Наталья Павлищева - Страшная тайна Ивана Грозного. Русский Ирод
Невиданное чудище вёл за повод странный человек в намотанной на голове тряпке. Поводырь был тёмен обличьем, с чёрными, как спелые сливы, глазами. Он вёл себя беспокойно, то и дело оглядывался, дёргал безо всякой надобности повод, что-то кричал слону. На спине чудища красовалось богато разукрашенное кресло, с которого свисали всякие висюльки, на подлокотниках виднелись резные шишаки, сам слон был покрыт богатой попоной... В кресле сидел, оглядывая окрестности, мальчонка, разодетый, как и поводырь. Его глазёнки блестели от любопытства.
Зеваки топали за слоном толпой, галдели, пересмеивались, незлобиво переругивались. Они настолько заполонили улицу, что всадники, сопровождавшие чудище, с трудом пробивали дорогу себе. Среди общего гвалта, начавшегося после нескольких минут изумлённой тишины, их голоса были попросту не слышны. Чтобы хоть немного разогнать любопытных, пришлось пускать в ход кнуты.
Зеваки чуть посторонились, но слона в покое не оставили. Такое внимание, видно, надоело измученному дорогой гиганту: когда кто-то в очередной раз попытался дёрнуть его за ухо, слон вдруг поднял хобот вверх и возмущённо затрубил! Народ шарахнулся в стороны, раздался испуганный визг женщин и крик детей. Погонщику с трудом удалось успокоить животное.
По спинам любопытных снова заходили кнуты, всадники разгоняли людей с дороги, крича:
— А ну прочь! Посторонись! Дуроломы проклятые! Растопчет же, как мух!
Это москвичи поняли и сами, потому больше никто не рискнул дёргать слона или даже подбираться к нему ближе. Но отставать не отстали, так и шли сзади до самого Кремля. Разбирать стену не пришлось, слон прошёл в ворота.
Астраханский царевич Бекбулат поторопился добраться до царя раньше слона и уже рассказал Ивану Васильевичу о необычном подарке, топающем по русской земле в специально сделанных для него лаптях. Чтобы слон не сбил ноги, его пришлось обуть, по огромные лапти стирались за полдня, потому несколько мужиков трудились днём и ночью, изготавливая новую обувь.
Государь подарку подивился, со смехом расспрашивал о том, как тот ест и пьёт. Бекбулат больше упирал на то, что раджи разъезжают, с важностью восседая на спине огромного животного. Ивану понравилось, что сверху все люди кажутся такими маленькими...
— А как же туда влезать? — вдруг заволновался царь.
Царевич уже всё выяснил, он усмехнулся:
— Слон выучен кланяться, вставать на колени. Он опускается перед раджой, тогда можно и залезть.
Сознание, что огромное животное встанет перед ним на колени, весьма понравилось Ивану Васильевичу.
Перед тем как показать чудище царю, ему решили дать отдохнуть с дороги, не то поведёт себя не так, как надо... Посмотреть, как слон станет пить и есть, собралось народу не меньше, чем при его входе в город.
Чудище с удовольствием хрумкало морковкой и репой, ело траву и листья. А когда ему поставили ведро воды, то слон сделал совершенно непонятное: за мгновение с шумом втянул в себя целое ведро, поднял хобот и вдруг выдул воду себе на спину! В стороны полетели брызги. Народ ахнул:
— Ишь ты! Купается!
Холопы быстро натаскали ещё воды, и вскоре весь двор был залит из-за слоновьего обливания. Пил слон тоже помногу. Он ещё дважды трубил, подняв хобот кверху, чем приводил в восторг мальчишек и заставлял заходиться лаем московских собак.
Поутру подарок решили вести к государю в Александровскую слободу. Вблизи государева двора пришлось слона переобувать и чистить, потому как лапти стёрлись, а поднятая им и сопровождающими зеваками пыль осела серым слоем на серых же боках животного. Её не было бы видно, если бы слон не махал время от времени ушами. Каждое движение огромных опахал поднимало облако пыли. Бедолагу завели в речку, чтобы смыть грязь, вычистили, сняли его лапти, на спину снова водрузили сиденье и в сопровождении толпы зевак отправились дальше.
Конечно, московских зевак в царскую слободу не пустили, пришлось поворачивать обратно, потому они не увидели трагедии, разыгравшейся перед крыльцом.
Государь вышел посмотреть на необычный подарок. С утра ярко светило солнышко, но было душно, чувствовалась приближавшаяся гроза. Но если москвичам было тяжело в душном мареве, то слон чувствовал себя явно хорошо, видно, привык. Он спокойно, не спеша переставляя огромные, как столбы ворот, ноги, шагал вслед за своим поводырём. Стража у ворот дивилась: ишь, как смирная корова... Хобот при каждом шаге чуть качался, огромные уши шевелились, гоняя ветерок вокруг головы, маленькие глазки безучастно смотрели, изредка моргая длинными ресницами. Всё было мирно, даром что чудище...
Слона остановили на изрядном расстоянии от государя, мало ли что... Иван Васильевич, видя, что животное ведёт себя вполне спокойно, сам подошёл ближе. Вокруг собрались все опричники, готовые броситься на защиту своего государя даже против такого чудища.
— Хорош... — похоже, что у Ивана Васильевича было благодушное настроение, несмотря на духоту. — Прикажи, чтоб встал на колени!
Толмач, подскочивший к поводырю, что-то зашептал на ухо. Слон только чуть повёл ухом в сторону нового шума. Погонщик закивал головой и принялся также что-то говорить слону.
И тут произошло неожиданное: стоявший спокойно слон вдруг заволновался, задёргал ушами, хобот его поднялся. Погонщик чуть дёрнул свисавшую от головы верёвку, легко ударил животное длинной палкой, которую всю дорогу держал в руке, и что-то закричал.
Но слон, казалось, не замечал ни окриков надсмотрщика, ни его ударов, он попятился, мотая головой, потом поднял хобот кверху и вдруг затрубил на всю округу! Царь взъярился:
— Что это он?! Вели ему встать на колени!
Погонщик дёргал верёвку, лупил животное изо всех сил, что-то кричал, видно, заставляя опуститься на передние ноги, но бесполезно. Слон продолжал трубить, отступая назад и мотая головой, точно отказываясь выполнить требование царя.
Закончилось всё печально, царь крикнул одно слово:
— Зарубить!
Людей вокруг оказалось слишком много для одного слона. Хотя бедолага и растоптал троих особо рьяных холопов, поранил несколько человек, нападавших с бердышами и саблями, но победа осталась за людьми. Разнёсший в щепки два забора и половину крыльца слон наконец упал, заливая кровью всё вокруг. Долго над Александровской слободой разносился предсмертный крик израненного животного... Вместе с непокорным слоном погиб и погонщик.
Разъярённый государь ушёл в свои покои и долго не показывался. Его душила злость, какой-то урод посмел не встать перед ним на колени, хотя не раз делал это перед другими! Его, царя, не уважило простое животное!
Начавшаяся гроза загнала под крышу любопытствующих, хотя таких и было немного. Только у истекавшего кровью слона, гладя его огромную голову, рыдал мальчик в такой же одежде, как у погонщика. Глаз животного с грустью смотрел на ребёнка, постепенно мутнея. Мальчик о чём-то спрашивал у своего пострадавшего друга, даже если бы кто и услышал, то не понял бы чужой язык. Но как мог слон объяснить, что в тот момент, когда раздался приказ опуститься на колени, он увидел двух мышей! Мышь для слона самый страшный зверь, её гиганты боятся больше всего. Потому бедолага и шарахнулся в сторону, трубя во всё горло. Никто из людей не заметил серых мышек, все видели только царя, а виноват оказался слон.
Неудачный подарок старались не вспоминать. Царевич Бекбулат чувствовал себя виноватым, потому поспешил отъехать обратно в Астрахань. О мальчике попросту забыли. Он сидел над своим любимцем, пока того не забрали холопы, потом поплёлся, сам не зная куда. Слона утащили и, разрубив на куски, побросали их в пруд. Вполне привычная картина, всех казнённых сбрасывали именно туда, зато рыба в пруде, откормленная на крови, водилась отменная.
Алексей Данилович Басманов с тревогой наблюдал за Иваном Васильевичем. Государь нравился ему всё меньше и меньше, то есть не нравилось его состояние.
Сначала они два месяца бились, сочиняя достойный, как казалось Ивану Васильевичу, ответ князю Курбскому. Теперь вон вовсе не в себе государь... Откуда было знать боярину о тайных мыслях Ивана Васильевича, о них никто, кроме верного Скуратова, и не подозревал.
Басманов с самого начала морщился: ну чего вообще было отвечать этому беглому изменнику? Знал бы, так перехватил бы проклятое письмо, а Ваську Шибанова и без царского повеления сгноил в тюрьме или посёк мечом лично, но до Москвы не допустил. Воевода злился на Морозова, ставшего вместо Курбского юрьевским воеводой! Экий дурень, захотелось выслужиться? Ну достал эти свитки из-под печи, ну поглядел в них, и сожги. Так ведь нет, притащил вместе с вольным на язык холопом в Москву! Шибанов и на плахе кричал о достоинствах своего хозяина, чем совсем раззадорил государя. Из этого задора ничего хорошего не вышло!
