Госпиталь брошенных детей - Стейси Холлс
– Как мне ее назвать? – спросила я в тускло освещенной прихожей.
– Как насчет Марианны, в честь нашей мамы?
Я покачала головой. Это имя не принесло ей счастья.
– Шарлотта? – предложила я.
Амброзия просияла.
– Шарлотта Каллард, – сказала она. – Звучит великолепно!
Доктор Мид молча выслушал мою историю, играя желваками на скулах. Его взгляд не отрывался от моего лица. За все годы нашего знакомства он ничего не знал о многих вещах из моей жизни – о гибели моих родителей, об изменах Дэниэла и о том, что я не родила ему ребенка, но он из могилы подарил мне дочь.
Когда я закончила свой рассказ, дневной свет заиграл на крышах дальних домов. Доктор Мид молча сидел, прикасаясь к уголкам губ знакомым беспокойным жестом, к которому я уже давно привыкла и боялась не увидеть его снова. Его молчание было невыносимым.
– Я вам отвратительна? – спросила я.
Он продолжал хмуриться. Я надеялась на немедленный ответ, но не получила его.
– Нет, – сказал он после долгой паузы.
– Вы считаете меня эгоисткой?
Он снова ответил «нет», но глубоко вздохнул и взял в руки игрушку Шарлотты – волчок, валявшийся на полу. На его лице я видела осознание, растущее понимание той прохладной привязанности, которую я испытывала к Шарлотте, и почему я не усаживала ее на колено, как матери на картинках. Наконец он посмотрел на меня и задал простой и неожиданный вопрос:
– Почему вы мне не сказали?
Я хотела ответить и уперлась взглядом в полосатые обои за спиной доктора Мида.
– Полагаю, я думала, что вы сочтете меня слабовольной, – медленно сказала я.
– Каким образом?
– Или никуда не годной. У каждой женщины есть цель выйти замуж, а каждая жена хочет стать матерью. Какая женщина станет растить и воспитывать чужого ребенка?
– Но женщины берут на воспитание приемных детей во всем Лондоне, по всей стране. Мужчины снова женятся после смерти своих жен; тогда родственники берут их детей от предыдущей жены к себе. Некоторые женщины очень хорошо справляются с этой задачей, другие хуже, но вы с Шарлоттой являетесь матерью и дочерью во всех отношениях, не считая кровного родства.
– Шарлотта – незаконнорожденный ребенок, а мы с Дэниэлом были мужем и женой. Вы должны понять, почем я поступила именно так: она не должна была узнать, что родилась от другой женщины. Разумеется, Амброзия знала об этом, а служанки должны были догадаться, потому что ребенок появился внезапно, а я не собиралась рожать. Но если бы я рассказала кому-то еще – хотя у меня мало собеседников, – это могло бы дойти до ушей Шарлотты.
– Я понимаю, почему вы ей ничего не сказали. Но сейчас я чувствую себя обманутым, причем дважды.
– Дважды?
– Вами и Элизой или Бесс, как бы ее ни звали на самом деле. Как вам известно, сначала она назвалась Бесс. Потом она заявила, что это вымышленное имя, и она придумала его, чтобы избежать позора. Я поверил ей. Я сочувствовал ее положению.
– Не ставьте меня наравне с ней. Она лгала вам ради собственной выгоды; она коварно разыграла нас обоих. Более того, она ежедневно обманывала меня. Как вы можете сравнивать нас?
Он сокрушенно покачал головой, признавая свое поражение.
– Мне хотелось бы, чтобы она была откровенной со мной, но ей пришлось обмануть меня. Представьте, если бы она пришла ко мне и заявила, что ее дочь находится у вас! Я бы решил, что она сумасшедшая. По меньшей мере, я бы прогнал ее. – Он провел по губам костяшками пальцев. – И теперь я в полной мере чувствую себя ответственным за то, что впустил ее в ваш дом и в вашу жизнь. Но я все равно сочувствую ей.
– Как вы можете так говорить? Она украла моего ребенка.
– Она могла бы сказать о вас то же самое!
Жесткость его тона была пугающей. Он немедленно извинился, и думаю, сделал это искренне, но было уже поздно: что сказано, того не вернешь.
– Разумеется, это сложная ситуация, – продолжал он. – Нельзя так просто обвинить ее в воровстве, ведь она мать девочки.
Я гневно уставилась на него.
– Не понимаю, что вы имеете в виду.
– Суд не будет наказывать женщину, которая выкрала собственного ребенка.
– Ничего подобного, – отрезала я. – Это я вырастила и воспитала ее. Я одевала ее. Я давала ей уроки и нянчилась с ней, когда она болела. У меня больше прав на нее. Я не шлюха, которая оставила новорожденного ребенка в каком-то приюте, где полно больных детей!
Он болезненно поморщился от этих слов.
– Кроме того, помимо ее слов, нет никаких доказательств, что ребенок принадлежит ей.
Он уставился на меня.
– Вы готовы обмануть мирового судью и назвать ее лгуньей?
– Я не загадывала так далеко вперед.
– Лучше подумайте об это сейчас, Александра, потому что кража ребенка – тяжкое обвинение! Вы хотите, чтобы ее повесили?
Я промолчала, чувствуя, что он испытывает меня и внимательно наблюдает за мной с тревожным ожиданием. По его лицу промелькнула тень; потом он настороженно кивнул и встал.
– Спрошу ночного сторожа, нет ли новостей, – сказал он и вышел из комнаты, не глядя на меня.
С тех пор наши отношения стали прохладными, словно это кошмарное происшествие покрылось слоем льда, и я не могла решить, что хуже: горе или позор.
Я обнаружила Шарлотту в ее спальне; она ничком лежала на кровати и плакала так, словно ее сердце разрывалось на части. Она была голой до пояса, носила драные мальчишеские штаны и выглядела так, словно ее достали из сточной канавы. В некотором смысле так оно и было. Я опустилась на колени возле кровати.
– Не плачь, – сказала я. – Теперь ты дома, зачем плакать?
Она зарыдала еще сильнее. Где Агнес? Я встала, совершенно не понимая, как можно ее утешить, и прошлась по комнате, зажигая свечи. Мне хотелось, чтобы рядом был кто-то еще – Амброзия, доктор Мид. Они бы знали, что делать.
Бесс знала бы, что делать.
