Айдын Шем - Нити судеб человеческих. Часть 2. Красная ртуть
- Бар айт бабана кыйма тартсын! (Пойди скажи отцу, чтобы приготовил фарш!)
И еще что-то говорила энергичная женщина, а Февзи глядел на нее как завороженный.
- Сиз татарсызмы! (Вы татары!) - не столько вопросил, сколько утвердительно воскликнул бедняга Февзи. - Качан кайтыныз? Кырымда татар чокмы? (Когда вернулись? В Крыму татар много?)
Женщина остановила взгляд на молодом человеке и в свою очередь, не прекращая, однако, работы, воскликнула:
- Вай, татар баласы, къайдан кельдин? (Вай, татарский сын, откуда ты явился?)
Она быстро сложила чебуреки для Февзи на гремящие тарелки, как раз новую вымытую партию которых притащил еще другой мальчишка, и сказала по-татарски:
- Мы караимы, - потом добавила не допускающим возражения тоном. - Сейчас эти люди разойдутся, ты подходи, поговорим.
Февзи и его товарищи, измученные квазикотлетами и липкими макаронами, поглощали вкусную еду, пили холодное белое вино, и договаривались, что возвращаться в Старый Крым будут ночью, после того, как вновь проголодаются и еще раз под вечер насладятся великолепной едой. Февзи при этом все посматривал в сторону старой караимки. Наконец, поток любителей чебуреков иссяк, и истосковавшийся по родной речи татарин подошел к опустевшему казану. Девушки с любопытством смотрели на него, что же касается мальчишек, то они подошли к Февзи, обменялись с ним рукопожатием, но не удовольствовались этим и щупали его одежду, трогали его спину, гладили его волосы. Старая караимка рассмеялась и произнесла, конечно же, по-татарски:
- Они впервые видят татарина. Два года назад приезжал сюда один мужчина родом из Отузов, но он был очень осторожен, обменялся со мной парой фраз и поспешил уйти. А ты не боишься этих?
Февзи сказал ей, что вроде бы крымские татары теперь освобождены, и выразил удивление, что в Крыму они не появляются. Он не знал, что снятие с татар комендантского надзора не означало их причисления к свободным людям, что посещение Крыма им запрещено - все же сильно оторвался "петербуржец" от жизни своего народа.
Пришел хозяин чебуречной старый караим и расцеловался с Февзи, пустив при этом слезу. Товарищи Февзи звали его на море, но он еще долго рассказывал караимской семье о том, что выпало на долю аборигенов крымской земли.
- Крым испоганен, - говорил в свою очередь старый караим, в маленькой истертой бархатной шапочке, в зауживающихся книзу штанах и в заправленной за кожаный пояс светло-коричневой рубахе домашнего кроя, - кладбища татарские распаханы, мечети разрушены, в домах татарских живут пришлые люди, которые так и не научились за пятнадцать лет хозяйствовать на крымской земле. Только самогон гнать из винограда наловчились Вино, которое продается в том сарае, делает один русский, но он из довоенных жителей Крыма.
- Что это за название "Коктебель", - спросил под конец молодой татарин у старого караима.
- Какой, к шайтану, коктебель! - взорвался старик. - Все переиначили! По-нашему этот край называется "Кок Тепе Эли" - Страна Голубых Вершин. Погляди на эти горы…
Старик-караим не оговорился, когда сказал: "по-нашему". Караимы, потомки тюркского племени хазар, признающие великими пророками Моисея, Иисуса и Мухаммеда, говорили на том же языке, что и крымские татары.
- Повезло моему маленькому народу караимов, - говорил еще старик. - И германские фашисты нас не тронули, и советская власть нас помиловала, как тюрков, не исповедующих ислам. Но ты не горюй, - вернется твой народ на свою Отчизну!
Февзи вдруг сообразил, что он ни разу не купался в родном Черном море! Он обнял на прощание старого караима и пошел к своим сослуживцам, расположившимся на пляже.
Потом Февзи долго сидел на парапете перед Домом, где писатели творят, и глядел в открывающуюся перед ним ширь, на голубой мыс слева, далеко уходящий в море, на громоздящуюся справа изуродованную в незапамятные времена гору - взорвавшийся вулкан. Июльское солнце раскалило асфальтовые дорожки, заборы, камни на пляже. Море, с утра покрытое рябью, нынче попало в полный штиль и стало похоже на огромную, серебристо-матовую пластину природной слюды. Даль, где водная гладь сливается с небом, казалась слегка розовой, или она представлялась такой уставшим от обилия света глазам Февзи, который во власти разыгравшейся фантазии искал в океаническом просторе белые лоскутки полотняных парусов.
Панорама моря в Стране Голубых Вершин отличалась от той, которая навсегда запечатлелась в памяти мальчика с отрогов южнобережных гор. С окраины его деревни море виделось сверху, и было оно ярко бирюзовым или темно-серым до черноты - в зависимости от времени года, от погоды. Летом море слепило перекрещивающимися в зрачке потоками лучей, частью идущими прямиком от нависшего над водной бездной солнца, а частью отразившимися от зеркальной поверхности этой бездны, и при том не потерявшими своей яркости. Иногда по океану проплывал большой белый пароход, и тогда мальчишки и девчонки со смутной тревогой провожали его медленный проход по расстелившемуся перед ними голубому пространству.
Над зимним морем нередко низко стлались тучи, которые с круч, на которых тавры, прямые предки рода Февзи, расположили свои жилища, казались кудельками белой шерсти, выложенной на камышовой подстилке. Наверное, в эту пору воины с бычьей шкурой на плечах, за что греки и дали им имя тавров, более обычного напрягали свое зрение: не выплывет ли из-под облачной пелены флотилия флибустьеров с берегов Эгейского моря - Полуостров всегда был лакомой приманкой для хищников со всех сторон света…
Февзи помнил, как порой с моря налетал холодный влажный ветер, завывавший в нависших над пропастями скалах голосами дэвов и джинов, этих существ из другого бытия, которые до появления в Крымских горах слова Аллаха докучали людям своим злым бесстыдством. А потом о тех дэвах и джинах потомки тавров, отстоявших свои жилища и от нелюдской нечисти, и от нечисти в обличье людей, рассказывали долгими зимними вечерами своим внукам, не помышляя, что уже в новые времена многоликой нечисти, объединившей свои силы, удастся отнять у них самое дорогое - вечную Отчизну.
Долгое время мне, пленнику России, было невдомек, почему же покрытое веселыми солнечными бликами светлое наше море носит название "Кара-дениз" - Черное море. И не знал я, с какой поры Понт Эвксинский стал называться Черным, и в этом моем непонимании меня поддерживала доступная мне, пленнику, советская историческая литература, каких только надуманных и невразумительных версий не предлагавшая. Но все оказалось гораздо более простым и естественным! И эта истина открылась мне, когда я узнал, что турки Анатолийского полуострова называют Средиземное море "Ак-дениз" - Белым морем, а бывший Понт Эвксинский для них море Черное. И сам я однажды побывал впервые на южном берегу Черного моря, и имея солнце за спиной, видел родную мне морскую гладь непривычно темной, ибо так и должно быть, если лучи Светила падают на водную поверхность из-за головы и, отражаясь, уходят на противоположный берег, в Крым, радуя тамошних жителей веселыми светлыми бликами. Я пересекал земли Анатолии и обращал свой взгляд на море Средиземное с его северного побережья, и лучи солнца, стоящего высоко в небе передо мной, отражаясь от его поверхности, попадали теперь в мой зрачок, а не уходили в противоположную сторону, и это море я видел светлым, в ярких солнечных пятнах. Именно так, именно с такой позиции, привык я созерцать собственное мое море с крымского берега, потому-то всегда внутренне протестовал против именования его Черным. И я понял, что турецкое Белое море - Ак-дениз для человека, взирающего на него с берегов Магриба или Синая, будет казаться черным.
Два летних сезона отработал Февзи в Старом Крыму, а возвращаясь на зиму в Питер жил в общежитии, в выделенной лично ему комнате. Олег уже был молодым папашей, и не реже раза в месяц Февзи проводил в его семье выходной день.
В один из студеных январских днейВолодя обратился к Февзи:
- Между прочим, наша экспедиция переводится в разряд комплексной. Фронт работ расширяется, предполагается, что у нас будет своя машина, а то и две. Понимаешь, финансирование будет идти от нескольких институтов. Короче говоря, нужен постоянно находящийся в Старом Крыму сотрудник. И не просто завхоз, а завхоз в ранге научного сотрудника. Я вот подумал, может быть, ты пойдешь на эту работу? Будешь считаться в длительной командировке, денежки, соответственно, пойдут. Тебя ведь семья в Ленинграде не держит, а прописка ленинградская сохранится. А?
- И думать нечего! - Февзи вскочил, будто бы его подбросило. - Бежим!
- Ты чего это? - Володя удивленно воззрился на товарища.
- Володя, ведь могут другого назначить! Надо мне срочно подать заявление о согласии на эту должность! - Февзи чуть ли не тянул товарища за руку.
