Филипп Ванденберг - Гладиатор
Римляне с нетерпением ожидали открытия нового цирка. Тит, сменивший на престоле своего отца Веспасиана, объявил в зачитанном на всех перекрестках эдикте, что открытие амфитеатра Флавиев — такое название было дано ему в честь семьи императора — будет сопровождаться стодневным праздником. Было собрано девять тысяч диких зверей — среди них сотня львов, тигры, слоны, крокодилы и гиппопотамы. Вступить в схватки готовы были пять тысяч гладиаторов. Перед зрителями должен был разыграться даже морской бой. Бывало ли когда-нибудь что-либо подобное?
Над тремя ярусами трибун, которые предусматривал план, утвержденный еще отцом, Тит повелел воздвигнуть четвертый, изрядно поспорив при этом с зодчим Эвмаром, с большой неохотой согласившимся добавить нагрузку на легкие арочные своды трех нижних ярусов.
— Этот амфитеатр, — сказал Вителлий, в который уже раз меряя шагами арену рядом с Поликлитом, — станет великолепнейшим зданием мира. Сражаться здесь должно быть великой радостью!
На ходу Вителлий продолжал шепотом отсчитывать шаги.
— Я не могу, — возразил Поликлит, — примириться с мыслью, что, потеряв зрение, ты все же хочешь еще раз выйти на арену. Мне кажется, боги воспримут это как кощунство.
Вителлий остановился.
— Ночь окружила меня по воле богов. Почему они не решили просто убить меня? Слепой гладиатор — это ведь то же самое, что мертвый гладиатор. Я хочу либо продолжать сражаться, либо умереть. Веспасиан сказал, что хочет умереть стоя, как подобает императору, и умер стоя, опираясь на руки своих друзей. Я хочу, когда боги пошлют мне смерть, встретить ее на арене. Там и только там!
Поликлит был человеком жестким, которого не так-то просто было вывести из равновесия, но эти слова тронули его. Положив руку на плечо Вителлию, он посмотрел в его незрячие глаза.
— Твое желание — закон для меня, пусть даже оно идет против моих убеждений.
— Жди меня здесь, — жестом остановив наставника, сказал Вителлий.
Поликлит с изумлением наблюдал, как гладиатор направился к центру арены, повернулся на девяносто градусов, прошел к ограждению, свернув налево, обошел половину овала арены и оттуда вернулся прямо к исходному пункту.
— Невероятно, — покачал головой ланиста и, когда Вителлий подошел к нему, проговорил: — Ты разгуливаешь по арене так, словно родился и вырос на ней.
С первого яруса трибун за этой сценой наблюдал, покачивая головой, Корнелий Понтик, секретарь Вителлия. Только он, Поликлит, греческий врач и четверо рабов знали о слепоте гладиатора. Уже несколько недель они прикрывали Вителлия, чтобы ни у кого не могло возникнуть подозрений. Даже Плиний, посетивший Вителлия и рассказавший ему о смерти своего дяди при извержении Везувия, ничего не знал о беде, постигшей гладиатора.
— Он и впрямь величайший гладиатор Рима!
Корнелий Понтик поднял глаза. Рядом с ним стоял Эвмар. Секретарь испугался, сообразив, что зодчий, судя по всему, уже какое-то время наблюдает за гладиатором.
— Сейчас, надо полагать, он старается свыкнуться с размерами новой арены, — добавил Эвмар.
Корнелий согласно кивнул.
— Ему пошел уже сорок девятый год, и он считает, что в силу возраста должен готовиться к поединкам тщательнее, чем кто бы то ни было.
— Он победит любого из своих противников, — сказал Эвмар. — Гладиатор, так серьезно относящийся к своей профессии, — это истинный дар богов. О нем можно не беспокоиться. Последний бой заставил меня поверить в непобедимость Вителлия.
— Ты видел этот бой?
— Конечно. Никогда не забуду, с каким спокойствием он выдерживал страшные удары Байбуса. Любой другой на его месте лишился бы чувств от первого же из них.
Со своего места мужчины наблюдали за странными упражнениями, которые выполнял гладиатор под руководством своего наставника.
— Временами Поликлит обращается с ним, как с малым ребенком, — заметил Эвмар.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ну, посмотри же! Он вертит им и подталкивает его, словно неуклюжего новичка.
Корнелий Понтик занервничал.
— Может, это и есть секрет его успеха в качестве наставника…
— Возможно, — ответил Эвмар.
Секретарь гладиатора облегченно вздохнул, когда кто-то позвал зодчего во внутренние помещения трибуны.
Тем временем Поликлит и Вителлий вернулись к торцу арены. Наставник непрерывно кружил вокруг своего воспитанника, то топая ногой, то едва слышно переступая по песку. Прислушиваясь, Вителлий каждый раз поворачивался лицом прямо к ланисте.
— Неплохо, — похвалил подопечного Поликлит.
Когда наставник имитировал нападение, Вителлий парировал его, сделав шаг назад, а если ланиста пробовал отступить, немедленно следовал за ним. Немалым удобством было то, что арена, под которой находился заполненный водою бассейн, была сооружена из засыпанных песком досок. Каждое движение противников сопровождалось глухим звуком и чуть заметным колебанием досок, позволявшим Вителлию ориентироваться в происходящем. Так они упражнялись целыми неделями до тех пор, пока последний рабочий не покинул амфитеатр, оставив новое чудо света дожидаться, когда в нем будет разыгран небывалый спектакль.
Прошло почти полгода с того дня, когда Вителлий потерял зрение. Помимо узкого кружка посвященных, о постигшем гладиатора несчастье не знал никто. Поликлит и Корнелий Понтик снова и снова пытались убедить Вителлия отказаться от мысли еще раз выйти на арену, но чем они были настойчивее, тем с большим упорством и ожесточением гладиатор продолжал готовиться.
— Сегодня я хотел бы развлечься, — сказал Вителлий Корнелию Понтику вечером накануне открытия игр.
Тот удивленно посмотрел на своего господина.
— Да, — продолжал гладиатор, — не думай, что если боги лишили твоего господина зрения, то он не может больше радоваться жизни. Подготовься и надень свой лучший наряд.
Принарядившись, они направились к Авентину, у подножия которого, напротив Большого цирка, располагалось великое множество харчевен. Корнелий прикладывал усилия, чтобы поспеть за своим быстро шагавшим господином, приостанавливавшимся только перед бордюрами перекрестков. Вителлий велел зачитывать написанные на вывесках названия харчевен и в конечном счете остановился на заведении под названием «У семи братьев».
Как всегда, когда объявлялось о начале больших многодневных игр, Рим был переполнен чужеземцами. Сейчас, в преддверии стодневного зрелища, гости прибывали даже из самых отдаленных провинций. Они приезжали с севера — из только что завоеванной Британии, из лежащей в низовьях Дуная Дакии и из расположенной на самом западе империи Лузитании. Из Азии прибывали армяне, а из Северной Африки — мавританцы. Все они наводняли улицы столицы, превращая ее в некое подобие Вавилона.
Хозяин харчевни провел гладиатора к лучшему из столиков.
— Для меня великая честь, что ты решил отужинать здесь перед боем.
— Вольные вечери избаловали меня, — засмеялся Вителлий. — Хотелось бы узнать, что предложишь нам ты, старина.
— Мясо дикого кабана, запеченного с каштанами, вино с лучших виноградников Альбани и на закуску поджаренные в меду орехи.
— Что ж, подавай! Пусть стол ломится от твоих яств!
С соседних столов доносились обрывки фраз на никогда не слыханных гладиатором языках.
— Откуда эти люди? — спросил Вителлий у своего спутника.
— Я могу распознать только греков и галлов. Остальные говорят на незнакомых мне наречиях. Что ж, при размерах нашей империи в этом нет ничего удивительного. Не каждому боги даровали способность говорить, как Митридат, на двадцати двух языках.
Пока хозяин расставлял блюда, Вителлий заметил:
— Владыка Понта был не только знатоком языков, но и величайшим в истории обжорой. Его пища отличалась необычностью и изобилием. Он даже установил награду для самого прожорливого едока своей страны.
Аромат поджаренного до румяной корочки мяса ударил в ноздри гладиатору.
— Это не ему ли довелось встретиться в битве с нашим полководцем Лукуллом?
— Богами клянусь, если бы они предпочли посостязаться в жратве и выпивке, это сохранило бы римлянам множество жизней.
Вителлий взял свой кубок, плеснул несколько капель на пол и проговорил:
— Пьем за Тита, нашего императора, построившего самый замечательный амфитеатр в мире!
— За нашего императора и за тебя, — ответил Корнелий. — И за твою грядущую победу.
Вителлий отмахнулся.
— Зачем думать о том, что будет завтра? «Carpe diem… Живи сегодняшним днем», — сказал поэт.
Он громко рассмеялся. Никогда еще писец не слышал, чтобы его господин смеялся так весело. Вино начало уже оказывать свое действие, и Корнелий Понтик присоединился к безудержному смеху слепого гладиатора.
