Александр Сегень - Ричард Львиное Сердце: Поющий король
В Эммаусе, том самом Лжеэммаусе, в коем король Англии мечтал встретиться с Воскресшим, не оказалось ни единого вооруженного сарацина. Это пуще прежнего разозлило Ричарда, мечтавшего взять селение с боем и хоть немного погреть душу радостью сражения. Он разместился в том доме, где дервиш-сеид, назвавшийся Исой, явил ему чудо с голубкой. Здесь Ричард крепко напился, выпил очень много, но опять не увидел Бога, а только пуще прежнего рассвирепел на печальную судьбу своего львиного броска и приказал привести ему двух сарацинок покрасивее. Удалось отловить только одну, да и то не шибко привлекательную. Пьяный, с трудом понимающий, что происходит, Ричард сам разорвал на ней одежды и изнасиловал. Поначалу она пыталась сопротивляться и даже поцарапала королю Англии плечи и спину, но, когда он проснулся среди ночи, она нежно гладила его трепетной рукой и целовала влажным ртом, и Ричард ответил на ее призывные ласки. Когда же под утро настало окончательное пробуждение и протрезвление, ему стало до того стыдно, гадко и отвратительно, что он страшно зарычал, готовый разорвать ни в чем не виноватую сарацинку в клочья:
— Ялла имши мин хоне! Рух халла! Икроди! Рух халла![118]
— Исмахли…[119] — пробормотала несчастная, видимо желая попросить дать ей возможность одеться, но английский король еще страшнее крикнул:
— Рух халла! Рух халла!
И она вынуждена была выскочить вон, прижимая к груди одежды, чтобы там, под дождем, торопливо одеться и бежать куда глаза глядят от страшного Альб-аль-Асада, которым арабские женщины пугают малых детишек. А сам Альб-аль-Асад корчился в постели из шкур, рыдая и стуча себя по лбу кулаками так, что мокрые искры сыпались из глаз. Черная ублиетка распахнулась в его душе, и из нее лезли и лезли — венгерский леведь Ласло, кентерберийский аббат Томас Бекет, сарацин, подвернувшийся ему здесь тогда, в Эммаусе, коему он раскроил череп, и десятки других безымянных рыцарей и простых вояк, греков, сарацин, нормандцев, аквитанцев, гасконцев, сицилийцев, которых он собственноручно отправил на тот свет… Они выползали из черной дыры и выстраивались перед ним, но явно не знали, что хотят с ним сделать, и Ричарду в конце концов стало даже смешно.
— Кыш! — крикнул он призракам. — Рух халла! Go hence!
— Это вы мне, ваше величество? — раздался голос Лейчестера.
— Нет, не вам, эн Робер… I mean — sir Robert, — вдруг перешел на английский язык Ричард. — Why do I not speak the language of my subjects?[120] А впрочем, я знаю его чуть лучше арабского. Что там творится в мире, сэр Роберт?
— Дождь кончается, ваше величество. Мы можем двигаться дальше, к замку Бельмонт.
— Прекрасно! Пусть трубят поход.
Замок, построенный первыми крестоносцами в живописной горной местности и носящий название Бельмонт, оказался полностью разрушенным. Крестоносцы подъезжали к нему в снегопад, сплошной стеной сыпавшийся на разваленные стены замка.
— Проклятый Саладин! — воскликнул горестно Ричард. — И здесь он не дал мне погреться битвой. Это худшее из всех коварств, которые он только мог придумать, чтобы отомстить мне за мое вероломство.
В следующий миг на сердце у Ричарда сделалось еще тоскливее. Он увидел великого магистра тамплиеров, рядом с которым ехал на черном коне не кто иной, как сенешаль Жан де Жизор. Оба, де Сабле и де Жизор, подъехали к королю Англии с поклоном. Сквозь белый снег, облепливающий голову, усы и бороду сенешаля, просвечивала его черная душа, углился взгляд, полный презрения и к Ричарду, и ко всему, что происходит на свете.
— Эн Жан! — воскликнул Ричард, чувствуя, что боится этого человека. — Я полагал, вы пребываете в своей Жизорской комтурии.
— Нет, как видите, я уже возвратился, эн Ришар.
— И что вы хотите рассказать мне?
— Что наши лазутчики успели уже разведать о положении в Бетнубе. Там Саладин не произвел разрушений, и лучше всего будет, если мы немедленно двинемся туда.
«Он нарочно говорит так, чтобы я поступил вопреки его совету», — смекнул Ричард и в ответную улыбку попытался вложить все презрение, которое он испытывал к Жану де Жизору.
— Отлично, — ответил он. — Благодарю. Мы так и поступим. Тотчас же отправляемся в Бетнубу. Я слышал, что это первая точка, из которой уже видны вдали очертания Иерусалима.
— Только при очень, очень ясной погоде, ваше величество, — поспешил разочаровать короля сенешаль Жан.
— Вы, кажется, чем-то недовольны, эн Жан?
— Давно не видел в здешних краях столь обильного снегопада, ваше величество. Такое ощущение, будто природа взбунтовалась против вашего похода.
— Оставьте это ощущение при себе. Лучше поведайте мне, как обстоят дела на рубежах Английского и Французского королевств.
— Охотно, эн Ришар, охотно. Когда я уезжал из Жизора, намереваясь возвратиться сюда, положение дел было таково: войска короля Франции стоят под стенами Ле-Мана, они только что овладели правым берегом Сарты и, таким образом, завершили полное окружение города. Другое войско подошло к Руану и, полагаю, уже взяло город в кольцо осады. Его возглавляет лично ваш брат, эн Жан Сантерр. Думаю, что с падением Ле-Мана и Руана кончится ваша власть и Жан будет объявлен новым королем Англии. Так что вам останется завоевать Иерусалим и провозгласить себя королем Иерусалимским, ведь вы же не сможете оставаться не королем. Но я бы посоветовал вам немедленно свернуть ваш неудачный поход и как можно скорее отправляться домой, спасать то, что еще не поздно спасти.
— Почему вы считаете мой поход неудачным? Он только начался. Через пару дней мы будем под стенами Иерусалима.
— Вам виднее, эн Ришар. В таком случае мне остается предречь вам, что вы потеряете все.
Разъехавшись с де Жизором, Ричард всю дорогу до Бетнубы мучительно размышлял над сказанным сенешалем. Если Ле-Ман и Руан действительно осаждены, то ему и впрямь следовало бы поспешить туда. Но что будет здесь? Ни о каком мирном договоре с Саладином не может быть и речи. Он наверняка прекрасно осведомлен о движении войск крестоносцев, он наверняка в ярости, что Ричард столь вероломно нарушил мирные переговоры. Стоит королю Англии покинуть Святую Землю, оставшимся крестоносцам мгновенно будет нанесен сокрушительный удар. Нет, что бы ни происходило под стенами Ле-Мана и Руана, надо идти завоевывать Иерусалим. Только в этом спасение. Даже если Жан провозгласит себя новым королем Англии, его легко можно будет свергнуть, став освободителем Гроба Господня.
— Боже! За что ты так немилостив ко мне! — шептал Ричард и еще больше тосковал, вспоминая, что этими же словами сетовал на Бога больной леонардией Филипп-Огюст. — Что за проклятие лежит на всех нас, несущих на одеждах и в сердцах Твой крест?
Но он прекрасно знал, как называется это проклятие, — маловерие.
В занесенной снегом Бетнубе поставили большой лагерь. Снег перестал валить стеной, а вскоре и совсем прекратился. Потеплело, и снег быстро таял, стекая с гор вниз, в вади. Множество костров, разожженных крестоносцами, способствовало его скорейшему таянию. Здесь, в Бетнубе, пилигримам суждено было встречать праздник Эпифании, День королей [121] — Крещение Господне.
Ричард пытался молиться, но никакого желания говорить с Богом у него не было. Он обиделся на Бога. Он понимал, как это глупо и пагубно, но ничего не мог поделать со своей обидою. Как могло случиться, что его — такого славного, веселого, певучего, светоносного государя — Господь обделил милостью, не дает благодати, не хочет, чтобы он освободил Его Гроб!
В таких обидчивых терзаниях король Львиное Сердце бродил по огромному лагерю, разглядывал оборванных, истощенных болезнями, а нередко и недоеданием, людей, сидящих у костров. Он думал о том, что будет, если он прямо сейчас прикажет возвращаться в Яффу? Всеобщая радость? Крики ликования? Нет, не может быть. Ведь еще так недавно они кричали от восторга, что наконец-то идут на Иерусалим.
Нет, он видел, что, сколько бы мук ни выпало на их долю, они, рядовые крестоносцы, готовы были все терпеть ради заветной цели.
Около одного из костров вдруг кто-то вскочил и, протягивая руки в ту сторону, где незримо лежал Град Святой, закричал:
— Гроб Господень! Узри нас!
И тотчас все вскочили и как безумные стали выкрикивать, тоже протягивая руки на восток:
— Гроб Господень! Спаси нас!
Слезы восторга катились по щекам некоторых из этих обезумевших людей, а ветер срывал эти слезы и разбрасывал по сторонам. Несмотря на холод, в лагере сильно пахло гнилым мясом и нечистыми телами. Возле другого костра стояли носилки, на которых лежал больной рыцарь из Бургундии. Он бредил и в бреду причитал довольно весело:
— Господи, мы на добром пути. Боже мой, помоги нам! Пресвятая Богородица, спаси нас. Дева Мария, сподоби узреть Гроб Господень. О, я вижу, вижу его! Боже, благодарю Тебя! Стопы Твои лобзаю… Адель, любимая, я вижу Гроб Господень!..
