Джоан Швейгарт - Королева мести

Как странно было понимать, что мой заговор вместо смерти Аттиле принес гибель моим братьям. Стоило мне об этом подумать, как разум мой становился бессильным, и я никак не могла вспомнить, какая последовательность событий к этому привела. Я оставалась уверена лишь в одном: я совершила роковую ошибку, отправившись в Паннонию. Бургундам было бы гораздо лучше, останься я дома, чтобы растить свое дитя. Я размышляла о прошлом, о том, как мой разговор с Брунгильдой повлиял на судьбу Сигурда, и чувствовала себя еще более проклятой, чем меч войны. И день за днем, сидя без движения, подобно Аттиле, я уже собиралась лишить себя жизни, чтобы тем самым положить конец проклятью. Только память о Сагарии удерживала меня от этого шага. Я так сильно ее любила, что мне не хотелось делать того, чего она бы не одобрила. Конечно, я понимала, что она не согласилась бы и с необходимостью убить Аттилу, но этого уже не изменить. Если бы я прислушалась к тому, что она говорила мне в моих коротких снах, то все, ради чего я пришла в Паннонию, оказалось бы напрасным. И мои страдания, и смерть братьев. Только убив Аттилу, я могла оправдать все то, что натворила, и потому, когда Сагария непрошенной гостьей приходила в мои сны, я просила римлянку придержать свои суждения.

Однажды вечером девочка-гуннка принесла мне ужин. Я хотела ее поприветствовать, но мне удалось лишь разлепить губы. Девочка смотрела на меня с такой жалостью, что сердце мое чуть не разорвалось на части. Потом она вдруг улыбнулась и, оглянувшись назад и удостоверившись в том, что охранник слишком далеко, чтобы ее услышать, сказала:

— У меня есть новости. Сегодня был гонец, Аттила скоро возвращается.

По ее виду я поняла, что девочка решила поделиться этими новостями только для того, чтобы приободрить меня. Когда-то я дала ей повод думать, что меня интересовало все, что было связано с Аттилой и его людьми. Я заставила себя улыбнуться. У меня и в самом деле появился повод для радости, потому что Аттила отсутствовал слишком мало, чтобы успеть развязать войну, не говоря уже о захвате Западной империи. Но душа моя оставалась глуха. Я понимала одно: закончилось время плача, пора снова думать о яде в чаше Аттилы.

Гунны вошли в город ночью, тихо. Празднеств опять не было. Поэтому я удивилась, заметив на следующий вечер, что Аттила выглядит довольным. Второй раз я поразилась, когда встретила Эдеко и осознала, что мое презрение к нему за это время ничуть не уменьшилось. Но ради того, чтобы почтить Сагарию хотя бы в малом, я попыталась его простить, понимая, что он не мог поступить иначе.

В тот вечер я не прислушивалась к разговорам за ужином, но мне довелось оказаться рядом с Аттилой, когда он произнес:

— Пусть Аэций и Валентин думают, что это слова их Папы заставили нас повернуть. Мы сохранили многих воинов, убравшись оттуда до прихода чумы. Чума — наш союзник. Теперь она будет действовать на нашей стороне, забирая у врагов столько жизней, сколько забрали бы мы. Только мы при этом не будем рисковать. Аттила подождет. А когда чума закончит свою работу и живые станут оплакивать и подсчитывать мертвых, мы придем опять. Теперь мне стало все ясно. Прошлой ночью я видел сон, в котором все это предстало перед моими глазами. Как только спадет мор, я сделаю Гонорию своей женой и потребую половину Западной империи. А пока мы займемся Восточной империей. После того как я разыграл Папу, дав ему сладкие обещания, Аэций не посмеет прибегнуть к помощи Маркиана.

Аттила засмеялся и кивнул своим людям. И хотя я заметила несколько недоуменных взглядов во время речи Аттилы, гунны все равно смеялись и кивали ему в ответ. Тут Аттила внезапно выпрямился и застыл, сжав кулак, готовый ударить себя в грудь.

— Я — Аттила! — прорычал он. — Меч войны не зря послан мне богами! Мне! Не Валентину! Не Маркиану! И пусть никто об этом не забывает! — С этими словами он опустил кулак и посмотрел на свой поднос. Когда Аттила снова поднял взгляд, выражение его лица уже смягчилось. — А теперь ешьте. И уходите, — добавил он уже спокойнее. — Сегодня мне еще надо составить письмо Маркиану.

Подвинув к себе поднос, Аттила стал ковыряться в мясе. Но спустя мгновение добавил с набитым ртом:

— И пусть никто не говорит об этом ни слова, пока я не позволю.

Орест машинально повернулся и посмотрел на меня и Эару, разливавших вино прямо за его спиной.

Аттила торопливо проглотил еду и рассмеялся.

— Тебя что, беспокоит преданность моей сестры и той, кто вскоре станет моей женой, Орест?

Я невольно взглянула на Эару и увидела, что она тоже смотрит на меня. Выходит, Эара — сестра Аттилы. И тут я поняла, что она ненавидит его так же сильно, как я.

Однажды днем я услышала у входа в свою хижину:

— Больше можешь не приходить. Сегодня она выходит замуж за Аттилу.

Я тут же села, решив, что сплю и мне снится сон, и стала ждать, пока у меня в голове прояснится. Спустя мгновение завеса при входе отдернулась, и на пороге появился Эдеко. Он выглядел так, будто хотел сказать мне многое и не знал, с чего начать.

— Я слышала, — произнесла я, чтобы не заставлять его повторяться.

Он обернулся, чтобы убедиться в том, что охранник уехал.

— Ты должна торопиться, — воскликнул он. — Мне приказано отправить тебя с охранником в купальню, чтобы ты подготовилась. Но сейчас Аттила встречается с сыновьями и воинами, которые завтра вместе с ним выступят в поход на Восточную империю. Я рискую, но надеюсь, что никто не заметит меня и не скажет потом: «Я видел, как Эдеко отводил гаутку в купальню».

Я вскочила.

— Глупец! Как смеешь ты сейчас заново пробуждать его подозрения?

— Гудрун, — начал он. — Я только хотел сам принести тебе эту новость и успеть сказать кое-что перед тем…

— И ты подумал, что я рада буду тебя видеть?

Взгляд Эдеко стал жестким.

— Я допустил ошибку, — сказал он сдержанно. — Но сейчас уже поздно. Торопись, Гудрун.

— Больше никогда не называй меня по имени, — резко бросила я.

Эдеко поднял голову.

— Прости. Как только мы дойдем до купальни, я поручу тебя охраннику. Я лишь подумал…

— Довольно, — сказала я и вышла из хижины.

Я шагала так быстро, что Эдеко пришлось поторопиться сесть на своего коня, чтобы успеть за мной. Когда он догнал меня, я бросила ему через плечо:

— Вы никуда завтра не пойдете. К завтрашнему утру он будет мертв. — И улыбнулась, когда услышала, как у него сбилось дыхание.

— Что ты вбила себе в голову? — спросил он. — Мы попытались и потерпели поражение. Теперь ты должна выйти за него замуж. В будущем у нас будет достаточно времени, чтобы…

— Чтобы составить новый заговор, Эдеко? Да ты смешон. Твое сердце не изменилось: ты так и не смог сделать свой выбор. — И я пошла еще быстрее.

— Подожди, Гу… Ильдико! — позвал Эдеко, подстегнув коня. — Мы должны поговорить. Скажи, что ты задумала. С чего ты решила, что сможешь его одолеть? Ты только подумаешь о том, чтобы протянуть руку к мечу, как в следующее мгновение твоя голова покатится с плеч.

— Мы, бургунды, привыкли жертвовать своими головами, — сухо ответила я. Мне было уже жаль, что я посвятила его в свой замысел.

— Даже если у тебя получится, — говорил Эдеко, — тебе не удастся уйти оттуда живой. Каждую ночь перед его дверьми стоит охрана. Да к тому же, зачем тебе сейчас что-то делать? Мы слабы. Восточная империя сильна. Пусть все остается как есть.

Эдеко продолжал говорить, сначала громко, потом, когда мы пошли по городу, уже тише. У меня возникла идея, и я перестала его слушать, чтобы хорошенько ее обдумать. Подойдя к воротам Онегиза, я воспользовалась их скрипом и сказала:

— Ты можешь увести куда-нибудь Эрнака?

Эдеко посмотрел на меня с недоверием. Охранник принял у него лошадь, и мы вошли в коридор, ведущий к купальне. Рядом никого не было.

— Так ты можешь? — снова спросила я.

— Мне незачем это делать.

— Поверь, причина есть. Наверное, это будет моя последняя просьба…

— Но я должен сегодня отправиться на встречу с вождями племен, стоящих лагерем за пределами города, чтобы проверить их готовность. Я думаю, Аттила желает избавить меня от страданий и отсылает прочь, чтобы я не видел, как ты станешь его женой. А это действительно причиняет мне боль, Гудрун, потому что…

— Тем лучше, — перебила я его. — Эрнаку будет приятно, если ты позовешь его с собой.

— Со мной поедут мои сыновья.

— Вот и его возьми.

— Но я…

— А теперь зови охранника, — сказала я и свернула в коридор, ведущий к купальне.

— Я должен знать, что ты задумала, — прошептал Эдеко, догоняя меня.

Я дошла до двери и протянула руку, собираясь открыть ее, и спустя мгновение услышала удаляющиеся шаги Эдеко. Склонив голову, я сняла с себя цепочку, чтобы ее никто не узнал: ведь Сагария тоже ходила сюда мыться. Снова услышав за собой шаги, я оглянулась, чтобы убедиться, что это охранник.