Колокол и держава - Виктор Григорьевич Смирнов
Вскоре в шинках и корчмах, которые содержали литовские евреи, пошли разговоры о том, что московиты вовсе не такие уж варвары, какими их изображают ляхи, а потому неплохо бы с ними помириться и покончить с этой никому не нужной войной. Следом оживилось русское население Литвы, и только польская шляхта, подстрекаемая ксендзами, упорно противилась миру, клеймя евреев за то, что они продались московитам. Брани и пререкания продолжались целый год, но, в конце концов, сейм был вынужден согласиться на переговоры с Москвой.
А тем временем придворный астролог Петр Гашовец предъявил великому князю литовскому Александру Ягеллончику его новый гороскоп, из которого следовало, что планеты просто-таки настаивают на его браке с дочерью некоего восточного государя, в котором легко угадывался великий князь Московский. Злокозненный Сатурн, который все эти годы препятствовал женитьбе князя Александра, наконец покинул пятый дом, отвечающий за брачные союзы, и теперь туда переместилась покровительница любви и брака Венера. Следом за ней устремился и воинственный Марс, что означало благоприятные условия для заключения мира.
Ознакомившись с гороскопом и выслушав пространный комментарий астролога, князь Александр почел за лучшее не спорить с планетами. Он и сам давно подумывал о женитьбе, а породнившись с могущественным московитом, надеялся не только остановить затяжную войну, которая уже стоила Литве потери нескольких городов, но и пресечь отъезды на Москву православной русской знати, недовольной засильем поляков.
Получив от литовского посла подтверждение жениховских намерений его господина, Федор Курицын отправил в Вильну своего брата Ивана Волка, снабдив его парсуной великой княжны Елены. Хотя художник польстил княжне, изобразив ее редкой красавицей, однако сходство с оригиналом было несомненным. Увидев парсуну, Александр пришел в восхищение и тотчас отправил в Москву своих послов с богатыми дарами и предложением руки и сердца.
Московский государь принял послов благосклонно, но сразу потребовал, чтобы будущий супруг никоим образом не склонял Елену к переходу в католическую веру. Это жесткое условие обычно не слишком ревностного в вопросах веры государя смутило Курицына, но, зная, что тот ничего не делает просто так, он не стал возражать.
После подписания брачного договора в Вильно отправилось великое посольство во главе с дьяком Федором Курицыным и ближними боярами Семеном Ряполовским и Иваном Патрикеевым. Вместе с послами ехала к жениху и сама великая княжна Елена. На границе с Литвой их уже дожидался Иван Волк, поделившийся с братом своими впечатлениями о великом князе литовском. Александр Ягеллончик неглуп, но и особым умом не блещет, поэтому предпочитает больше молчать, чем говорить. Щедр до расточительства, за что прозван Александром Милостивым. Легко поддается влиянию. Со старшим братом Яном Ольбрахтом, занявшим польский престол, держится настороженно, опасаясь, что тот захочет к польской короне присовокупить и литовскую.
Выслушав брата и осмыслив полученные сведения, Федор Васильевич приказал Ивану Волку ехать в немецкий Любек с наказом попытаться договориться с Ганзой о снятии запрета на торговлю с Москвой и выдал ему крупную сумму в серебряных артугах для подкупа нужных людей и вербовки шпионов.
2
Венчали новобрачных дважды: сначала обряд совершил католический ксендз, затем — православный священник. Свадебные пиры продолжались три недели. Между заздравными чашами велись серьезные разговоры о сближении Литвы и России, причем русские послы на свой страх и риск пообещали Александру более не принимать перебежчиков из Литвы в обмен на свободный проезд в страны Европы. Богатые дары новобрачным поднесли еврейские купцы-караимы, получившие право вести крупную торговлю между Россией и странами Европы.
Словом, все складывалось блестяще, за исключением одной неприятности. В разгар свадебных пиров бесследно исчез астролог Мартин Былица, он же Мартынка Угрянин. Его комната в замке пустовала. Федор Васильевич поднял шум, опасаясь самого худшего, но в этот момент слуга передал ему письмо от Мартина.
«Дорогой Федор! — писал астролог. — Прости, что я исчез так внезапно, и не осуждай меня за этот вынужденный обман. Ты ведь знаешь, что твой государь не отпустил бы меня на родину, а я не хочу умереть, не увидев своих близких. Знаю, что у тебя будут неприятности из-за меня, и потому обещаю, что все тайны, к которым я был допущен, будут мной сохранены. И прими на прощанье мой совет: остерегайся своего повелителя, ибо он, не задумываясь, принесет тебя в жертву, если этого потребуют государственные интересы. Как говорят у вас на Руси: носи бороду на плече, то бишь почаще оглядывайся по сторонам и будь готов к худшему. Всегда помнящий о наших совместных трудах твой Мартин Былица».
Исчезновение Мартина встревожило и опечалило Курицына. За годы, проведенные вместе, они тесно сдружились, и он никак не ожидал от Мартина такого вероломства. Астролог был допущен ко многим дворцовым и дипломатическим тайнам, и Федору Васильевичу стоило немалых трудов добиться для него разрешения поехать в Литву, о чем астролог настойчиво просил, обещая поспособствовать успеху дела через своего старинного приятеля Петра Гашовца. И вот теперь Курицыну предстояло неприятное объяснение с ведавшим сыском дьяком Василием Мамреевым. Федор Васильевич живо представил лисью физиономию Васьки и словно услыхал его елейный голос: «Выходит, драпанул дружок твой Мартынка. Где-то он теперь? Небось, нашими секретами торгует? А я ведь тебя упреждал: не верь иноземцам! Они к нам завсегда задом стояли, а чуть зазеваемся — лягнут так, что зубы вон!» О предстоящем объяснении с Иваном Васильевичем Федор Васильевич боялся и думать. Оставалось надеяться только на то, что успех мирных переговоров смягчит государев гнев. Но и тут его ожидал новый удар.
По возвращении в Москву Федор Курицын с торжествующим видом вручил великому князю увешанный печатями пергаментный свиток с текстом мирного договора. Но, едва начав читать документ, Державный вдруг гневно нахмурился и ткнул пальцем в то место на пергаменте, где перечислялись его титулы. «Иоанн, милостию Божией великий князь Владимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Тверской, Пермский, Югорский, Болгарский и иных», — прочел Курицын. И тут по его спине потекла струйка пота. Из текста договора непостижимым образом исчез главный и самый вожделенный титул — «Государь всея Руси»! Это был чудовищный, непростительный промах, воспользовавшись которым Литва отныне будет по-старому называть Россию Московией, пресекая тем самым ее притязания на другие русские земли, а все попытки вставить новый титул в дипломатический обиход будут ею отвергаться.
До конца своих дней запомнит посольский дьяк пристальный взгляд, которым окинул его тогда государь. Он смотрел на него холодно и отстраненно, как на незнакомого человека, будто бы не было у них за плечами стольких
