Зимний сад - Кристин Ханна
– Куда мы поедем? – спрашивает Аня.
Невозможно смотреть, как она, такая маленькая, старается держаться по-взрослому. В пять лет ей следует играть в куклы, а не готовиться к разлуке с семьей.
– За город, в детский лагерь на берегу реки, которая называется Луга. Там вы будете в безопасности. И совсем скоро я за вами приеду. – Вера разглаживает бирку у Ани на лацкане, будто прикосновение к этой надписи может ее утешить.
– По вагонам! – кричит один из партийных работников. – Поезд отходит.
Вера обнимает дочь и сына, медленно выпрямляется, чувствуя, будто в ее теле разом сломались все кости.
Чужие люди забирают ее малюток, поднимают на руки и передают другим.
Дети плачут и машут ей на прощанье. Аня хватает Леву за руку, показывает маме, что она сильная и держит его крепко-крепко.
Они исчезают в вагоне.
Вера замирает в оцепенении. Люди пихают ее, бормочут злобные, отчаянные ругательства. Разве они не видят, что она не в силах пошевелиться? Кто-то с силой толкает ее, и она падает на колени. Над ее головой плывут передаваемые с рук на руки чужие дети.
Вера медленно поднимается, отрешенно глядит на разодранные на коленях чулки, а затем устремляется вдоль вагонов, пытаясь разглядеть в окне лица своих детей. Вскоре она понимает: они слишком маленькие, они не достают до окна.
Слишком маленькие.
Все ли она успела сказать им?
Не теряйте пальто – зима придет быстро, пусть вас и обещают вернуть уже через пару недель.
Не разлучайтесь друг с другом.
Чистите зубы.
Доедайте все до последней крошки. Всегда пробивайтесь в начало очереди.
Берегите друг друга.
Я вас люблю.
Тут Вера осекается и каменеет. Она не сказала, что любит их. Боялась, что от этого они только сильнее заплачут, и потому сдержала в себе самые важные слова, без которых остальные не имеют значения.
Из самых глубин ее нутра прорывается мучительный крик. С этим криком Вера проталкивается назад сквозь толпу, протискивается мимо женщин, провожающих ее обреченными, пустыми взглядами. Наконец ей удается пробраться к паровозу.
– Я рядовая служащая, – говорит она партийной работнице, которая стоит у входа, лицо у нее усталое и безразличное.
– Документы?
– Обронила в толкучке. – Вера машет на людское месиво.
Во рту появляется горький привкус обмана, к горлу подступает тошнота. Такие случаи привлекают внимание, а ничто на свете – даже война – не может быть страшнее, чем внимание Народного комиссариата. Вера расправляет плечи и продолжает:
– Партийные работники плохо следят за эвакуацией. Их работа неэффективна. Полагаю, нужно об этом доложить.
Угроза срабатывает: уставшая партийка выпрямляет спину и коротко кивает:
– Да. Вы правы. Я буду бдительнее.
– Хорошо.
С колотящимся сердцем Вера проходит мимо нее и поднимается в поезд. Каждую секунду она ждет, что кто-то догонит ее, назовет самозванкой и вытащит наружу.
Но никто за ней не приходит, так что она замедляет шаг, идет про вагону, вглядываясь в детские лица. Как селедки в бочке, дети теснятся на серых лавках. Сейчас лето, но все в шапках и пальто; их матери об этом молчат, но ни одна не верит, что дети вернутся домой через пару недель. Маленькие лица лоснятся от пота и слез. Все до ужаса тихие. Никто не болтает, не смеется и не играет – дети просто сидят, онемевшие и напуганные. Есть в вагоне и несколько женщин. Сопровождающие, воспитательницы из детских садов и, должно быть, пара таких, как Вера, – тех, кто неспособен ни отпустить детей, ни пойти против государственного указа.
Она старается не думать о том, что натворила и что теперь будет с ее семьей. Без ее зарплаты им не прожить…
Поезд будто пробуждается ото сна. Звучит гудок, и вагон приходит в движение. Не решаясь взглянуть чужим детям в глаза, Вера идет от скамьи к скамье, вагон за вагоном.
– Мама!
Сквозь дребезжание поезда до нее доносится звонкий голос дочери. Вера продолжает идти и добирается до узкой скамьи, на которой, прижавшись друг к другу, сидят ее дети – слишком маленькие, чтобы дотянуться до окон.
Она опускается на скамью, сажает их к себе на колени и осыпает поцелуями.
На круглом личике Левы, взмокшем от пота, дорожки от пролитых слез и грязные разводы, Вера не представляет, когда они появились. Но сейчас он не плачет. Вера боится, что в его душе что-то сломалось, что он больше не тот наивный ребенок, каким был до прощания на перроне.
– Ты сказала, нам надо уехать.
В горле у Веры встает ком, и ей удается только кивнуть.
– Я держала его за руку, мамочка, – серьезно говорит Аня. – Ни разу не отпустила.
Как и подобает сознательному советскому гражданину, Вера не оспаривает решений правительства. Раз Сталин пожелал защитить детей, отослав из города, она посадила их в поезд. И хотя, поехав с ними, она проявила недоверие к государству, но чем дальше они отъезжают от Ленинграда, тем незначительней ей кажется ее проступок. Она доедет с детьми до пункта назначения и убедится, что там безопасно, а потом вернется к работе в библиотеке. Если повезет, ей хватит на все про все пары дней. Она объяснит начальнице, что выполняла гражданский долг: содействовала эвакуации, предписанной партией.
В Советском Союзе все определяют правильные слова. Такие как «гражданский, эффективный, необходимый». С их помощью можно усыпить бдительность. Если Вера будет держаться уверенно и отважно, то, возможно, все обойдется.
Главное, чтобы мама не волновалась. И Оля тоже.
– Мамочка, я хочу есть, – бурчит Лева, свернувшись калачиком у нее на коленях. Он обнимает серого кролика и, посасывая палец, поглаживает его розовые атласные ушки.
Они в пути всего пару часов, и пока никто не обмолвился ни о пайке, ни о стоянке, ни о том, сколько вообще до прибытия.
– Потерпи немного, мой Львенок, – говорит Вера, похлопывая его по плечу.
У детей в поезде оцепенение постепенно сменяется тревогой. Одни хнычут, другие начинают плакать. Вера хочет достать кулек изюма, который прихватила из дома, как вдруг раздается громкий гудок. Не тот короткий сигнал, который подается у переездов, а долгий, не замолкающий звук, похожий на женский крик. Скрежещут тормозные колодки; поезд сотрясается и замедляет ход.
Со всех сторон грохочут выстрелы. Слышится гул самолетов, а затем – оглушительные взрывы.
Снаружи повсюду огонь. В поезде вспыхивает паника. Дети визжат, сбиваются к окнам.
В вагон входит женщина в гимнастерке и мятых синих брюках.
– Всем из вагона! – командует она. – Живо! Бегите в амбар позади состава. Сейчас же!
Вера хватает сына и дочь, бежит к
