Кирстен Сивер - Сага о Гудрит
– Так ты исландка? Тогда, пожалуй, понятно, почему ты в таком неведении.
– Слово «неведение» мне знакомо, – печально произнесла Гудрид. – Идем, Снорри, нам надо посмотреть, закончил ли отец погрузку.
«Рассекающий волны» принял на борт тяжелый груз. Сперва перегруженность корабля была не очень заметна, пока они шли по Тронхеймскому фьорду, но едва они очутились в открытом море, держа курс на юг, и с юго-запада подул сильный ветер, как волны начали бить короткими, резкими толчками в корпус судна. Гудрид сидела, закутавшись в плащ, на корме и держала на коленях Снорри, посматривая на довольное лицо Карлсефни. Оказывается, не она одна тоскует по родному дому!
С левого борта чернела земля, и над ней нависало тяжелое свинцовое небо. Блеклый ломтик заходящего солнца плавал в небесах, словно кусочек масла в горячей каше. Гудрид заметила, что в облаках образовались просветы, и с северной стороны темно-синее, пенящееся море заиграло солнечными бликами, так что у всех людей на корабле стало слепить глаза. Сгустился легкий туман, и мерцающее сквозь него солнце, казалось, даже ночью могло освещать путешественникам дорогу домой.
Снорри, сидя на коленях у матери, повернулся к ней.
– Мама, мы снова будем проплывать мимо ведьмы?
– Что?… А, ты хочешь сказать, мимо той скалы, которая торчит из моря возле Стада?
– Да, и там сидит старая, толстая ведьма и вызывает шторм на море. Эйндриди Лебединая шея рассказывал мне, что она поедает маленьких детей, – сказал Снорри и прижался к матери.
– Думаю, она ест только тех, кто не слушается старших и падает за борт прямо в море, – улыбнулась ему Гудрид и погладила мальчика по шелковистым, каштановым волосикам. Он был здоровым пригожим ребенком, и даже трудно было представить себе, что он вообще родился после первых несчастных младенцев, так и не увидивших свет. И если он все-таки родился, то есть надежда, что новое дитя, которое она носит под сердцем, тоже выживет.
Гудрид перекрестилась, поплотнее укуталась в плащ, чтобы их не забрызгали морские волны, и закрыла глаза. Здесь, на море, все принадлежало ей, Карлсефни и его людям. Здесь она была дома.
Когда наконец «Рассекающий волны» повернул к норвежскому берегу, на север от Стада, и поднял парус, чтобы воспользоваться бейдевиндом, у Пекки Плосконосого нашлось время заняться Снорри. Увидев, как Гудрид несет вяленую рыбу и пиво, Карлсефни озабоченно сказал:
– Тебе нельзя носить так много, иначе поскользнешься и не удержишь равновесие…
Она дотронулась до своего живота.
– Пока еще малыш ведет себя спокойно, и я почти не ощущаю его.
– Ты уверена в том, что это мальчик? – подразнивающе спросил он. Она отвела глаза и ответила:
– Нет… Но ведь ты хочешь именно мальчика?
Карлсефни вновь сделался серьезным и медленно проговорил:
– Сильные сыновья хороши, если только они не идут против отца или друг друга. Но мужчинам нужны женщины, так что не думаю, что мы с тобой, Гудрид, откажемся от дочери.
Словно в мареве, предстала перед Гудрид та картина летнего жаркого полдня на Бревенном Мысе, когда она рассказывала Карлсефни о своей преждевременно умершей малютке на Песчаном Мысе. И в ней проснулось томление по крохотной дочурке, которая семенит за матерью и послушно внимает всем ее наставлениям. Гудрид озабоченно спросила у мужа:
– Твоя мать, Торунн, тоже хотела иметь дочку?
– Все мои сестры умерли в младенчестве, от удушья, и это случилось еще до того, как я появился на свет.
– Да, ты рассказывал мне об этом. Но как ты думаешь, благосклонно ли она примет меня в своем доме?
– Если она еще жива, она вольна поступать по-своему. Но когда я приезжаю к себе в усадьбу, там решаю я. Разве когда-нибудь я дал тебе повод усомниться в своей искренности?
– Нет, – ответила Гудрид. – Хотела бы я посмотреть на женщину, которая более довольна своей участью, чем я.
«Довольна» было всего лишь бледным словом в сравнении с тем, что чувствовала она сама. Где бы ни был Карлсефни, он умел все устроить как надо, и с ним было спокойно и надежно. И уже не казались преградой ни бурлящее море, ни неистовый ветер, ни опасные подводные скалы. Не страшили Карлсефни и злые языки: он просто не прислушивался к тому, что болтают люди.
Гудрид сидела, склонившись над пряжей, и пыталась представить себе свою свекровь. Может, она такая же добродушная и большая, как ее брат, Снорри сын Торбранда… Какие бы чувства ни питала к ней Торунн, Гудрид исходила из того, что свекрови приятно будет увидеть вернувшегося домой сына и полюбоваться славным внуком.
На восьмой день Гудрид проснулась от далекого шума прибоя; значит, они наконец подходят к берегу. Но она не спешила вставать, чтобы посмотреть, как из-за моря покажется родная Исландия. Радость была так велика, что переполняла ее сердце.
РАЗГОВОР НАЕДИНЕ
Ледяной ветер налетел на корабль с севера, когда «Рассекающий волны» шел вдоль восточных фьордов. Карлсефни, посоветовавшись с командой, решил, что будет гораздо опаснее приставать к негостеприимным берегам, и вместо этого зарифил парус и продолжал идти в открытом море, держась как можно дальше от суши и борясь с ветром и волнами.
Даже Снорри понял, что не следует бегать по палубе, а потому не роптал, когда мать привязала его веревкой к своей талии. Чтобы отвлечь сына, Гудрид рассказывала ему о далеких землях, в которых он побывал «совсем маленьким мальчиком», о скрелингах и о красивой, богатой стране на западе. Она смотрела в сияющие глазки сына и радостно думала о том, что будучи женой Карлсефни, она немало повидала в своей жизни.
Всякий раз, когда кто-то из команды оглядывался на Гудрид, они смущенно улыбались, и они подмигивали друг другу, словно этот ураганный ветер был им нипочем. А люди, вычерпывающие воду, распевали песни, и Гудрид чувствовала себя столь уверенно, что не торопилась сойти на сушу. Нет, корабль напоминал ей большого коня, который обязательно привезет ее домой.
На третий день ветер спал. Люди с радостью встретили приказ поднять паруса. И когда наконец Карлсефни убедился в том, что на корабле все в порядке, он передал штурвал Эйндриди, а сам подошел к Гудрид со Снорри. Он положил голову жене на колени, и она, вынув частую расческу, принялась расчесывать его спутанные, просоленные, поседевшие волосы.
– Гм-мм… – он взглянул на нее глазами, покрасневшими от усталости, и слабо улыбнулся, а потом повернул лицо к солнцу, закрыл глаза и вытянулся.
– Хорошо, что люди на борту не унывают, – сказала ему Гудрид, распутывая руками колтун на голове.
– Ты ведь знаешь, что говорят о коне, несущемся к дому! Я знаю этот берег как свои пять пальцев, словно я у себя в саду, и остальные могут сказать то же самое. Здесь мы рыбачили еще мальчишками, а потом уже, повзрослев, стали купцами. Следующим будет Вопна-фьорд, за ним ты увидишь Баккефлу и Длинный Мыс. А потом сразу же начинается Осотовый Фьорд, где когда-то поселился один из предков моей матери…
Исхудавшее, заострившееся лицо Карлсефни разгладилось, и он уснул. А Гудрид рассеянно думала, что означает подрагивание в ее утробе: может, это их младенец восстает против того, что тяжелая голова отца покоится на ее коленях. Потом она обратила внимание на то, что Снорри уже устал оставаться в одиночестве. Он стоял и звал Пекку Плосконосого, который возился с грузом на палубе. Гудрид ужаснулась, увидев, что строп на мачте ослабел и вот-вот оторвется от поручней.
– Строп болтается, берегись, Пекка! – закричала она.
Карлсефни вскочил на ноги как раз в тот момент, когда тяжелый строп выбросил Пекку Плосконосого за борт, прежде чем тот успел отойти от большого тюка, а потом начал раскачиваться туда-обратно, угрожающе нависая над палубой.
Эйндриди в мгновение ока повернул корабль против ветра, и люди успели закрепить строп. Но тот со всей своей тяжестью ударил еще одного из команды и сломал ему руку. Карлсефни бросился к штурвалу и круто развернул тяжело нагруженный корабль к тому месту, где волнующееся, темно-зеленое море поглотило его вольноотпущенника. Но Пекки нигде не было видно. Карлсефни прочитал над погибшим молитву и взял курс к целинной полоске суши на северо-западе.
Когда «Рассекающий волны» входил в широкое устье Скага-фьорда, навстречу ему выплыли самые различные суда. Далеко над водой в тихий летний день разносились приветственные крики. А на берегу блеяли овцы и лаяли собаки. Когда Карлсефни миновал скалистый остров, который назывался Перешеечным – блеяние перепуганных овец на борту корабля спугнуло целую стаю морских птиц.
– Как же удается переправлять овец на Перешеечный Остров? – спросила Гудрид, глядя в сторону пастбищ, приютившихся на этой темной, скалистой земле. Вокруг острова было затишье.
– Их просто поднимают туда, наверх, а домой часто привозят уже убоину, – ответил ей Карсефни. – И овцы здесь хорошо нагуливают жирок. Некоторые из богатых бондов в округе владеют общим правом на пользование этими пастбищами и следят, чтобы оно не нарушалось. – Он показал на фьорд. – Видишь, Скага-фьорд тянется с севера на юг. И летом, во время солнцестояния ты увидишь солнце прямо в проходе фьорда, тогда как зимой там же загорится северное сияние. Вон на той стороне фьорда виднеется пар от горячих источников Рейкера, а в долине их еще больше. А там, на другой стороне, лежит Хов, где живет мой родич Халльдор. Отсюда нашей усадьбы еще не видно, потому что между ней и фьордом пролегает возвышенность.
