Элисон Уэйр - Брачная игра
– Ваше величество всегда отличались милосердием, но оно приносило больше вреда, чем пользы, – пытался урезонить ее Бёрли. – Думаете, за попустительство изменникам подданные будут любить вас еще сильнее?
И Елизавета сдалась – подписала смертный приговор Норфолку. Но вечером, терзаемая угрызениями совести, аннулировала его. Наутро толпа, собравшаяся на площади Тауэр-Хилл, чтобы поглазеть на казнь знаменитого герцога, была вынуждена разойтись, громко сетуя о напрасно потраченном времени.
Советники не понимали нерешительности королевы. Они вновь и вновь призывали ее позволить свершиться правосудию. Елизавета сопротивлялась, пока не слегла, не выдержав напряжения.
Это не было уловкой. Она действительно заболела.
– Мы боимся за ее жизнь, – признавались врачи. – Желудок королевы не принимает никакую пищу. Положение усугубляется кровавым поносом.
Как и восемь лет назад, Роберт со страхом думал: «Вдруг она умрет?»
Вопреки ее протестам – Елизавета не хотела, чтобы ее видели в таком состоянии, – он трое суток провел возле ее постели. По другую сторону сидел Бёрли, не менее Роберта обеспокоенный болезнью королевы. Они попеременно поили ее с ложки горячей водой. Ничего другого она пить не могла – о еде не было и речи… В день святого Георгия Елизавета повелела наградить Бёрли орденом Подвязки, поручив Роберту провести церемонию. На церемонии оба стояли мрачные и с тяжелым сердцем.
Бывшие соперники, Роберт и Сесил незаметно сдружились. Они часто переписывались, бывали друг у друга дома, и хотя полного согласия между ними по-прежнему не наблюдалось, им нравилось работать вместе. Их объединяла любовь к королеве, протестантская вера и преданность Англии.
Оба благодарили Бога, когда болезнь отступила. Оба не могли сдержать слез, когда королева встала с постели и заняла свое обычное место за столом заседаний.
– Мои любезные лорды, почему у вас такие кислые физиономии? – в шутку отчитала их Елизавета. – Я чуточку отравилась несвежей рыбой, только и всего.
– Ваше величество, я рад, что вы снова в состоянии шутить, – сказал Бёрли. – Но сейчас я выражаю общее мнение. Ваша болезнь всерьез испугала всех, кто вас любит. Что, если бы вы вдруг умерли? Вопрос преемственности так и не решен. Враги воспользовались бы этим и снова ввергли бы Англию в пучину католицизма. И тогда…
– Кажется, я обещала вам подумать насчет брака с герцогом Алансонским, – перебила его Елизавета.
Ей не хотелось дальше слушать о бедах, которые выпали бы на долю Англии, если бы Господь в этот раз решил призвать ее к себе. Она достаточно наслушалась подобных разговоров, когда болела оспой.
– А пока вы обдумываете свой брак с герцогом, убедительно просим вас созвать парламент, дабы решить, как нам упредить возможные новые заговоры Марии Стюарт против вас. В народе ее очень не любят. Пока эта дьяволица жива, у вас есть все основания бояться за свою корону. И мы, ваши верные подданные, тоже не можем быть спокойны за нашу жизнь.
– Хорошо, я созову парламент, – согласилась Елизавета.
Но никакие призывы и доводы не могли заставить ее подписать смертный приговор герцогу Норфолкскому.
– Скончался наш лорд-казначей, – с грустью сообщила Роберту Елизавета.
Она всегда помнила доброту Уильяма Полета, маркиза Виндзорского. Когда по приказу сестры ее заключили в Тауэр, этот человек один из немногих отнесся к ней по-доброму.
– Да упокоит Господь его душу, – сказал Роберт. – Благородный был человек.
– Глаза мои, я хочу, чтобы ты занял его место.
– Мне… стать лордом-казначеем? – Роберт был удивлен и обрадован. – Бесс, это большая честь. Но у меня нет ни знаний, ни опыта. Боюсь, я умею лишь тратить деньги. Такая должность лучше бы подошла для Бёрли. Он этого заслуживает.
– Тогда я назначу его, – согласилась Елизавета. – Это быстро излечит его от подагры.
За всю весну, полную тревоги и страхов, королева лишь раз почувствовала воодушевление. В мае парламент собрался для обсуждения списка преступлений Марии Стюарт.
– Отрубить ей голову, и больше не будет головной боли у нас! – единодушно требовали обе палаты парламента.
– Я этого не сделаю! – закричала Елизавета.
Она была на грани истерики. Казнь королевы создала бы невероятно опасный прецедент. Стоило Елизавете подумать о казни Марии Стюарт, как перед ней вставали призраки ее матери, Екатерины Говард и Джейн Грей – трех королев, чья жизнь оборвалась на плахе.
– Парламент должен принять закон, лишающий Марию всех прав на английский престол, – распорядилась Елизавета. – И пусть ее предупредят: еще одна попытка заговора против меня окончится ее смертью.
Палаты возражали:
– Марию уже предупреждали. Она не вняла предупреждениям. Теперь с ней надо говорить на языке топора.
Елизавета и здесь проявила завидную твердость:
– Честь не позволит мне казнить иноземную королеву. Мария не подпадает под английские законы.
Парламент не отличался такой щепетильностью. Там жаждали крови:
– Если ее величество не казнит эту мужеубийцу, эту изменницу высочайшей пробы, эту шотландскую Клитемнестру… тем самым наша королева оскорбит не только свою совесть, но и самого Господа Бога!
За этими смелыми и драматичными словами последовала петиция, являвшая собой крик протеста всех добропорядочных подданных против излишне милосердной натуры Елизаветы.
– Я не умерщвлю птичку, которая пала к моим ногам, спасаясь от ястреба, – заявила Елизавета. – Честь и совесть запрещают мне это делать! В равной степени я не желаю провоцировать возмездие среди католических союзников Марии.
В конце концов, после многочисленных словесных стычек и приступов королевской ярости, парламент составил закон, лишающий Марию Стюарт всех притязаний на английский трон. С этого момента любое упоминание ее в качестве преемницы Елизаветы и любая попытка поддержать притязания Марии считались преступлением. Когда закон принесли королеве на подпись, Елизавета его отклонила.
– Бесс, ты делаешь ей поистине королевский подарок, – бушевал Роберт.
Все эти дни он был настолько взбудоражен, что его лицо привыкли видеть красным и даже багровым от злости.
– Я в отчаянии! – стонал Бёрли. – Ваше величество, как вы можете быть настолько снисходительны, когда наши шпионы сообщают тревожные вести? Король Филипп и папа римский намерены свергнуть вас и посадить на ваше место Марию. Что тогда будет со всеми нами?
– У меня нет законных оснований лишать ее прав, – возражала Елизавета.
– В таком случае заключение Марии тоже незаконно.
– Ее заключение – необходимая мера! Но я не позволю, чтобы с головы Марии упал хотя бы один волос.
– Хорошо, ваше величество, – зашел с другого бока Бёрли. – Если вы не желаете поступать с Марией по английским законам, покажите пример вашего законопослушания относительно герцога Норфолкского.
Елизавета уже собиралась открыть рот и возразить и вдруг поняла, что не осмеливается это сделать. Она и так чрезмерно давила своей властью, спасая Марию. Теперь ей придется бросить герцога Норфолкского на растерзание волкам.
– Принесите мне приговор, – глухим, не своим голосом распорядилась Елизавета.
Когда приговор оказался на столе, королева дрожащей рукой подписала.
Всю ночь она не сомкнула глаз.
Елизавета клялась, что ее нога никогда не ступит в пределы Тауэра. Это было страшное место, где творились страшные дела, только чудом не затянувшие в свой водоворот и ее. Однако герцог Норфолкский был ее родственником, и она сознавала ответственность перед ним. Елизавете хотелось сделать хоть что-то, хоть как-то облегчить свою совесть за подписанный смертный приговор. Она решила удостовериться, что ее приказы выполняются. На следующий день, сама не своя от ужаса и чувства вины, Елизавета позвала к себе Роберта.
– Хочу, чтобы ты поехал со мной в Тауэр. Сейчас, – сказала она.
– Бесс, ты никак спятила? – взорвался Роберт, от изумления забыв про придворный этикет. – И потом, его казнят только завтра.
– Я не собираюсь присутствовать на казни. И видеться с Норфолком я тоже не намерена… Робин, сама не знаю почему, но мне захотелось удостовериться, что все сделано в надлежащем порядке.
На этот раз не будет гроба из вяза наподобие того, в который положили обезглавленное тело ее матери. И заказа на гроб пока не поступало.
– Ты только расстроишься, – пытался отговорить ее обеспокоенный Роберт. – Давай я схожу вместо тебя.
– Нет, Глаза мои, я должна туда пойти, – упорствовала Елизавета. – Я правлю уже четырнадцать лет. Все эти годы Господь уберегал меня от необходимости отправлять людей на плаху. Долг совести надо платить.
– Хорошо, – согласился Роберт. – Я поеду с тобой. Только не говори, что я тебя не предупреждал.
Был теплый июньский день, но они оба надели плащи с капюшонами. В Тауэр королева отправлялась инкогнито и не захотела брать с собой никого из фрейлин. Покинув Уайтхолл, они поехали на юг. Добравшись до постоялого двора близ Челси, оставили там лошадей, наняли лодку и переплыли на другой берег. Ошеломленному лодочнику велели ждать у Лестницы королевы – специального входа в Тауэр, предназначенного для королевских особ. Елизавета с Робертом зашли в караульное помещение. Королева села на скамью, вспоминая годы правления другой Марии – к счастью, ныне покойной, – свой арест и заключение в Тауэр. Констебля заранее предупредили о появлении Елизаветы. Он явился в сопровождении отряда гвардейцев, готовый отсалютовать по всем правилам и вообще встретить королеву так, как требовал устав.
