Конн Иггульден - Гибель царей
Темная фигура издала несколько недовольных восклицаний.
— Я еще не нашел подхода к жене Красса. Все происходит слишком быстро! Из-за спешки погибли мои братья. Ты недостаточно платишь за то, что я убиваю для тебя людей, это деньги только за услугу.
— Забудь Красса. Он теперь ничего для меня не значит. Я хочу, чтобы ты выследил дочь Цинны и убил ее. Теперь она должна быть твоей целью. Оставь опознавательный знак с именем Суллы — так же, как в случае с отродьем Помпея.
Очень медленно бывший советник вернул руку назад к поясу и осторожно вложил кинжал в ножны; только тогда хватка чужака ослабела. Антонид стоял неподвижно, ничем не обнаруживая желание отойти подальше. «Пес Суллы» понимал, что если разозлит собеседника, то ни он, ни его люди больше никогда не увидят широких улиц.
— Дочь Цинны хорошо охраняют. Тебе придется заплатить за жизнь людей, которых я потеряю, чтобы добраться до нее. Десять тысяч сестерциев, такой будет цена.
Антонид стиснул зубы, стараясь не дышать. Катон покроет долг, он уверен в этом. Разве не его идея нанять этого человека?
«Пес Суллы» судорожно кивнул.
— Хорошо. Все будет оплачено. Мои люди принесут золото в день, на который мы договаривались раньше.
— Тебе придется найти новых стражников. Больше не приходи сюда без приглашения, иначе цена будет выше, — прошептал голос, медленно отдаляясь от него.
Потом раздались быстрые шаги, и через мгновение Антонид почувствовал, что остался один.
Осторожно ступая, он пошел к тому месту, где оставил своих людей. Протянув руку, Антонид отпрянул от ужаса, почувствовав кровь на перерезанных горлах. Он содрогнулся и почти бегом бросился назад.
ГЛАВА 30
Юлий привел своих людей в казармы Перворожденного за час до рассвета. Как и сказал Брут, сами строения и тренировочные площадки впечатляли, и Цезарь тихонько присвистнул, когда проходил под аркой главных ворот, увидев грамотно размещенных часовых и укрепленные позиции.
Стражники при входе, должно быть, были предупреждены об их появлении, потому что пропустили солдат беспрепятственно. Но как только они оказались внутри и тяжелые ворота закрылись, Юлий обнаружил себя в ловушке, похожей на одну такую же — между стен в Митилене. В каждом строении, выходящем в главный двор, могли быть размещены лучники, от которых не было спасения, единственный узкий проход вел мимо щелей в стенах.
Цезарь пожал плечами и стал наблюдать, как строятся его центурии. Вскоре весь двор был заполнен солдатами, стоявшими в четком каре.
Интересно, сколько еще Брут заставит его ждать? Трудно было предположить подобное после такой длительной разлуки с лучшим другом. Мальчик, которого он знал, уже давно был бы здесь, но мужчина, командовавший остатками Перворожденного, очень изменился за время разлуки — возможно, достаточно для того, чтобы предать забвению прошлое…
Ничем не выказывая нетерпения, Юлий невозмутимо стоял рядом со своими людьми. Ему нужны казармы, а эти, по словам Тубрука, действительно были хороши. Кошелек у Красса достаточно тяжел, чтобы купить самое лучшее, что имелось в городе.
За время ожидания Цезарь решил выкупить у Красса часть казарм. Откровенно говоря, он был согласен с Тубруком, что отношения, которые предлагает богатый сенатор, в будущем могут стать помехой, не важно какими бы дружелюбными они ни казались в настоящем.
Брут вышел из главного здания вместе с Рением. Юлий с интересом посмотрел на перевязанную культю левой руки старого гладиатора, сохранявшего невозмутимое выражение лица. Марк казался рассерженным, надежды Цезаря испарились.
Брут подошел к нему и, резко остановившись, отсалютовал. Юлий ответил без колебаний. На какое-то мгновение он почувствовал боль из-за пропасти, которая возникла между ними, но потом у него сформировалось решение. Он ничем не выдаст своих чувств. Брут не из тех, чей ум он хотел бы использовать или контролировать. Так можно обращаться с врагами, а не с мальчиком, с которым много лет назад ловил воронов.
— Добро пожаловать в казармы Перворожденного, трибун, — сказал Брут.
Цезарь покачал головой, услышав официальный тон, вызвавший у него раздражение, поэтому заговорил с Рением, не обращая внимания на Марка.
— Как приятно тебя видеть, старина. Ты не мог объяснить ему, что эти люди не относятся к Перворожденному?
Рений спокойно посмотрел на трибуна, а потом ответил:
— Сейчас не время для ссор, парень. День набора в этом году уже прошел, лишних людей еще для одного легиона уже не будет. Вам надо прекратить выпячивать грудь друг перед другом и помириться.
Юлий раздраженно фыркнул:
— Бога ради, Брут, что мне теперь делать? Перворожденный не может иметь двух командиров, а мои люди поклялись в верности мне. Я собрал их по глухим деревням и сделал из них легионеров. Ты не можешь ожидать, что я передам своих солдат другому командиру после того, через что нам пришлось вместе пройти.
— Я думал… ты больше других хочешь, чтобы Перворожденный опять набрал силу.
— Как трибун я имею право набирать для тебя солдат. Я пошлю людей по всей стране. Клянусь, мы восстановим Перворожденный. Марию я должен столько же, сколько и ты, если не больше.
Брут пытливо посмотрел Цезарю в глаза, словно оценивая его искренность.
— Но ты собираешься создавать еще и свой легион? Будешь претендовать на то, чтобы в списки было включено еще одно наименование? — напряженным голосом спросил он.
Юлий колебался, а Рений прочистил горло перед тем, как заговорить. Привычка многолетнего послушания заставила их ждать.
Однорукий посмотрел Цезарю в глаза.
— Верность — редкое качество, мальчик, но Марк рисковал для тебя жизнью, когда вернул Перворожденный в списки. Люди вроде Катона выступают сейчас против него. Нет никакого конфликта. Перворожденный — твой легион, неужели ты не понимаешь? Волки могут принести новую клятву и при этом оставаться твоими солдатами.
Юлий смотрел на двух товарищей: это было похоже на взгляд в детство.
Он неохотно покачал головой и проговорил:
— Двух командиров быть не может.
Брут уставился на него.
— Ты хочешь, чтобы я присягнул тебе? И передал командование?..
— Как еще ты сможешь быть моим мечом, Марк? Но я не могу просить тебя отказаться от должности, о которой ты всегда мечтал. Это слишком.
Юлий мягко взял товарища за руку.
— Нет, — пробормотал Брут, внезапно приняв решение. — Это совсем не важно. Мы связаны старыми клятвами, и я всегда говорил, что сразу явлюсь, как только ты меня позовешь. Ты ведь зовешь меня сейчас?
Цезарь глубоко вздохнул, оценив жертву друга и чувствуя, как заколотилось в груди сердце.
— Я зову тебя, — ответил он спокойно.
Брут кивнул.
— Тогда я связываю себя с твоими Волками, и с сегодняшнего дня мы начинаем воссоздание Перворожденного.
Оставив с собой только пять человек, Юлий шел по многолюдным улицам к месту встречи, назначенной Тубруком.
Настроение у него было прекрасное. Дом дяди теперь принадлежит ему, его охраняют двадцать солдат. Что еще важнее, проблема Перворожденного тоже решена. Цезарь молча благодарил Брута и Рения за верность. И все же где-то в глубине души какая-то его часть говорила, что в конечном итоге Юлий манипулирует их любовью к нему так же хладнокровно, как это могло быть с любым врагом. Цезарь говорил себе, что другого выхода нет, но внутренний голос не успокаивался.
Недалеко от дома Мария Юлий легко нашел мастерскую Таббика. Когда он подошел ближе, его переполнило волнение. Цезарь не видел Александрию со дня своей свадьбы и сначала не решился спросить Тубрука, выжила ли она в той ужасной бойне, последовавшей за его уходом из города.
Протянув руку к двери, Юлий заколебался, почувствовав знакомую нервозность, которую всегда ощущал в ее присутствии. Он удивленно покачал головой, узнав это чувство, потом вошел в дом, оставив своих людей снаружи.
Александрия стояла в нескольких шагах от двери. Она повернулась поприветствовать нового посетителя и радостно засмеялась, увидев Цезаря. Это было простое удовольствие от встречи со старым знакомым. Шею девушки охватывало золотое ожерелье. Рядом работал Таббик.
У Юлия защемило сердце, когда он увидел девушку. С золотым украшением она, казалось, приобрела самоуважение и достоинство, которых у нее раньше не было.
— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он, закрывая дверь.
— Это потому, что рядом со мной теперь Таббик, — просто сказала Александрия.
Мастер что-то пробормотал, оторвавшись от работы, посмотрел на человека, вошедшего в магазин, и выпрямился.
— Вы покупаете или продаете? — спросил он, снимая с шеи Александрии ожерелье.
Цезарю стало жаль, что он делает это.
