Разведчик, штрафник, смертник. Солдат Великой Отечественной (издание второе, исправленное) - Александр Тимофеевич Филичкин

— Помню, — бросил кто-то задумчиво. — Я даже был в таком один раз. Году в тридцать седьмом. Отец водил меня туда посмотреть. Хорошо советская власть тогда торговала с иностранными гражданами.

— А твой отец, что был богачом? — с интересом спросил какой-то боец.

— Куда там! — отмахнулся разговорившийся внезапно солдат. — Купил за огромную сумму четверть фунта дешёвых конфет, и мы сразу ушли. Потом его мать целый месяц пилила за эту экскурсию.

— Понятно, — подвёл черту Костя. — Я слышал, что и сейчас существуют такие конторы, только теперь они называются совсем по-другому. Коммерческие, что ли? Сейчас уже и не помню.

Когда мы шли по Москве, я видел большие витрины, где было всё, что только угодно. Не то что, в остальных магазинах, где шаром покати. Так вот. Смотрю, посреди кладовой стоит клетка с живой крупной курицей. Я спрашиваю у офицера:

— На сколько человек мне готовить?

— На шесть, — отвечает мой надзиратель. — Будет маршал, двое или трое сопровождающих лиц, наш комполка и начштаба.

Я не стал особо мудрить. Срубил голову курице и слил её кровь. Ощипал, опалил и немедленно выпотрошил. Затем бросил её в большую кастрюлю литров на пять, и поставил всё на огонь.

Как вода там вскипела, я снял белую пену, добавил картошки, морковки и всё остальное. Вот тебе суп и готов. Потом я вынул варёную птицу и положил на противень. Сунул в духовку и запёк до румяненькой корочки.

Тут прибежал, бледный, как смерть, ординарец. Мужчина увидел, что у меня всё готово, облегчённо вздохнул и шипит:

— Маршал приехал! Неси всё в столовую!

Перелил я свежее варево в красивую супницу, которая стояла там рядом. Принёс готовоё блюдо в соседнюю комнату и водрузил там на стол, покрытый накрахмаленной скатертью

Смотрю, входит сам маршал в новом мундире. Как по уставу положено, я отдал ему честь. Он мне просто кивнул. Я повернулся кругом и выскочил в кухню через открытую дверь.

Минут через тридцать, пришёл ординарец с пустою посудой и сообщил, что Жуков хвалил мой замечательный суп. А чего бы ему, суп не понравился? В него, как надо всё было положено. Так, как когда-то, меня в военной столовой учили.

Короче сказать, маршал уехал, а наш полк скоро бросили в бой. Вот тут и врезал Гудериан по нашим частям. Только перья и пух от нас полетели в разные стороны, что от той бедной курицы.

Да только сбить нас с позиций, фашисты тогда не смогли. Обошли с двух сторон и двинулись себе на Москву. Ну, а мы оказались все в окружении. Долго потом к своим пробивались, но всё-таки вышли.

Нас сразу отправили в тыл, и мы пришли в ту деревню, что нам указали. Уже через день, нагрянули к нам особисты и взяли всех в оборот. Генерал наш не вынес такого позора и застрелился на глазах ординарца.

Остальных всех разжаловали и загнали в штрафбат. Потом, я снова попал в плен к фашистам и постепенно добрался до самой Германии. Тут наши пришли, освободили и теперь, я снова служу, в тех же специальных частях. — Костя вдруг посмурнел и достал потёртый кисет. Он свернул самокрутку и, никуда не спеша, закурил.

Никто больше не проронил ни единого слова. Бойцы ещё посидели у затухающей печки и отправились спать. Григорий устроился на своём жёстком месте и вновь оказался рядом с весёлым рассказчиком. Парень не удержался и задал вопрос, который вертелся на языке у него:

— По-моему, на твоём старом кисете написано имя кого-то другого?

Костя достал видавший виды скромные мешочек и показал его парню. Тот прочитал вышитые гладью слова: «Любимому мужу Семёну от жены его Нины».

— Так уж случилось, что пока мы, все были в том окружении, я познакомился с этим молодым человеком. — Костя кивнул на кисет и продолжил: — Мы с ним ели из одного котелка и спали под одною шинелью. Мы договорись о том, что если погибнет кто-то из нас, то второй отыщет семью убитого друга и сообщит им о гибели родственника.

Так вот, через неделю, кухню мою разбомбило, и меня перевели обратно в пехоту. Потом наше отделение послали в разведку. Мы прошли по намеченному начальством маршруту и всё хорошенько проверили — немцев нигде мы не встретили.

Повернули назад, а на обратном пути нарвались на засаду. То ли фашисты нас сперва не заметили, то ли они подошли к этому месту позже того, как мы там побывали, никому неизвестно.

Одним словом, начался бой. На нашу беду, их оказалось раза в три больше, чем нас. Так что фрицы взяли нас в клещи. Да ещё и сзади в спину ударили. Деваться нам было некуда, и пришлось пробиваться вперёд.

Мы потеряли половину людей, но с огромным трудом всё-таки вырвались из опасной ловушки. Вроде совсем убежали от фрицев, и тут шальная пуля фашистов попала Сене в живот.

К этому времени, все остальные, и я в том числе, тоже получили ранения, но кое-как всё же двигались. Однако, сам понимаешь, тащить его на себе мы уже не могли. Он сразу всё понял и тихо сказал: «Уходите! Я вас прикрою!»

Я оставил ему запасную обойму к винтовке, и мы тут же ушли. Все хорошо понимали, что будет с ним дальше. Если он даже, не попадет немцам в руки, то не сможет дождаться помощи наших солдат. Слишком холодно было в тот день. Да и тяжёлая рана, вряд ли позволила выжить ему.

Прощаясь, он отдал мне кисет и напомнил о моём обещании. Так с тех пор, я его и ношу при себе. Надеюсь, что после войны, найду родных Сени и передам им эту скромную вещь. — Костя спрятал мешочек с махоркой в карман. Он повернулся на бок и тут же уснул.

Так они ехали изо дня в день. И вдруг, среди ночи, все разом проснулись от резкого сотрясенья «теплушки». Штрафники поднялись с мест и поняли, что поезд замер на месте. Оказавшийся у окошечка первым, Григорий глянул наружу.

Он разглядел, что большой эшелон замер на длинном и плавном повороте железной дороги. Причём он изогнулся таким хитрым образом, что из любого вагона был виден весь поезд. От паровоза, что шёл впереди, до тормозной площадки в самом хвосте. Вокруг было на удивление пусто.

Парень