остановился, ощутив вдруг острый укол вины. В ее присутствии он неизменно раздражался, но стоило только отойти, как природная доброта брала верх. Это так утомляло.
Вернувшись, Перикл остановился рядом, чувствуя себя неловко и не зная, что сказать.
– В любом случае его бы давно следовало перевести на овощную толчонку. Вот кончится молоко, и ты сразу повеселеешь.
– Просто уходи, – отрезала она.
Перикл ушел во второй раз. Неподалеку, на дюнах, он увидел Эпикла. Заслонив ладонью глаза от солнца, друг его отца смотрел через пролив.
Щурясь от яркого света, Перикл проследил за его взглядом.
– Что ты там видишь?
Эпикл кивнул ему и с грустью посмотрел на оставшуюся в одиночестве Фетиду.
– Триера входит в порт. Одна из наших. По крайней мере, одна из тех, что ушли с Кимоном.
Перикл тоже заметил корабль, и сердце встрепенулось. Начиная с весны триеры появлялись у родных берегов нечасто, хотя слухи об успехах флота до Афин доходили. Даже без кораблей Спарты или Коринфа Кимон использовал имевшиеся в его распоряжении силы с большим эффектом. Результатом стало оживление и расширение торговли. Все больше и больше торговцев, осмелев, выходило в море – впервые за многие поколения.
Перикл вспомнил свои молитвы Гермесу перед праздником. Победа, несомненно, была даром Диониса, но правдой было и то, что его положение значительно улучшилось с того дня, как судьи объявили победителем Эсхила. Он все еще помнил тот миг леденящего ужаса, когда показалось, что все пошло не так. Последняя реплика растворилась в воздухе. Актер, игравший Ксеркса, исчез со сцены, и огни погасли один за другим. Зрители притихли в наступившей темноте… Перикл подумал, что не вынесет этого. Он как будто впал в транс. А потом тишина словно взорвалась: зрители захлопали в ладоши, затопали, заревели. Такое не забывается.
Три судьи постарше выбрали Фриниха, но остальные проголосовали за Эсхила. Гермес, кроме прочего, был еще и вестником – он приносил добрые новости и богатство.
Появление одиночного военного корабля встревожило и Перикла, и Эпикла. Агариста, переводя взгляд с одного на другого, устало вздохнула, уже поняв, к чему это ведет. Перспектива коротать остаток дня в компании Фетиды ей нисколько не нравилась. Она даже подумала, что если та снова заведет речь о
