Александр Юрченко - Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле
– Сдаётся мне, надоумил Елену наш брат и зять Александр, – Иоанн Васильевич в сердцах отбросил письмо дочери в сторону. – Всем она довольна, всё объясняет. Ну да ладно. Бог простит. Но как может осуждать меня за войну с Литвой?!
– Да, ты прав, – Софья Фоминична теперь соглашалась со всем сказанным, не перечила мужу, но всегда умела повернуть разговор к своей выгоде. – А как может быть иначе? И ты требуешь от меня перенять образ мыслей твоих, и я не перечу тебе. Жена должна быть покорна воле мужа. Так и в Библии сказано.
– Так ты не судишь меня за то, что, выступив войной против Александра, дочь нашу поставил в тяжёлое положение?
– Нет, конечно, – улыбнулась Софья Фоминична. Впервые за время супружества муж в разговоре признал, что действия его не только добрую сторону имеют. Это обнадёживало. – Русские князья попросили у тебя защиты. Как ты мог оставить в беде людей, верных греческому закону?
Покажи мне православного христианина, который кинул бы в тебя камнем за это. Смотри, как радуется люд простой, московский. Но если кому и не понравилось бы? Ты волен поступать сообразно своим правилам, пусть не всегда они кому-то нравятся. На то ты и поставлен Богом и родителями, чтобы вершить суд над людьми. Потому и семья твоя, которая на виду у всех, должна быть образцом перед всеми. Посмотри, дети твои не являются ли мерилом благопристойности? Все мы, и я, и дети, стараемся вести себя так, чтобы никто из твоих подданных не мог сказать: почему он нас судит, когда у себя под носом не может порядок навести?
Иоанн Васильевич, как малый ребёнок, внимал правильным словам жены. Он понимал, что не всё в них соответствует действительности, но внутренне уже готов был пойти на уступки перед самим собой. Вопрос заключался в том, насколько его действия отличаются от поступков предков, соответствует ли они законам христианской морали и не нанесут ли они вред земле его, Великому княжеству Московскому?
– Вот ты Курицыну позволяешь судить о делах твоих, чуть не главным советником своим сделал, – последние слова Софьи Фоминичны прервали ход размышлений Иоанна Васильевича. – Чтишь его за ясность рассудка и новые идеи. А ведь не до всего дошёл он умом своим, много у других умных людей перенял, когда ещё в Венгрии жил. И все художества его – и «Повесть о Дракуле», и «Лаодикийское послание» – не только плод фантазии его – много идей взял Курицын от итальянских философов, что при дворе венгерского короля Матфея служили.
– А тебе откуда это ведомо? – Иоанн Васильевич внимательно посмотрел на жену, чего добивается она на этот раз?
– Писала мне неаполитанская принцесса Беатрис, жена твоего друга и брата, покойного короля Матфея Корвина. Сказывала о философах италийских, что с собой из Неаполя привезла. С ними Курицын беседы имел, по их советам книги читал. А библиотека Корвина не чета моей, две тысячи книг в ней. Отдельное здание в Буде, стольном граде своём, под неё король выстроил, и все подданные королевства могут те книги читать.
– И что за философы? – поинтересовался Иоанн Васильевич. – Мне-то недосуг читать было, хотя всё чаще беру в руки труды Иоанна Златоуста, святого заступника своего.
– Марцио Галеoтто и Франческо Бандини. Марцио служил смотрителем библиотеки, написал «Повесть о короле Матфее». Франческо – знатный дворянин, друг известного живописца Микеланджело, был учителем Яноша, сына короля. Оба во Флоренции посещали кружок Марсилио Фичино, о котором я тебе говорила. Мэтр Фичино изучил труды афинянина Платона и сравнил его учение с трудами отцов церкви христианской и нашёл много общих рассуждений, хотя Платон был язычником и писал две тысячи лет назад. Фичино присылал грамоты королю Матфею, где излагал свои идеи. Матфей писал ему в ответ умные речи. И тебе бы пора, Иоанн Васильевич, выписать из италийских городов учёного мужа, достойного твоего ума, сердца и души. Посмотри, как итальянцы Кремль перестроили. Все иноземные послы дивятся его красоте. Теперь, когда наружно твоя держава не уступит ни Италии, ни Германии, ни Франции, нужно позаботиться о красоте её духовной.
– Ну, не так плох Курицын, раз знался с такими умами, – рассмеялся Иоанн Васильевич. Раскусить жену было нетрудно. Курицын для неё как бельмо в глазу. – Подбери достойного учёного мужа, пригласим в Москву. Пусть Василия уму разуму обучает, меньше от меня бегать будет.
Софья губу прикусила, не так разговор повернулся. Но не была бы она цареградской царевной, если бы и тут верх не взяла.
– А ты верно делаешь, что о сыне заботишься, он ведь кровинка твоя, – говорила Софья Фоминична тихим голосом, но проникал он далеко, в самую душу государеву. – Ты обещал многое, когда Василия из Вязьмы возвращал. Подумай теперь хорошенько, как будущее ему обеспечить.
Ушла Софья к себе, а слова её – «кровинка твоя» – так и звучали в ушах государя. Сел Иоанн Васильевич в кресло у окна и призадумался.
Из века в век передавали его предки Великое княжение Московское. По-разному случалось, были и тяжкие времена, были и смуты…
Как сделать, чтобы дело его не рушилось, как у многих государей – за примерами далеко ходить не приходится: Золотая Орда и королевство Венгерское под боком – а продолжалось, процветало и множилось?
То, что нужно делать наследником всего его дела Василия, это уже решено. А как быть с Дмитрием? Венчан он на великое княжение в соборе при митрополите, боярах и всём честном народе. Снять с него княжение не в силах был Иоанн Васильевич. Легче всего отравить, потом сослаться на недругов из Литвы, казнить нескольких…
Нет, хватит крови! Вспомнил Иоанн Васильевич родного брата Андрея, замученного голодом в темнице сырой, детей его малых, в оковах в Вологде коротают они дни свои. Да и второй брат, Борис, в страхе жил, в страхе умер, как узнал, что Андрей преставился. Заговор Софьи и казнь мелких людишек, это так, мелочи, а вот головы князей Ряполовского и Ромодановского почто рубил, уж и не помнил совсем. Пора о душе подумать, прощения у Бога попросить. Вспомнил Иоанн Васильевич, как собрал шесть лет назад первосвященников московских и покаялся об убиенном Андрее. Простили ему, сняли грех с души и сердца.
Оставить Дмитрия – будет душа на том свете беспокоиться за Василия. Умна и своевольна красавица Елена Волошанка, не потерпит соперника.
«В последний раз возьму грех на душу, посажу в темницу и сына, и мать, – так думал поздней ночью государь Иоанн Васильевич. – А что подумают об этом другие, никому до этого дела нет, сам я волен в семье своей дела вершить».
Под утро приснился Иоанну Васильевичу дивный сон. Фёдор Курицын читал ему строки из повести о мунтьянском воеводе Владе по прозвищу Дракула.
– А хочешь, государь, – спрашивал Курицын, – о тебе повесть напишу: всю правду, как есть, расскажу.
– Нет нужды, Фёдор Васильевич, – отвечал Иоанн Васильевич, а у самого руки дрожали – много тайн знает Курицын.
– А я напишу, – настаивал дьяк, теребя серебряную бороду.
– А ты напиши, а ты напиши, – подначивал дьяка чей-то настойчивый голос.
Проснулся государь весь в поту. А с Курицыным как быть? – думал он. Как в глаза ему смотреть? Если есть у кого из слуг государевых совесть, так это у него, Фёдора Васильевича. Более того, сам Курицын есть совесть его. С ним делился сокровенным. Никому, даже духовнику, душу не поверял так, как дьяку Фёдору Курицыну. Смотрел в него как в зерцало – многие дела и поступки в беседах с ним поверял. Как теперь в глаза посмотрю? Будет он всю оставшуюся жизнь мне живым назиданием? Как вытерплю муку такую?
Попытался Иоанн Васильевич приподняться, на правую руку не смог опереться – не слушается правая рука. Свесил ноги, правая плетью стоит, под весом тела прогибается.
– Врача. Николу, ко мне! – закричал в испуге. – Позвать конюшего! Пусть лошадей готовит: по монастырям поедем на богомолье. Софье Фоминичне передайте, по полудню выезжаем в Волок Ламский.
– Не вечны мы под солнцем, пора бы о душе вспомнить, – шепнул сам себе. – Настал час молить Господа о здоровье своём, а если не даст мне его, просить Господа не оставлять без внимания наследника моего, Василия, как не оставлял в трудную годину меня, раба Божьего Иоанна, Великого князя и государя, Божьей милостью, всея Руси.
***
А два года спустя, получил духовник великокняжеский Митрофан письмо из Волока Ламского.
Государя нашего Великого князя всея Руси духовнику, господину архимандриту Андроникова монастыря Митрофану, грешный чернец Иосиф, нищий твой, господине, челом бьёт.
Когда виделся я, господине, с государем Великим князем наедине, говорили мы о церковных делах. Да после того стали говорить о новгородских еретиках, да молвил мне Великий князь так: «И я ведал новгородских еретиков, и ты меня прости в том, а митрополит и владыки простили меня». И я ему молвил: «Государь, мне тебя как прощать?». И он молвил: «Пожалуй, прости меня». И я ему молвил: «Если примешь меры ты к новым еретикам, то и за прежних Бог простит тебя». Да тут же стал бить челом Великому князю, чтобы обыскал еретиков в Новгороде Великом и иных городах и весях, да послал меня на это дело. И князь Великий молвил: «Хорошо. Так тому и быть, потому что и сам я знаю о ересях их». Да и сказал мне: «Знаю про ересь, которую держал протопоп Алексей, и которую держал Фёдор Курицын. А Иван, Максимов сын, и сноху мою Елену, и меня в ересь ввёл. Потому, пошлю во все города обыскать еретиков и искоренять».
