Валентин Пикуль - Битва железных канцлеров
Александр II обошел строй почетного караула, составленный из померанских гренадер. В церемонии представления дипломатическому корпусу канцлер отвечал невнятно, слабо пожимая руки послов. За его спиною голенасто вышагивал Бисмарк в ботфортах… Музыка гремела не умолкая.
За обедом в королевском замке кайзеру, чтобы он не разболтался с племянником о своем миролюбии, подавали одно блюдо за другим с невероятною быстротой. Вильгельм I едва успевал отведать одно, как сбоку подставляли другое. Кажется, в этом случае руками лакеев управлял сам Бисмарк. Но царь за столом все же провозгласил, что заботы Франции о своей безопасности не дают Германии юридического повода для нападения на нее. Кайзер поспешно заверил племянника, что в Берлине никто и не помышляет о войне.
– Но если война случится, – ляпнул он, – я снова встану во главе пру… Тьфу, дьявол, не могу отвыкнуть! Я хотел сказать: во главе непобедимой германской армии.
При этом старец чихнул так, что оросил ордена на груди своего племянника, а мельчайшие брызги, словно из пульверизатора, обдали и железного канцлера, хотя он сидел на почтительном расстоянии. В конце пиршества подали печеные каштаны, которые было трудно есть, не снимая белых перчаток, обязательных по этикету Потсдама.
Горчаков участливо спросил Бисмарка:
– Говорят, вы стали большим домоседом?
Ответ Бисмарка имел «двойное дно»:
– Хорошо прожил тот, кто хорошо спрятался. Все несчастья происходят от того, что мы не умеем сидеть дома…
Оставив царя с кайзером, канцлеры покатили в Радзивилловский дворец, о котором Бисмарк сказал, что хочет купить его для своей резиденции. Старые вязы, растущие перед окнами, рассеивали блеск солнца, создавая внутри комнат приятные зеленоватые потемки… Бисмарк хмуро предложил:
– Может, для начала выпьем?
– Э, Бисмарк! – ответил Горчаков. – Это только в России сначала выпьют, а потом подерутся. Давайте видоизменим этот порядок: сначала подеремся, а потом и выпьем…
Бисмарк сосредоточенно раскурил трубку:
– Я добр с друзьями и жесток с врагами. Если вы на потеху Европе решили вскочить мне на шею, чтобы прокатиться верхом, то я, ваш доверчивый ученик, не стану сносить оскорбления. Я сброшу вас! А это вызовет общий смех…
– Молодой человек, – произнес Горчаков (Бисмарку в этом году исполнилось ровно 60 лет), – не забывайте, что войны возникают от слов, тихонько сказанных дипломатами. А вы кричите даже слишком громко… Но любой ваш конфликт с Парижем сразу же отзовется в Петербурге! Вы не думайте, что монархические принципы нас удержат: Россия-монархия через голову Германии-рейха протянет руку дружбы Франции-республике.
Бисмарк отвесил ему издевательский поклон:
– Слава богу, Roma locuta est.[18] Но еще на вокзале я заметил, с каким апломбом вы размахивали своей палкой, словно хотели этим сказать: «Вот я вас всех!»
– Пусть плотнее закроют двери, – велел Горчаков. – Кажется, Бисмарк, мы будем слишком откровенны.
* * *До этой весны, весны 1875 года. Бисмарк катил Германию, как вагон по рельсам. Только сейчас, впервые в жизни, он столкнулся с коалицией России, Франции и Англии…
Накануне приезда Горчакова газеты Европы стали открыто писать, что Германия готовит европейскую катастрофу, и это произвело на людей ошеломляющее впечатление. Народы вдруг узнали, что над их жизнью занесен топор. Потому-то визит Горчакова в Берлин казался тогда спуском в кратер бушующего вулкана – для европейцев он стал событием международной важности…
Бисмарк на все время переговоров запретил журналистам соваться в министерство. Никто не должен знать, что железный канцлер растерян и разоблачен…
О военной угрозе сначала он рассуждал так:
– Это придумали лейтенанты, которым нечего делать в казармах, они шляются в казино и там начинают хвастать. Газеты раздули болтовню лейтенантов, а Европа встала на дыбы. Но я при всем желании не могу редактировать и газеты! Обеспечить мир совсем не трудно, – сказал Бисмарк, – для этого надо перевешать редакторов всех газет.
– Ваше мнение, – отвечал Горчаков, – лучше присыпать щепоткой перца. Ведь не газеты же задели честь Франции!
– Честь – понятие весьма отвлеченное.
– А знамя, – напомнил Горчаков, – тоже отвлеченное понятие. Красиво раскрашенную тряпку приколачивают к палке гвоздями. Однако за эту тряпку люди идут на смерть…
Бисмарк с трудом отыскивал аргументы защиты:
– У вас две головы – азиатская и европейская, но вы по старости лет путаете их: европейская уткнулась в Азию, азиатская же косит на Европу. Определите свое значение точно – кто вы? В прошлый раз, когда я гостил в Петербурге, я, как друг, убеждал вас, что для России важнее дела восточные… Если вам так уж хочется драки, так забирайтесь на Балканы и деритесь там с турками! Ради чего, Горчаков, вы приехали сюда, шокируя берлинское общество старомодным галстуком?
В словах они не стеснялись. Разговоры велись на ножах. Английский посол Одо Россель застал канцлеров на второй день спора; он рассказывал, что Бисмарк был похож на раздавленную жабу, угодившую под колесо телеги, а Горчаков приятельски (но сильно) хлопал его по спине ладонью, говоря:
– Вы мне противны с вашими нервами! Кого решили обмануть? Неужели меня? Но для этого, дорогой друг, вам следует целый год просыпаться на часок раньше моей светлости. А я привык вставать при первых лучах зари… Не сваливайте, Бисмарк, свою личную вину на биржевую панику!
Бисмарк озлобленно огрызался:
– Вы не знаете этой публики! Наконец, еврей Ротшильд… это, я вам скажу, бесподобная скотина. Ради спекуляций на бирже он готов похоронить всю Европу, а виноват… я?
Бисмарк угрожал. Он отстреливался. Иногда сам бросался в штыки. Но было видно, как из железного канцлер превращается в ватного… Горчаков напомнил, что вчера император Германии уже дал русскому царю «определенные заверения в том, что не имеется в виду никаких агрессивных действий по отношению к Франции».
– Наконец, – добавил Горчаков, – ваш кронпринц Фридрих сознался, что вы убедили его в неизбежности войны с Францией, а теперь он огорчен, что послушался вас…
Горчаков, как тонкий психолог, с интересом наблюдал за поведением Бисмарка. Газетчики, лейтенанты, банкиры были уже свалены Бисмарком в выгребную яму – теперь он отправил на помойку и кронпринца Фридриха с его женою, дочерью английской королевы Виктории, а потом, спасая остатки своего престижа, канцлер задал жару и всем прусским генералам:
– Я не генерал, слава богу, а значит, не такой осел, как эти господа… Зачем нам, немцам, превентивная война? Зачем и мне лишние лавры в суповой тарелке? Назовите мне хоть один объект, который бы Германии необходимо было завоевать?
Горчаков сказал, что иногда складывается впечатление, будто Германией управляет уже не канцлер, а начальник прусского генштаба Мольтке… Бисмарк пришел в бешенство.
– Мольтке, Мольтке, Мольтке! – закричал он. – Всюду, куда ни придешь, везде заденешь этот скелет, бренчащий костями. А что он понимает в политике?..
Бисмарк полностью дезавуировал Мольтке в политике, обозвав его молокососом, а Горчаков с иронией заметил:
– Если Мольтке такой идиот, каким вы его изобразили, то мне кажется, для Германии в высшей степени опасно держать его на посту начальника генерального штаба…
После этого он завел речь о Лотарингии:
– Пока только о Лотарингии, не касаясь Эльзаса, где, ваша правда, среди населения имеется тяга к Германии. Я слышал, вы посредством химии научились избавляться от избытка фосфора, которым так богаты лотарингские руды. Но из-за промышленного сырья для Круппа я не стал бы ссориться с Францией…
Намек был опасный. Бисмарк обмяк, словно шар, из которого выпустили воздух. Железный канцлер проиграл отбой, сделав заявление, что «не существует никакого намерения нападать на Францию и что в этом отношении у него вполне определенные убеждения, которыми и диктуются его действия» (так записал позже его речь Горчаков). Но, униженный своим поражением, Бисмарк все же пожаловался царю на Горчакова.
– Если ему, – говорил он, – так уж хочется славы миротворца, так зачем же клевать мне печенки? Чтобы не портить отношений с Россией, я согласен хоть завтра начеканить пятифранковые монеты с надписью на ободочке: Горчаков – защитник мира! Наконец, я не пожалею бенгальских огней, чтобы осветить вашего канцлера в Париже, когда он выступит там в варьете с крыльями херувима за плечами…
Царь понял, что за шутками стоит нечто большее – гнев! Он дал ответ, не лишенный доли лукавства:
– Не принимайте всерьез старческое тщеславие…
Горчаков был измучен столкновением не меньше Бисмарка. Он сознавал, что Германия отошла на исходные рубежи и на время Европа спасена! Россия уже давно не имела такого политического веса, какой обрела в эти два майских дня, когда мокрая рубашка прилипала к спине Горчакова… В борьбе за мир его поддержали все европейские государства. Все, кроме Австро-Венгрии: граф Андраши не хотел портить отношений с Берлином. Горчакова в день отъезда навестил английский посол Одо Россель и поздравил с плодотворным успехом его миссии. Но при этом он чересчур горячо советовал продолжать (!) натиск на Бисмарка.