Юрий Чирков - А было все так…
Я была счастлива, тут же позвонила в МТС в Ялань и просила бухгалтера передать мужу, что я уже нашла работу. Это был конец августа 1952 года.
Незадолго до этого Юрий Иванович встретил на улице в Енисейске бывшего соловчанина – Олега Владимировича Франковского. В прошлом кинооператор из Ленинграда, это был очень веселый, остроумный человек, работал фотографом в местной фотографии. Рассказал о затруднениях с моим трудоустройством. Олег Владимирович ничем не мог помочь; у них весь штат от заведующего фотографией до уборщицы был заполнен, но пообещал помочь в подыскании комнаты. При том наплыве ссыльных в Енисейске не только с работой, а и с жильем было очень трудно. Жильцов с детьми вообще на квартиру не брали: ссыльным приходилось соглашаться на негодные для жилья помещения. Один наш знакомый по Енисенску жил в доме, где одна сторона дома ушла глубже в землю, чем противоположная, поэтому пол имел наклон под 45 градусов. Цены за комнаты и углы высокие.
В начале сентября освободилась комната в доме, где жил Олег Владимирович. Дом очень старый, по самые окна ушел в землю. Франковский заранее договорился со старушкой хозяйкой: она сдала нам комнату за 150 рублей в месяц.
Врачи направили Юрия Ивановича на специальную комиссию, которая освободила его по состоянию здоровья от физического труда, сверхурочных работ и длительной ходьбы. Муж уволился из МТС и с разрешения комендатуры переехал в Енисейск. В МТС он заработал пять или шесть мешков картошки. Ее мы ели вместе с Олегом Владимировичем. Варили картошку на завтрак, обед и ужин. Благодаря Олегу Владимировичу у нас появились и фотографии из нашей ссыльной жизни.
Жить материально было трудно. Мы строго укладывались в мои 250 рублей.
Работа техника – это замеры земельных участков, частных и государственных помещений различного назначения в любое время года. Ее трудно делать зимой, когда глубокий снег, мороз около сорока градусов. Легче было, когда шла обработка в бюро с вычерчиванием плана, определением оценки строений.
Через два или три месяца ученичества я попросила начальника о переводе меня в техники-инвентаризаторы. Он считал, что это неразумно, хотя я уже все умела делать, но нет нужной скорости, на сдельной работе я могу получать меньше гарантированной ставки ученицы. Я решила попробовать. Несколько месяцев я зарабатывала 300—350 рублей.
Нас очень беспокоило, как живут мама и сын. Особенно волновало то, что сын (ему должно было исполниться два года) растет без родителей. Как писала мама, он страдает от того, что у всех детей есть папа и мама «рядом», а у него нет.
Постепенно стали выходить в «свет»: в библиотеку, кино. Ссыльные очень быстро знакомились и становились друзьями. Знакомства происходили в поликлинике, в библиотеке примерно по одной схеме.
– Вы откуда?
– Я тоже оттуда.
Или:
– Мы соседи – я из Ленинграда.
– Сколько сидели? Где?
– Я в другом месте.
– Приходите в гости, мы живем на улице…
В Енисейске жили и переселенцы – немцы, латыши, эстонцы, татары. Они были беспаспортные, и их детям, достигшим шестнадцатилетнего возраста, паспортов тоже не выдавали. Как и другие ссыльные, все они ходили на отметку. Мне на всю жизнь запомнился случай на редкость простой и жестокий: к одному ссыльному из немцев Поволжья приехала жена – украинка; через три дня у нее отобрали паспорт, и вместе с мужем она стала регулярно ходить на отметку в комендатуру.
Многие ссыльные, особенно специалисты, имели большой авторитет. Большим уважением в городе пользовался терапевт Куликов, он работал и в поликлинике, и в больнице. Это был очень квалифицированный врач, многим спас жизнь.
Ссыльных и их жен, как я уже говорила, не принимали на работу в школу и другие детские учреждения. Только однажды было нарушено это правило – на работу в Енисейское педучилище преподавателем музыки взяли известного пианиста ссыльного Анания Ефимовича Шварцбурга. Из местных жителей никто не рискнул, да и не мог в силу полной музыкальной безграмотности взяться за это дело.
Енисейск – город небольшой, поэтому в перерыв на обед я приходила домой. К этому времени Юрий Иванович готовил еду: иногда картошку, тушенную с конской колбасой (муж называл это блюдо «бигус» и радовался, когда я хвалила его), а иногда просто вареную картошку и чай с молоком. Молоко мы покупали у хозяйки и никогда не брали бруски замороженного молока, которое продавалось на рынке.
Муж иногда подрабатывал на временной работе в горкомхозе: составит смету, начертит схемы. Однажды он вместе с инженером Торчинским получил выгодную работу: по всем улицам прибивать на домах новые номера вместо старых. Впрочем, в этой работе был очень неприятный момент: они должны были с владельцев домов получить по рублю за номер (Юрий Иванович и Торчинский получали с этого какой-то процент) и выписывать квитанцию. Не все хотели платить.
В доме кроме нас и Олега Владимировича жили хозяйка-старушка с дочерью и внучкой-школьницей и семья ссыльных из Западной Украины. Вся наша колония жила мирно. Мы с Юрой много читали. Иногда он сочинял экспромты: детективные романы с продолжением и научно-фантастические истории (очень жалею, что ничего не записала), с удовольствием делал из картона макеты замков, писал стихи.
Поредел туман над тихим лесом,Над седой иззябшею травой.Утро хмуро. Солнце за завесой,И ручей под первым льдом немой.
Тишь. Лишь шорох падающих листьев,Изнемогших стынуть на ветвях.Скоро лес изысканно-цветистыйРанние морозы омертвят.
И под небом зимним ровным серымБудет стыть бескрайний серый лесИ не будет снова в сердце веры,Что Христос воистину воскрес.
* * *Хотя и десять тысяч летЯ буду пить твое дыханье,Когда ж наступит расставаньеИ навсегда померкнет свет,Последним в тонущем сознанье,Как капитан на корабле,Одно останется желанье—Быть вместе вечно на земле.
Тихо текли зимние дни. Мы посылали заявления с просьбой о пересмотре дела в разные инстанции. Ответы приходили стандартные: «Ваша жалоба получена и проверяется. Результаты будут сообщены». О результатах пока ничего не сообщалось.
Иногда в доме была стирка. Я это делала сама, а вот полоскать белье мы с мужем везли на санях к Енисею. Как было страшно в первый раз замерзшими руками опускать мокрое белье в прорубь! Казалось, что ледяная вода совсем сведет руки. Но, к удивлению, вода по сравнению с температурой воздуха была значительно теплее, и руки, наоборот, согревались.
В Енисейске строили новую кирпичную баню. Это строительство было гордостью горкомхоза. В строительстве принимали участие все работники горкомхоза, особенно когда нужно было залить перекрытие бетоном. Была зима, мороз, работали днем и ночью: настилать бетон следовало быстро, чтобы он не успевал остыть. Очень волновался ссыльный инженер Плютинский – автор проекта и руководитель стройки.
Потом местная газета взахлеб писала, что на берегу Енисея высится здание (а оно было скромным одноэтажным с двумя отделениями – мужским и женским) новой бани, восхищая взор пассажиров проходящих пароходов.
Март 1953 года. Смерть Сталина. Юрий Иванович узнал об этом oт внучки хозяйки.
Внучка прибежала из школы в слезах и с порога закричала: «Бабинька, Сталин умер. Как жить будем?» Старушка пошамкала беззубым ртом, стоя согнувшись с ухватом в руках (она что-то делала в русской печке). Сказала: «Умер, говоришь? Ну и якорь с ним, как-нибудь проживем, однако». Нинка сразу успокоилась и спросила: «Бабинька, кого ись будем?» Старушка ответила: «Однако кого-нибудь съедим». И жизнь пошла своим чередом.
Но ссыльный народ волновался. Что будет с нами? У некоторых сразу появилась твердая уверенность, что скоро все изменится к лучшему. Другие не верили этому. Третьи от надежды кидались к отчаянию: ничего не изменится. Из Москвы ссыльным от родных стали приходить телеграммы, которые обнадеживали. Счастливые обладатели телеграмм носились по городу: в телеграммах говорилось, что вопрос рассматривается и скоро решится.
Народ как-то сплотился. Даже незнакомые друг с другом люди заговаривали на улице: «Вы слышали, из Москвы пишут, что нас отпустят». Но проходили дни, недели, месяцы. Стало известно, что была амнистия, но отпустили только уголовников.
Вскоре всех взбудоражила весть об аресте Берии. А на судоремонтном заводе произошел такой случай. В комнату общего отдела, где сидело довольно много сотрудников, вдруг вбежал рабочий, подставил стул к стене, где висел портрет Берии рядом с другими портретами членов Политбюро ЦК, сорвал его, бросил на пол и стал топтать ногами. Комната вмиг опустела. Некоторые решили, что человек сошел с ума. Но даже если он и болен, то они – свидетели в таком ужасном деле, почти соучастники, а это – верный новый срок. Рабочий вслед им кричал: «Слушайте радио, вампир арестован, напился людской крови, а теперь пришла расплата».
