Фаддей Зелинский - Сказочная древность Эллады
Пришлось Одиссею покориться. Агамемнону он с тех пор служил верно и честно, но Паламеда возненавидел, как своего злейшего врага и разрушителя всей его жизни, и дал себе слово, что жестоко отомстит ему, когда придет время. Его же судьба послужила эллинам назидательным примером мудрости, обращающейся против самого мудреца: сам придумал коварную клятву — и сам первый и наиболее чувствительным образом от нее пострадал.
Теперь ближайшей заботой было собрать остальных участников похода. Диомед уже был обеспечен, как вассал Агамемнона; Ферсандр, оба Аянта, Тевкр, Менесфей охотно согласились; критские силы их царь Идоменей представил в распоряжение своих родственников; с Антилохом вызвался пойти и его старый отец Нестор, прославленный своей мудростью. Оставалось отправиться за фессалийцами: Протесилаю как раз предстояла свадьба с прекрасной Лаодамией, дочерью Акаста иолкского; все же и он препятствий не чинил. Не чинил таковых и Филоктет, сын Пеанта, владелец Гераклова лука; но особенным было положение Патрокла. Своих владений у него не было; он имел еще в отрочестве несчастье убить нечаянно товарища, а так как всякое убийство оскверняет, то его отец Менетий был вынужден увезти его из страны. Он передал его своему другу Пелею, а тот воспитал его вместе со своим единственным сыном Ахиллом, который был несколько моложе его. Оба они заключили тесный союз дружбы. На это и рассчитывал Одиссей, чтобы привлечь к участию в походе тоже и Ахилла, о доблести которого он знал, а с ним и мирмидонские силы. Ахилл клятвою связан не был — по молодости он не находился среди женихов Елены, — увлечь его могли только дружба и жажда славы. С другой стороны, Пелей неохотно отпускал его от себя, своего единственного сына, опору своей старости; Фетида тоже была против его участия. «Перед тобою два пути, — сказала ему вещая, — либо тихая и долгая жизнь на родине, либо жизнь, полная блеска и славы, но короткая». И Ахилл выбрал последнюю.
Был ли он прав? Конечно, ставить славу выше долговечности — признак великодушия и благородства. Но тут был еще его отец Пелей, жизнь которого уже перевалила через межу расцвета. Пелею, поэтому, предстояла одинокая и безотрадная старость в случае ранней кончины своего сына. Он молчал, не стараясь отклонить своего сына от пути его славы; и сын не заметил немой укоризны его грустных очей. Он вспомнил о ней много спустя, когда было уже поздно.
Собираться товарищам было назначено в Авлиде, беотийской гавани на Евбейском проливе, в определенный день, чтобы вместе отплыть в Трою. И все собрались.
51. ЛЖЕИЛИОН
Греческое мореходство тогда еще переживало свое детство. Не было не только того, что теперь позволяет безошибочно ориентироваться — морских карт, компасов, возможности измерить скорость хода, — но и того, чем руководились в историческую эпоху античности — табели расстояний, розы ветров, выработанного долгой опытностью чутья. Где находилась Троя? В точности это не было известно. Надо было ехать на восток, мимо Андроса и Хиоса до азиатского берега, а там взять местного жителя и от него узнать дальнейшее. Нашли. «Знаешь Трою?» — «Нет». — «А Илион знаешь?» — «Тоже нет». — «А Пергам?» — «Пергам знаю». — «И прекрасно». Взяли его на адмиральское судно, пусть покажет, где надо высадиться. Показывает; высаживаются. Идут в глубь страны. Пергам там действительно был, но не троянский, а мисийский, на реке Каике, много южнее троянского; а перед Пергамом был город Тевтрания, царство Телефа, выходца из Аркадии. Телеф был силен и храбр: видя, что пришлые люди опустошают его страну, он со своей ратью вышел им навстречу, и завязался жаркий бой. В этом бою от руки Телефа пал Ферсандр, сын Полиника; Патрокл, поспешивший ему на выручку, получил от него же опасную рану. Это несчастье друга вызвало сильнейшую ярость Ахилла, для которого это сражение было первым в его жизни: потрясая своим могучим копьем из пелионского ясеня, которое некогда кентавр Хирон подарил его отцу Пелею, он настиг Телефа и ранил его в бедро. И конечно, мисийцы не выдержали бы натиска превосходных сил ахейской рати Агамемнона; но вдруг знакомый звук медной трубы дал сигнал к отступлению. Из разговоров с пленными недоразумение выяснилось: весь кровопролитный бой был дан напрасно: Троя была еще далеко.
Войско опять село на корабли; настроение у всех было подавленное. Конечно, всему виною была Ата, с двойной силой бесчинствующая среди людей с тех пор, как Зевс ее сбросил с Олимпа; но, видно, и боги не особенно благоприятствуют ахейцам, коль скоро допустили подобный грех. Но что же дальше? Конечно, надо ехать в Трою либо проливом между Лесбосом и материком, полным подводных утесов, либо огибая Лесбос. Предпочли последнее. Но тут ахейский флот застигнут был жесточайшим штормом, рассеявшим их корабли. С трудом могли земляки найти друг друга, да и то не досчитались многих, а о сборе всего флота в открытом море уже и речи быть не могло.
Так и разъехались по домам. Ахилл, впрочем, своей Фтии не достиг: его корабль занесло на остров Скирос. Там все еще правил Ликомед, тот самый, которого мы знаем как убийцу Фесея. Его остров вообще был на дурном счету у греков, как гнездо морских разбойников; но Ахилла он принял с почетом и дал ему сожительствовать со своей дочерью, красавицей Деидамией. Ахиллу была приятна эта передышка, но этого брака он ни законным, ни даже постоянным не считал; вскоре он стосковался по деятельной жизни и по первому призыву отправился к Атридам в Микены. Деидамия уже в его отсутствие родила сына, которого ему никогда не пришлось увидеть, — Неоптолема.
И вот Атриды опять в Микенах; возникает вопрос, что делать дальше. Менелай и Клитемнестра настаивают на возобновлении похода, но народ определенно против войны, начало которой оказалось таким неудачным. Агамемнон медлит: хорошо бы узнать волю богов. Был у него вещатель, лучший того времени, достойный продолжатель Тиресия, Орфея, Мелампа и Амфиарая — Калхант. «Никогда, — говорит он, — ахейцам не найти и не взять Илиона, если их проводником не будет… Телеф». Это предсказание оказало существенную помощь противникам войны: требовать услуг от Телефа, от врага?
Но тут произошло нечто неожиданное.
В Микены вошел какой-то хромой нищий; узнав, что во дворце одна только царица, а царя нет, он отправился туда и, припав к очагу, открылся ей. Он — переодетый Телеф, царь мисийский; рана в бедро оказалась незаживной: обратившись к оракулу, он получил указание, что «ранивший исцелит». Ранивший — это Ахилл; в надежде, что он его найдет здесь, он и пришел в Микены. Клитемнестре появление Телефа показалось подарком свыше: именно тот человек, который был им нужен, сам добровольно к ним является! Конечно, его положение было очень опасным: он был врагом ахейской рати, он убил Ферсандра — могли найтись мстители; ввиду этого он и переоделся. Она спросила его, согласен ли он, в случае если она исполнит его просьбу, быть их проводником в Трою; после утвердительного ответа с его стороны она научила его, как поступить. «Мой муж, — сказала она, — настроен нерешительно и скорее вместе с народом склоняется к тому, чтобы не возобновлять похода. Пророчество Калханта относительно тебя было для него удобной отговоркой: он поэтому вряд ли обрадуется твоему приходу. Ты должен поэтому прибегнуть к самому сильному виду «гикесии» (то есть просительства): когда он придет, схвати вот этого нашего маленького сына, Ореста, и с ним садись у алтаря, заклиная отца его головой, чтобы он исполнил твою просьбу». — «Хорошо, — сказал Телеф, — но ранивший меня — все-таки Ахилл; он на меня особенно гневен, потому что я едва не убил его друга Патрокла. Как же нам его уговорить, чтобы он согласился быть моим исцелителем?» — «Это, — ответила Клитемнестра с улыбкой, — будет моей заботой».
Когда Агамемнон вернулся в свой дворец, Телеф поступил по совету его жены; малютка Орест помог ему добыть покровительство могучего царя. Агамемнон протянул руку гостю: «Поддержу твою просьбу перед Ахиллом, но больше ничего тебе обещать не могу». А жене он сказал: «Мы ни на шаг не продвинулись вперед: никогда Ахилл не согласится исцелить человека, ранившего его друга Патрокла». Но Клитемнестра и ему дала тот же ответ, что и Телефу.
Ахилл вскоре явился, сгорая нетерпением удвоенною деятельностью искупить свою праздную жизнь на Скиросе. Клитемнестра уговорила мужа назначить по поводу его прибытия торжественный пир, к которому были приглашены и другие прибывшие в Микены витязи. И вот, когда еда кончилась и должна была начаться попойка, из женской хоромы вышла в сопровождении Клитемнестры и других женщин старшая царевна Ифигения, девушка неописуемой красоты. Она остановилась поодаль от гостей и, скромно опустив глаза, под игру флейтистки пропела застольный пэан в честь Зевса Спасителя. После этого она, не глядя ни на кого, тихими шагами удалилась обратно.
