Григорий Мирошниченко - Азов
Казаки отбивались от этих непрестанных нападений. А царские грамоты приходили на Дон одна другой грознее.
«Не задиратца вам с азовцами, – писал царь. – В который раз мы запрещаем вам ходить на Черное море, под Азов и на крымские улусы. Не мешайте Ибрагиму-паше делати свое дело. (А прислан он был султаном Амуратом для нового укрепления Азова.) Про вас писал нам Ибрагим-паша, что вы на Черное море без позволенья ходили и суда их снова погромили и султанских людей снова побили. За каким же делом вы с Азовом размирились?.. Да не складывайтесь вы вместе с запорожскими черкасами. Польский король учинился ныне с султаном Амуратом в мире и к черкасам прислал свое повеление, чтоб они на Черное море вперед не ходили и дурна никакова не чинили; суда у запорожцев король велел в корень пожечь. И они, поляки, ныне с азовцами в мире. И вам повелеваем мы с азовцами жить в мире».
…Сидел атаман Старой на завалинке в простом домашнем бешмете и пытливо глядел на широкие донские протоки, на реку, только что освободившуюся от льда. Птицы реяли над половодьем и щебетали весело. Старики погнали в степи исхудавших за зиму коней, отары овец. Бабы с утра бегали с ведрами на Дон, а казаки поплыли с Черкасска ближе к Азову-крепости наловить рыбки.
Якунька скакал верхом на хворостине у землянки, а Ульяна хлопотала возле печки.
Атаман Старой сидел и думал о том, что было, и о том, что будет дальше. «Противиться ли государю безвольному, пляшущему под боярскую дудку? Выйти ли казакам из воли его и власти или сносить обиды покорно и подставлять свои головы под саблю татарина и турка? А уйти казакам с Дона никак нельзя – то будет врагам земли русской на радость великую. Что ж делать?»
Вдруг вдали, за городом, послышались гуденье и конский топот. Привстал, прислушался… Звенела старая песня запорожцев, приближаясь к Дону:
По не-эрр-ээ-ддду До-рр-о-шшенко,А по заа-дду Сагай-дач-ный!Ведут свое вийско, вийско запорижьске –хо-рро-шенько!..
Топот коней усиливался, близился к Черкасску. Песня запорожцев слышна была отчетливее и громче. От конского топота и песен тех вздрогнуло сердце старого атамана. Давно уже не слышал таких песен Старой. Душа его, казалось ему, очерствела и сердце устало… Но вот он услышал старую боевую песню. И глаза его зажглись. Он выпрямился и поднял отяжелевшую голову… Силища прет по дороге. Откуда это? Кони идут по четыре в ряд. Шел конный отряд в четыре тысячи, не меньше. Откуда? С ними было и несколько донских казаков из сторожевой заставы за Доном.
Впереди войска ехал походный атаман запорожских казаков на вороном коне, в белой свитке, небрежно накинутой на левое плечо. Шапка на атамане серая, лохматая, с длинным стоячим пером, по-польски. Два есаула – по бокам. Кони у них рыжие, со звездами на лбах. Есаулы – в малиновых свитках.
…Гей… долиною, гей, ширро-коюКазаки идуть! Казаки идуть!..
Запорожская песня ворвалась в улицы города Черкасска, в тесные донские землянки; бабы и дети, старики высыпали на улицы городка. То были братья-запорожцы!
Якунька подбежал к Старому и в страхе стал дергать его ручонками за широкие штаны. Старой стоял, оглядывая войско, и радовался. Чему? Он и сам еще не знал.
Подъехал запорожский атаман к Старому, остановил коня. Все войско стало. Атаман Запорожского войска гордо ждал приветствия.
Старой молчал, разглядывая сбрую, коня, седло с голубой попонкой, стремена.
Молодцеватый походный атаман с длинным носом и с красными девичьими губами сидел, как влитый в седло, молчал, водя вокруг глазами… Потом он презрительно ухмыльнулся.
– У кого, – сказал он чванливо, – жинка не вмерла, у того и горя не бывало!.. Здоровеньки булы!.. Злякались?[51]
– Здоров, будь, – ответил Старой. – Якуньку моего злякал войском своим, а мы не дюже пужливые.
– Бачу. Куда голка нижеть, туды и нитка тянется. Куда чоловик иде, туды и жинка бежить… От тоби бис, який шустрый!
Якунькины черные глазенки блестели ярко. Когда запорожец приподнял плетку, Якунька крикнул:
– Тятька! Ударь его!
Ульяна, еще раньше вышедшая на шум из землянки, молча оглядела запорожского атамана, резко повернулась и пошла в землянку. Когда она скрылась, запорожец, проводив ее глазами, почесал рукояткой плетки в затылке.
– Да-а! – проговорил он протяжно. – У людей е жинки тай диты, живуть як у батька за пазухой, а ты вот скачи, куды очи глядять, рубай головы, кто даст рубать, а то гляди – тоби самому зрубають!
– Далеко ли путь-дорогу держите? – спросил Старой.
– А ты спытай у сороки, куда вона летае? Купив я соби дуду на свою биду, став дуть – аж слезы йдуть. Набрав соби вийско – переверны-море, а дила ему не мае… А есть всим хочется. Четыре тысячи глоток!.. Идем мы, добрый казаче, к персидскому шаху за табаком! Весь свий табак скурыли. Хиба вам не звистно на Дону, що на шахову землю султан турский напав? А мы ж дило соби шукаем.
– Читали о том в царских грамотах, – сдержанно сказал Старой. – Султан Амурат пошел к Багдаду.
– Ну, вот и дило нам е!..
– С Чигирина?.. – спросил Старой.
– Буряк не дурак, на дорозе не росте: бить турков добре будем! – сыпал прибаутками запорожец.
– А где же ваш батько Богдан Хмельниченко?
– А ты хиба знаешь Богдана?
– Как же не знать! На море ходили вместе.
– Да ну! На море ходили? А хто ж ты, казачина?
– Атаман Старой, слыхал?
– Ай, ну? Перехрестысь! Не вирю!
Старой перекрестился.
– Теперь вирю! Да ты ж, кажись, до нас в Чигирин приходыв?
– А ты не Петро ли Матьяш? – спросил Старой.
– Он самый.
– Купцом будешь: едва узнал.
Петро Матьяш соскочил с коня и лихо гаркнул:
– А ну, хлопци, добры запорожци, слизайте с коней!
– Слизай с кон-н-ней! – скомандовали есаулы.
Запорожцы спешились. Коней в поводках держат. Шапки сняли. Приглаживали вспотевшие оселедцы[52]. А Матьяш жарко хлопнул ладонью, здороваясь со Старым:
– Ты будто у меня про Богдана пытав? – спросил он. – Богдан с поляками воюе. А управится ли, того не знаемо. Жизнь в Запороге невмоготу. Шляхта забила нас. Паны всякие на шею сели – Острожские, Вишневецкие, Конецпольские, Потоцкие, Смотрицкие!.. Смоленск забрал собака-пан. И Вкраине ридной нема спасения. Вот то ж Богдан и хоче королю-пану зробить тее, щоб пан-король Владислав стояв до горы очима, а до земли плечима, або аж раком до Кракова. А нам що треба? Не зивай, казак, – на то великий ярмарок!.. Гайда в подмогу персидскому шаху – туркив бить.
– А ты, Петро, добрый запорожский атаман, останься в Черкасске, – сказал Старой. – Пускай отдохнут твое войско и кони. Мы с тобой потолкуем за чаркой вина да обсудим, как дальше быть, какому царю служить. Войско у тебя большое, справное… А идти вам куда? Искать счастья, не зная, где лежит оно? В чужих краях гулять – опасный промысел! Пойдем-ка в мою землянку. За войско свое не бойся. Вот вскоре вернутся наши казаки с ловли – накормим вас свежей рыбкой.
– Ладно! – сказал Петро Матьяш. – Гей! Казаки, славные запорожци! Расседлывай коней! Сворачивай с дороги! Рыбкой покормят нас на Дону – свежатиной!
Четыре тысячи казаков Запорожского войска свернули с дороги в поле, расседлали коней, расположились на земле. Матьяш, размахивая руками, пошел со Старым в его землянку.
– Ульяна! – сказал Алексей, весело открывая двери. – Возьми-ка у соседей бочонок вина. Скажи там, чтоб сбегали за атаманами: пускай зовут Каторжного, Татаринова, Наума Васильева. Пожаловал к нам гость дорогой – Петро Матьяш.
Ульяна, накинув полушалок, быстро вышла, а за ней, уцепившись за юбку, побежал и Якунька.
Атаманы явились скоро. Когда они вошли и поздоровались, Петро Матьяш недоверчиво посмотрел на них и, сняв свою свитку, повесил ее на колок возле двери.
– А ты бы, голубонька моя, – сказал ласково Старой вошедшей Ульяне, – на солнышке погрелась.
Ульяна вышла, обласкав глазами мужа. Атаманы молча уселись за стол. Познакомились с гостем.
– Ну, говори дело, куда идешь, Матьяш? – спросил Татаринов.
Петро сказал, что идет он с войском в Персию «добывать для казаков счастья».
Атаманы рассмеялись. Матьяш обиделся.
Старой сказал:
– В такую даль вести войско! А еще найдете ли счастье у персиян?
– Найдем, – уверенно сказал Матьяш
Наум Васильев промолвил:
– Слава и добыча рядом… Пей!
– А где ж? – недоверчиво спросил Матьяш.
– В Азове, – сказал прямо Татаринов, – в Крыму… Ну, пей!..
– Придумалы, браты… Эге! Я не дурний. Я голову свою кидать зазря не буду. Гей! Султану дай – зрубае, царю отдай – смахне голову секирой острой… Азов запорожцам – нескладная игрушка. Переколотят всех гарматами… В Кизилбаши нам ехать, то дило!
– Ну, пей еще! Хлебни из царской чаши, – смеясь, сказал Татаринов. – Ты больно несговорчивый. Запасов, брат, мы имеем множество: и пороху, и свинца, и хлеба, и рыбы всякой. Самый счастливый случай… Пей! Саблю держи вострей!
