Колин Маккалоу - Песнь о Трое
Я вцепился в спинку трона, чтобы не упасть, домовладелец издал изумленный вопль, отец побледнел, Полидамант уставился на своего лазутчика с недоверием, Антенор неловко привалился к колонне, все остальные в зале словно окаменели.
Раздался громкий блеющий смех.
— Как низко пали великие! — вопил мой брат Деифоб. — Как низко пали великие!
— Тихо! — оборвал его отец и посмотрел вниз, на лазутчика. — Почему? В чем была причина ссоры?
— Ссора была из-за женщины, мой господин, — ответил человек, уже спокойнее. — Калхант потребовал, чтобы Хрисеиду, отданную верховному царю в качестве лирнесского трофея, отослали в Трою. Аполлон был так разгневан ее пленом, что наслал на ахейцев чуму и прекратит ее только тогда, когда Агамемнон отдаст свой трофей. Агамемнон был вынужден починиться. Ахилл стал насмехаться над ним. Он просто глумился над ним. Тогда Агамемнон приказал, чтобы Ахилл в возмещение отдал ему свой собственный трофей из Лирнесса, царевну Брисеиду. Передав ее верховному царю, Ахилл заявил, раз так, он сам и все воины, стоящие под его знаменами, выходят из войны.
Деифоб нашел это еще более забавным.
— Из-за женщины! Армия расколота надвое из-за женщины!
— Нельзя сказать, чтобы ровно надвое! — резко бросил Антенор. — Тех, кто ушел, не может быть больше пятнадцати тысяч. И если женщина может расколоть армию, никогда не забывай, что именно женщина привела эту же армию сюда!
Мой отец ударил скипетром по полу:
— Антенор, прикуси язык! Деифоб, ты пьян!
И он обратил все свое внимание на посланца:
— Ты уверен в том, что сказал?
— О да. Я был там, мой господин; я все видел и слышал.
Раздался великий вздох облегчения; в мгновение ока все вокруг просветлело. Там, где прежде царили мрак и безразличие, расцвели улыбки. Руки хлопали в ладоши, нарастал радостный гул. Опечалился только я. Похоже, нам так и не суждено будет сойтись в поединке, Ахиллу и мне.
К трону небрежной походкой подошел Парис.
— Дорогой отец, когда я был в Элладе, то слышал, будто мать Ахилла — богиня — окунала всех своих сыновей в воды Стикса, чтобы наделить их бессмертием. Но когда она держала Ахилла за правую пятку, что-то испугало ее и она забыла сменить руки и взять его за левую. Вот почему Ахилл остался смертным. Подумать только, его правая пятка оказалась женщиной! Брисеида. Я ее помню. Она восхитительна.
Царь рассвирепел:
— Я сказал, довольно! Когда я запрещаю говорить одному сыну, Парис, это касается вас всех! Это не повод для насмешек. Это крайне важно.
Парис опустил голову. Я наблюдал за ним с жалостью. За последние два года он постарел; ему перевалило за сорок, и годы неумолимо проникали в его кожу, убивая цветущую юношескую свежесть. Пусть когда-то Елена им восхищалась, но теперь он ей надоел. Это знал весь двор. Так же как и то, что она закрутила интрижку с Энеем. Что ж, она вряд ли останется довольна. Эней любит только Энея.
Но ее мыслей никогда нельзя было прочитать. После резких слов отца, обращенных к Парису, она не сделала ничего, лишь стряхнула его руку и отодвинулась от него. Ни в ее глазах, ни на лице не мелькнуло никаких чувств. Потом я понял, что она не была так уж таинственна — ее губы тронула самодовольная усмешка. Почему? Она знала их, этих ахейских царей. Так почему же?
Я опустился перед троном на колени.
— Отец, — мой голос был тверд, — если нам уготовано когда-нибудь прогнать ахейцев с наших берегов, то этот час настал. Если только Ахилл и мирмидоняне помешали тебе согласиться, когда я просил тебя в прошлый раз, то причина твоих колебаний исчезла. Кроме того, они потеряли десять тысяч воинов во время чумы. Даже Пентесилея и Мемнон не дадут нам такой возможности, какая у нас есть сейчас. Мой господин, дай мне приказ начать бой!
Антенор шагнул вперед. О Антенор! Всегда Антенор!
— Прежде чем ты вынесешь решение, царь Приам, я умоляю тебя сделать мне одно одолжение. Позволь мне послать в ахейский лагерь своего человека, чтобы удостовериться, что лазутчик Полидаманта сказал правду.
Полидамант с живостью закивал:
— Это хорошее предложение, мой господин. Нам нужно это проверить.
— Тогда, Гектор, — обратился Приам ко мне, — тебе придется подождать моего ответа еще немного. Антенор, разыщи своего человека и тут же его отправляй. Сегодня вечером мы созовем еще одно собрание.
Пока мы ждали, я привел Андромаху на вершину великой северо-западной башни, которая смотрела прямо на ахейский берег. Над мирмидонской оградой по-прежнему трепетало крошечное пятнышко знамени, но по перемещению людей в лагере было заметно, что между мирмидонянами и их соседями никакого движения не было. Мы смотрели туда с полудня до вечера, позабыв про еду, — очевидное доказательство разлада в ахейском лагере было нашей единственной пищей. С наступлением ночи мы вернулись в крепость, теперь более уверенные в том, что лазутчик Антенора подтвердит утренний рассказ. Он вернулся раньше, чем мы успели сгореть от нетерпения, и несколькими фразами повторил то, что сказал лазутчик Полидаманта. Была ужасная ссора, Агамемнон и Ахилл не помирятся.
Елена стояла у дальней стены, на приличном расстоянии от Париса, и открыто улыбалась Энею — ей ничто не угрожало, ибо она была уверена, что на какое-то время все слухи о ней с дарданцем затмила новость о ссоре. Когда Эней подошел к ней, она положила руку ему на плечо, и ее обнаженные прелести наклонились к нему в красноречивом приглашении. Но я оказался прав на его счет. Он на него не ответил. Бедная Елена. Если выбор стоял между ее чарами и очарованием Трои, я знал, что он выберет. Муж, достойный восхищения, только ценит себя немного слишком высоко.
Однако его резкий уход ее не смутил. Я снова задал себе вопрос, что она думает о своих соплеменниках. Она и правда очень хорошо знала Агамемнона. Я уже почти было решил расспросить ее, но со мной была Андромаха, а Андромаха ненавидела Елену. Я решил, что то немногое, что мне удастся из нее вытянуть, не стоит того скандала, который устроит Андромаха, если об этом узнает.
— Гектор!
Я подошел к трону и преклонил перед отцом колени.
— Прими приказ выступать нашей армии, сын мой. Разошли глашатаев, чтобы те объявили мобилизацию для битвы — она будет через два дня на рассвете. Прикажи привратнику Скейских ворот смазать маслом валун и канаву и запрячь быков. Мы провели в тюрьме десять лет, но теперь мы выйдем из нее, чтобы прогнать ахейцев из-под Трои!
Когда я поцеловал ему руку, зал разразился оглушительными возгласами. Я даже не улыбнулся. На поле битвы не будет Ахилла, так что же это будет за победа?
Два дня пролетели, как тень от облака по горному склону, все мое время было занято беседами с разными людьми и приказами, которые я отдавал оружейникам, механикам, предводителям боевых колесниц и пеших воинов. Пока все не было улажено, я не мог думать об отдыхе, а это значило, что я не виделся с Андромахой до последней ночи перед битвой.
— Случилось то, чего я боялась, — хрипло сказала она, когда я вошел в комнату.
— Андромаха, ты не настолько глупа, чтобы так говорить.
Она нетерпеливо смахнула слезы.
— Это все случится завтра?
— На рассвете.
— Неужели ты не мог найти немного времени для меня?
— Я нашел его сейчас.
— Одна ночь, и тебя не будет. — Ее пальцы беспокойно вцепились в мой хитон. — Мне это не нравится, Гектор. Что-то не так.
— Не так? — Я взял ее за подбородок. — Что может быть не так, если мы наконец сразимся с ахейцами?
— Все не так. Слишком уж гладко.
Она подняла правую руку, сжатую в кулак с выставленными указательным пальцем и мизинцем — знак, отгоняющий зло. Потом она с дрожью сказала:
— С тех пор как лазутчик Полидаманта принес новость о ссоре, Кассандра твердит об этом день и ночь.
Я рассмеялся.
— О Кассандра! Во имя Аполлона, женщина, что на тебя нашло? Кассандра, моя сестра, — сумасшедшая. Никому нет дела до ее карканья.
— Может, она и сумасшедшая, — гнула свое Андромаха, — но разве ты никогда не замечал, как точны ее предсказания? Говорю тебе, Гектор, она постоянно твердит о том, что ахейцы приготовили нам ловушку, говорит, мол, Одиссей подучил их, чтобы они могли выманить нас за стены!
— Ты начинаешь меня раздражать. — Я тряхнул ее за плечи. — Я пришел сюда не для того, чтобы говорить о войне или о Кассандре. Я пришел, чтобы побыть с тобой, моей женой.
Взгляд ее черных глаз обиженно упал на ложе, она пожала плечами. Потом отвернула покрывала, выскользнула из своего хитона и прошла по комнате, гася лампионы, — ее стройное тело было таким же упругим и привлекательным, как и в нашу первую брачную ночь. Материнство не оставило на ней следов; ее теплая кожа мерцала при свете последнего огонька. Я лег, заключил ее в свои объятия и забыл на время о том, что наступит завтра. Потом я задремал. Провалился в сон — мое тело было удовлетворено, разум покинуло напряжение. Но в последние мгновения перед тем, как занавес беспамятства упал окончательно, я услышал плач Андромахи.
