Юзеф Крашевский - Дети века
— А отчего же она не вышла замуж? — спросил Скальский.
— Это-то и остается неразгаданной тайной, потому что за нее сватались даже князья; но гордая панна капризничала, подозревала, что ее брали из-за денег, отказывала и отказывала нарочно резко, и, таким образом, дожила до пятидесяти, а теперь курит сигары, сама управляет имением, и как еще деспотически! А уже о замужестве нет и помышления. Разно говорили, — прибавил шепотом Горцони: — что было даже несколько романов, но это, может быть, выдумки. Верно то, что вряд ли уж пойдет она замуж, а родня около нее вертится, как бес перед заутреней.
Вот все, что рассказал Горцони, но слова эти не упали на бесплодную почву — их пан Рожер принял близко к сердцу.
"Была бы великолепная штука, — подумал он, — если б я мог познакомиться с нею и… Что значит пятидесятилетний возраст? Идалия ведь хочет идти за старика без имени, без образования, а здесь — все. Вопрос только в том: каким образом?.."
Действительно, все смелые замыслы зацепились на этом страшном "каким образом?"
Пан Рожер не обладал пламенным воображением и трудно было ему придумать средства. Вечером он открылся сестре. Хотя он и не признавал превосходства над собой панны Идалии, однако не брезговал этим женским умом.
Панна Идалия внимательно слушала его, покуривая папироску.
— А, — сказала она, подумав, — мысль хороша, но трудна для исполнения. Все прежде употреблявшиеся средства: сломанное колесо, опрокинувшийся экипаж, заблудившийся путешественник — избиты уже донельзя. Романы выдали тайну, никто теперь не поверит ни в какую подобную случайность. Поехать прямо к старой панне невозможно. Но не граничит и Волчий Брод с Пап-ротином? Ведь это, кажется, в той стороне?
Пан Рожер не знал, но немедленно сбегал за инвентарем и планом. Не фатум ли это? Папротинский лес сходится с пущей, принадлежавшей к Волчебродскому имению.
Брат и сестра всплеснули руками. Пан Рожер поцеловал панну Идалию.
— Бога ради, никому ни слова! — шепнул он. — Завтра еду в Папротин, возьму с собою лакея, туалет, экипаж, и в качестве соседа имею полное право представиться в Волчьем Броде.
Скальский радостно потирал руки и с гордостью приподнял голову.
— О судьба, поблагоприятствуй! — воскликнул он. — Отличная была бы штука подцепить подобное наследство у этого голяка барона.
— Но что ж говорят о панне?
Пан Рожер повторил сестре все им слышанное от Горцони.
— Здесь дело идет только о том, чтоб жениться, — прервала панна Идалия, — а потом для чего же существуют ум, ловкость, молодость? Если б ты не сумел устроиться, я презирала бы тебя.
— Но, пожалуйста, никому ни слова!
— Можешь быть спокоен.
Будущему владельцу Папротина не было ничего легче, как выбраться на другой же день рано утром и, взяв добрых почтовых лошадей, очутиться к вечеру на месте. Так как прежний арендатор имел право жить в доме до марта месяца, то помещик поместился во флигеле; новый владелец, однако же, и тут нашел уже дворню услужливых людей и весьма радушный прием. Хотя он приехал ночью, однако к нему явился лесничий, который лесные трущобы знал так же хорошо, как и соседство. Не желая обнаружить нетерпения, пан Рожер просил его осмотреть на другой день границы. Разговор сам собою должен был коснуться панны Флоры.
Утро было прекрасное, но несколько осеннее; старик лесничий добыл коня, и они выехали после завтрака. Пан Рожер заботливо осматривал границы, хотя это его нисколько не занимало.
Доехали они, наконец, до старого дуба, намеченного крестом.
— Здесь, вельможный пане, — пояснил лесничий, — земля ваша сходится с землей вельможной пани Забржеской, и граница идет по высохшему руслу ручья до Кудашевой долины, а оттуда…
— А! Панны Забржеской, из Волчьего Брода? — спросил Скальский.
— Точно так, из Волчьего Брода.
— А далеко это отсюда?
— Вельможный пане, отсюда будет миля, а от дому полторы.
— Нет ли пограничных споров?
— Где же их нет? Есть, и даже трудный к разрешению спор, по поводу ручья…
— Я не люблю споров и полагаю уладить дело, съездив в Волчий Брод.
— Что касается поездки, то почему и не поехать, но чтоб из этого вышло что-нибудь, напрасно льстить себя надеждой.
— Почему?
— Потому что вельможная панна Забржеская, с позволения сказать, без обиды, Ирод баба.
— Вот как! — воскликнул, засмеявшись, Скальский.
— Она сама объезжает границы верхом или в одноколке, за всем наблюдает, ведет процессы и никому не уступит.
— Что ж, она уже стара?
— Не скажу, чтоб была стара, — отвечал лесничий, — но и молодою признать трудно. Когда я здесь поселился, она была такая же как и теперь, а этому уже лет пятнадцать назад; только немного словно пробились усы, но это ее не портит. Особа весьма серьезная, только как будто бы и не женщина.
Пан Рожер улыбнулся.
— Удастся ли что, или не удастся, а мне надобно побывать у нее.
— Конечно, от этого вас не убудет, и из одного любопытства стоит посмотреть дом в Волчьем Броде, потому что вряд ли где встретится подобный.
— Что же в нем особенного?
— Все, вельможный пане, — отвечал лесничий, — начиная от помещицы до капеллана.
— Что ж это за капеллан?
— А кто его знает? Кажется, из Египта или из какой-то запрещенной земли: когда он служит обедню, то на таком языке, что не знаю, может ли его понять и сам Господь Бог.
Так как не приходилось вдаваться в излишние расспросы, пан Рожер замолчал, обещая себе лично познакомиться с домом панны Забржеской. Действительно, он поехал к ней на другой день.
Волчий Брод не представлял особого великолепия, и отличался только непомерной обширностью построек, расставленных не с большой симметрией. Среди старых деревьев, аллей и клумб стояло больше строений, нежели сколько, по-видимому, было нужно. Самый дом, довольно низкий, отчасти деревянный, частью каменный, строенный и перестроенный в разные времена, представлял смешанные образцы различных стилей.
Среди лабиринта этих пристроек, галерей и крылец расхаживала многочисленная прислуга.
К гостю вышел пожилой мужчина вроде дворецкого. Пан Рожер отдал ему свою карточку и объявил, что в качестве соседа и владельца Папротина желал бы представиться панне Забржеской, засвидетельствовать почтение и вместе поговорить о границах.
Дворецкий принял его с поклоном и, введя в нижнюю залу, отправился к хозяйке.
Пан Рожер имел время осмотреться в огромной и оригинальной зале, которая, очевидно, переделана была из двух огромных зал, ибо посередине остались два столба, замаскированных плющом.
Повсюду полно было мебели, картин, дорогих древностей, этажерок, ковров и подушек.
Трудно было местами пройти среди этих масс самой разнообразной мебели.
Много прошло времени, пока растворилась одна боковая дверь и в нее вошла немолодая особа высокого роста, широкоплечая, с гордой осанкой, в черном платье под шею, с открытой головой, не обладавшею избытком волос, но и без всяких искусственных украшений. В выражении лица заметна была привычка повелевать. Особа эта не отличалась красотой, но черты лица были правильны, глаза прекрасные, рот небольшой. Она не возбуждала симпатии, да и, казалось, совсем не заботилась об этом.
С первого же взгляда пан Рожер понял женщину и трудность безумного своего замысла, от которого готов был уже отказаться. Увидев ее, он убедился, что овладеть ей было невозможно. Панна Флора смотрела на свет так, как бы уже для нее в нем не было ни малейшей загадки, никакой привлекательности, по земле шла твердою поступью, не имея желания ходить по облакам.
Когда Скальский ей представился, она вежливо, но холодно поклонилась ему, указала кресло и заговорила таким громким и решительным голосом, что на пана Рожера произвела впечатление переодетого мужчины.
— Итак, вы новый владелец Папротина? — сказала она, барабаня толстыми пальцами по столу. — Было время, когда я сама хотела купить его, но как-то не случилось. Имение, кажется, хорошее, но требует много труда, надзора и капитала. Мне было бы с ним тяжело, потому что много хлопот и со своими имениями, и это женщине не под силу.
Гость молчал.
— Вы знаете сельское хозяйство? — спросила она через минуту.
Пан Рожер и не походил на хозяина, да и казалось ему неприличным выдавать себя гречкосеем, и он отвечал с улыбкой:
— О нет! Большую часть жизни я провел по городам и долго слушал лекции в германских университетах.
— В таком случае я не завидую вашей покупке, — сказала панна Флора. — Вы здесь долго не поживете, а что же значит поместье без хозяина!
— Почему же не проживу! Найду соседство, охоту, книжки.
— Да, охоту, книжки, но не соседство, — прервала панна Флора, — потому что мы живем каждый для себя. Я никого не принимаю, другие мало и редко.
