Аркадий Макаров - Не взывай к справедливости Господа
Кирилл, опоражнивая банку, внутренне изумлялся: почему это вдруг его хозяин, матёрый калач, с ним такой разговорчивый. Вроде как за одной партой сидели.
Наверное, все, кто общался с представителями теневого бизнеса (а какой бизнес, если он легальный?!) замечали, что эти люди, в отличие от чиновников, ведут себя предельно просто. Ничего от официоза. Хлопанье по плечу – обычное дело. Братки!
И в этом тоже есть психологический расчёт на уровне безусловного рефлекса. Мол, я такой же, как и ты – пахарь. Перепахиваю свою борозду. Настрой паруса по ветру, и они тебя сами понесут навстречу удаче. Всё по-честному! Всё – хоккей!
Нет на свете человека более коммуникабельного и общительного, чем бывший зек, сидевший за мошенничество. Профессия обязывает. Срока обычно дают небольшие, а люди они умные, вот и тянет на разговор. Времени много, спешить некуда. Считай, болезнь у них такая. Ну, как силикоз у шахтёра.
И Константина Ивановича Шитова сделала простецким парнем ранняя нетрудовая жизнь. В лагере поневоле психоаналитиком станешь. Там, или тебя лечат, или ты кого-нибудь лечишь. Без этого нельзя.
Между отсидками – ты весь в делах, крутишься волчком, там точный расчёт нужен, наживка добрая. А в тюрьме и расслабиться можно: «динамо крутить», «лепить горбатого к стенке», «гнать фуфло», то есть сочинять биографию, байки травить. И «братанам» на пользу, и квалификацию не потеряешь.
Там, как в том анекдоте: «или ты чёрта съешь, или чёрт тебя съест. Если ты чёрта съешь – хорошо, а если чёрт тебя съест, тогда милок, ищи выход, тот, единственный, через задний проход».
Поплавок хоть маленький, а не тонет. Правда, дерьмо, тоже не тонет, но это другой случай.
Земля существует, пока она вертится. Крутись, сынок! Одна кура-дура от себя отгребает. Глянь-кось, рука в локте куда гнётся? То-то! А ты говоришь…
– Кирюша, – положил ладонь на плечо Назарову старый тюремный обыватель, – главное – не суетись под клиентом, не базлай! Пока резина в ходу, мы будем бабки делать. Потом, я тебя ещё куда-нибудь посерьёзнее пристрою. Ты чего не пьёшь-то? Пиво кончилось? Так я тебя коньячком прибалую. Хочешь?
На этот раз Назаров от дармовой выпивки отказался, сославшись на свои дела.
Обговорили завтрашний день. Никакого базара! Работать на интерес, а интерес – это деньги, бабло, как теперь принято выражаться в правительственных кругах.
– Ну, тогда держи краба!
– Держи!
Ударили по рукам. Ладонь у Шитова сухая, жёсткая, цепкая, точно как клешня у краба.
Назаров закрыл за собой калитку с двойственным чувством: с одной стороны получил работу и первые деньги здесь и сейчас, а с другой, горький, как от избыточного пива, осадок, что вот так вынужден жить по Дарвину, приспосабливаться к изменяющейся каждый день обстановке, наступать на собственную совесть, которую потом не отстираешь.
Но, если копнуть поглубже, то ведь всё бытие от сотворения мира – адаптация. Динозавры, уж какие громилы, а заартачились, гордые были. Ау! Где они теперь?
Сопоставив динозавров с тараканами, которые и теперь благоденствуют, Кирилл тут же повеселел. Напряжение от безденежья спало, лицо разгладилось, и он потянулся за сигаретой, забыв, что курево у него кончилось ещё там, на дороге. Пальцы нащупали в кармане мятый листок, который он хотел выбросить, да увидел кривые цифры телефонного номера и четыре буквы под ними – Галя.
Давно он с женским полом не встречался. Всё заботы, круговерть чёртова! О здоровье некогда подумать, напряжение снять, поиграться. Мужик ведь! Природой положено!
Хотя жизнь непоколебимого холостяка, вопреки устоявшемуся мнению, скушна и однообразна.
Привыкшего к нерегулярности женского общения, его, холостяка, как это не покажется парадоксальным, даже вопросы секса и всё, что связано с этим проявлением человеческой деятельности, заботят меньше, чем, скажем, женатого человека. Какие заботы? Увидел, – снял в кабаке, в клубе, на улице, да мало ли где снял ищущую того же женщину, привёл к себе, посетил сам, отстрелялся и – будь здоров! Никаких тебе проблем!
Только в тяжёлых рассветах наплывает иногда холодной тварью, раздувая резонаторы тоски, горькое чувство одиночества. Завозится в груди вместе с похмельной тошнотой. И станет омерзительна лежащая рядом чужая женщина с мятой грудью, ещё вчера столь желанная и необходимая. И ты, предотвращая затяжную, обязательную утреннюю «разминку», сунув сигарету в зубы, цинично хлопаешь по мягкой, остывшей за ночь, ягодице своей случайной подруги. Перебираешься под душ скоблить себя с остервенением жёсткой мочалкой, всем своим существом понимая, что так жить нельзя, и что такое – в последний раз.
Но «последний раз» повторяется снова и снова, и уже – не выпрыгнуть, из этого чёртова круга.
Давно, давно бы пора остановить круговерть беличьего колеса: Галя, Валя, Лала, Оля, Леля, Ляля, Аля…
4
Да, Галя!
Все равно надо где-то коротать время. Своя квартира ему до того обрыдла, что Кирилл на вечер стремился куда-нибудь прислониться.
А куда холостяку податься? Конечно в кабак!
С годами одиночество становится всё более невыносимым, но и семейная жизнь его друзей и знакомых чувство зависти не вызывает. Совсем как у того поэта – «От чёрного хлеба и верной жены мы бледною немочью поражены».
Метаться на коротком поводке семейной привязанности (слово-то какое!) для того, чтобы по утрам видеть нечесаные волосы и заспанное мятое лицо, и сходить с ума от капризного визга поносных отпрысков? Нет, ему по горло хватило чужого опыта! Да и маячить рогатым венцом, тоже шея устанет.
Деньги – соблазн для любой женщины, кого бы ты ни выбрал в жёны. Пусть она, жена твоя любимая, будет несгибаемой, как Пенелопа, но всё равно развитое в женщине чувство зависти к чужим успехам, будет оскорблять тебя. А это не менее омерзительно, чем вороватое совокупление впотьмах, как месть за своё испорченное бедностью супружеское счастье.
Нет, лучше грусть в одиночку, чем тоска вдвоём! Любовь приходит и уходит, а ты остаёшься. Ведь написалось когда-то, в минуты грустного раздумья над неухоженным бытом своих друзей, вот это:
«Рыдала она и смеялась. На цепких губах киноварь.Вкруг шеи его обвивалась неверная, подлая тварь.И так в его жизни сложилось, что волю отняв и семью,его, предавая, божилась немыслимым словом – люблю!»
В жизни всегда есть место подвигу, то есть – подвижке.
На время, утешить чужое одиночество он был готов, но не более того. Особенно тогда, когда:
«Валяет с ног весёлый Бахус и выбивает клином клин…Был губ твоих тяжёлый август, а в сердце горькая полынь.Я здесь не гость, но и не дома. Смолк лист в предчувствии росы,и тянет свежестью с балкона, и клонят к полночи часы.А во дворе ещё не август. Прижмись, распутница, ко мне.Мы снова выпьем горькой влаги за тех влюблённых на скамье.Им хорошо под сенью клёна. Ночная светит глубина.А паренёк ещё зелёный. Ещё зелёная она.Не говори слова пустые и слёзы пьяные не лей.Мы вместе что-то упустили в безумной юности своей.И я, слова бросая на кон, к шестёрке прикупа не жду…Зачем? Зачем ты, как собака, глядишь на дальнюю звезду?»
Это тоже его стихи. Стихи Кирилла Назарова, неузнанного поэта.
Теперь, спустя много лет, воспоминания не хотят отпускать, и часто вламываются в сон по-бандитски, полуночным кошмаром, и тогда Назаров вскакивает, вопя, с набитым ватным воздухом ртом в тщетной попытке первым успеть ухватить призрак за горло, пока он не повалил тебя.
Но в судорожном кулаке только ночь, и ничего больше!
И вот он сидит, ошалело, выкатив глаза, с трудом соображая, что это лишь тяжёлый сон, и в жизни всё невозвратно.
Теперь с большого расстояния Назарову видна вся ничтожность его молодости. А тогда? Что тогда? Тогда его жизнь цвела на городской окраине, на пустыре, как весенний одуванчик среди битого щебня и стекла, среди хлама и мерзости, как подорожник возле тысячи ног, шагающих рядом, и каждый старался тебя придавить тяжёлой ступнёй.
Но это приходит тогда, когда ничего исправить уже нельзя…
«Так-так-так… Галя? – гадал, прежде чем набрать номер, Кирилл. – не та ли Галя из нотариальной конторы, где он выправлял документы на свою квартиру, перед тем, как её заложить в банке? Крутогрудая эротоманка с медлительным взглядом крадущейся хищницы перед последним броском. Посмотрим, посмотрим, как это у неё получится?»
После долгих гудков на другом конце прошелестел шёлком по бархату женский голос:
– Да, Галя! Но это для кого как. А для вас можно и без формальностей, зовите просто Галиной Петровной. Нотариальная контора. Приходите завтра с девяти до восемнадцати, кроме понедельника и воскресенья. А сейчас рабочий день кончается. Всего доброго!
– Галина Петровна, минуточку! Умоляю! – Кирилл изобразил крайнюю степень возбуждения. – Галина Петровна, у меня к вам срочное дело! Пожалуйста… Ваше время будет оплачено, Галина Петровна! Я уже еду! Еду! Хорошо?
