Врата Афин - Конн Иггульден
– На острове Китнос есть только одна триера, которую еще нужно заложить, – сказал он. – Но весь наш военный флот будет с вами.
На это раздался смех, хотя он затих, когда один из спартанцев встал:
– Я Эврибиад, из спартанского флота. У нас всего шестнадцать галер для патрулирования наших берегов. Это все, что нам нужно. Наши гребцы – рабы-илоты, но на каждом корабле по сорок воинов-спартиатов. Если на море будут боевые действия, мы сыграем свою роль.
Фемистокл кивнул, ожидая, что спартанец снова займет свое место.
Эврибиад не сел, и Фемистоклу пришлось сделать паузу, прежде чем вызвать представителя Аркадии.
– Я могу пообещать наши шестнадцать, – продолжил Эврибиад, – но не могу отказаться от их командования или принять командование других на войне. Таков наш кодекс. Если бы я вернулся и рассказал эфорам[6] и царям Спарты, что отдал наш флот под командование афинянина Фемистокла, мне выделили бы нож и тихую комнату, чтобы покончить с собой.
Фемистокл колебался, быстро соображая. Как же ему не хватало Аристида! Старик мог сплести аргумент из паутины, а у Фемистокла не было слов.
– Наши корабли… – начал он. – Мы проводили маневры, которых вы не видели. Наша тактика, наши построения, наши команды – вы их не знаете. Есть тысяча деталей.
К его ужасу, Эврибиад сел. Будь это кто-нибудь другой, Фемистокл засчитал бы выигранное очко. В данном же случае у него возникло подозрение, что этот человек изложил свое предложение и не видел причин обсуждать его дальше. Фемистокл мог бы говорить целый час и не произвести на него никакого впечатления. Он уже не был уверен, что Аристид справился бы лучше.
Фемистокл прикусил губу. Он был один в этой комнате, и ему приходилось принимать важные решения, которые повлияли бы на жизнь каждого афинянина. Также верно было и то, что все, о чем он договаривался со спартанцами, могло быть отменено после выхода в море или вступления в бой. Он моргнул и закрыл глаза, зная, что именно такого рода приемы ненавистны спартанцам, считающим их проявлением низкой хитрости афинян. Время шло, и уже начались новые разговоры.
– Эврибиад, Афины принимают твое предложение возглавить флот. Мы благодарны вам. Есть ли такие, кто не согласен? Хорошо.
Спартанец склонил голову в знак признательности, хотя в этом жесте не было торжества. Выглядело это так, будто Эврибиад знал, что альтернативы нет.
Фемистокл глубоко вздохнул, успокаивая нервы, и вытер блестящий от пота лоб.
– Победа будет трудной еще по одной причине – посмотрите, сколько нас здесь. Где наши братья сегодня вечером? Я разослал послов по всей Греции, на запад, восток и север, прямо в Македонию. Вы ответили, но влияние Персии распространяется все дальше с каждым годом. Я знаю, что некоторых купили монетами и обещаниями, превратили в рабов золотых лучников.
– Все это не имеет значения, – негромко сказал Клеомброт низким, походившим на рычание голосом.
Однако шепот затих, люди поняли, кто это. Старший спартанец похлопал Эврибиада по руке и поднялся, как будто они заранее решили, что теперь его очередь. Он усмехнулся одним уголком рта, заметив, что остальные буквально смотрят на него снизу вверх.
– Фемистокл много говорил о кораблях, хотя войны никогда не выигрываются на море. Мы встретимся лицом к лицу с захватчиками на суше – и мы победим.
К удивлению Фемистокла, брат царя Спарты сел так же резко, как и встал, словно уже сказал все, что хотел, и закончил. Эти спартанцы приводили в бешенство, как будто точно знали, какая нота раздражает афинянина, и раз за разом дергали одну и ту же струну.
Фемистокл снова поднялся, на этот раз вместе с другими желающими взять слово. Но, увидев, что он тоже хочет высказаться, ему уступили. По правде говоря, люди здесь были менее враждебны, чем собрание.
– У Афин есть деревянные стены в море и гоплиты, готовые к войне. Когда персы придут, мы примем спартанское командование на поле боя. Нужно ли мне ставить это на голосование?
Клеомброт встал и, к неудовольствию Фемистокла, пожал плечами:
– Если хочешь. Вы знаете, что мы будем командовать. Мы не принимаем приказы от других греков, даже от афинян.
Собравшиеся застонали и заворчали. Клеомброт подождал, пока шум стихнет, взглядом выискивая недовольных. Он не позволит им фыркать и закатывать глаза, чтобы сохранить достоинство. В этой комнате были две великие державы, и только две. Спокойным, ровным взглядом Клеомброт бросал им вызов, заставляя принять то, что, как они знали, было правдой. Один за другим они отворачивались или опускали головы. Как стая собак, они признали волка своим вожаком. Это было удивительно, и Фемистокл задавался вопросом, сработает ли такое на Пниксе.
– Я даю тебе клятву, – сказал Клеомброт, глядя через комнату на Фемистокла. – Ты ведь этого хотел? Я говорю от имени моего брата, царя Леонида. Если придут персы, мы выступим им навстречу на поле боя. Пять тысяч воинов-спартиатов, пять тысяч меньших… и наши илоты. Будет хороший день.
Фемистокл собрался было ответить, но спартанец уже направился к выходу, трое его товарищей последовали за ним. Брат царя Леонида лишь коротко взглянул на марафономаха, и его губы тронула усмешка.
С их уходом напряжение покинуло комнату. Фемистокл вытер пот со лба. Его возвращение в Афины задерживалось уже на несколько дней. Собрание будет требовать отчета со все возрастающей настойчивостью, а флот вряд ли готов даже к пробному сражению, не говоря уже о настоящем. Но… Он сам хотел этого, напомнил он себе. Он хотел быть лидером. Просто не ожидал, что будет так много работы.
– Ты будешь сопровождать афинских гоплитов? – спросил его друг-мегарец.
Фемистокл почесал подбородок. Он сам построил флот, начиная с серебра Лавриона и заканчивая обучением капитанов и гребцов. Мысль о том, чтобы оставить это другому, отозвалась почти физической болью. Ему были нужны хорошие люди. Ему были нужны стратеги. И когда он понял, что нужно сделать, сердце сжалось. Это было противозаконно, но в глубине души он знал, что законы предназначены для простых людей. Он переделает закон, даже если придется убедить в этом все собрание.
Глава 30
Фемистокл стоял на Пниксе лицом к Афинам. Известие о его возвращении из Лариссы привлекло в центр города толпы горожан. Только на холме Пникс их было двадцать тысяч, и по меньшей мере столько же собралось вокруг скалы, на каждой улице. Большинство не могли расслышать ни слова, но в воздухе
