Агилета - Святая с темным прошлым
К слову сказать, Кутузов был одним из последних, кто видел Павла в живых. Перед тем, как лишиться жизни мартовской ночью, злосчастный император ужинал в тесном, почти семейном кругу. Михайла Ларионович был на этом ужине едва ли не единственным, кто не состоял с государем в родственных отношениях, что позволяет судить о степени его близости к самодержцу.
По правую руку от «русского Гамлета» сидела его супруга, Мария Федоровна, которая, не успеет остыть тело мужа, огласит Михайловский замок достойным момента истошным криком: «Я хочу царствовать!» По левую – наследник престола, цесаревич Александр, с чьего молчаливого согласия его отец отойдет в небытие несколько часов спустя. Мило, не правда ли?
Любимец Екатерины, доверенное лицо ее сына, с воцарением внука своей покровительницы Кутузов не должен был испытывать ни тени беспокойства. Александр I, родившийся в тот год, когда Михайла Ларионович расстался с Василисой, и годившийся ему в сыновья, четко обозначил свой политический курс словами: «При мне все будет, как при бабушке». А стало быть, у генерала Кутузова будет прежний почет и новые должности, достойные его опыта и способностей.
И сперва «дней Александровых прекрасное начало», действительно не вызвало у Кутузова, как и у прочей страны, ничего, кроме воодушевления. Из унизительных ссылок были возвращены все жертвы Павловского гнева, армия приобрела прежний боевой вид взамен смехотворно парадного, Дашковой вновь предложили возглавить Академию наук, а Ахтиар уже окончательно окрестили Севастополем. Словом, у царственной бабушки Александра, спящей под сводами Петропавловского собора, больше не было повода переворачиваться в гробу: страна уверенно следовала заданным ею курсом.
Единственное, о чем могла болеть душа Екатерины, так это о невзгодах, постигших ее любимого полководца с воцарением ее любимого внука. Причин того, почему Александр Павлович невзлюбил Михайлу Ларионовича, вероятно, было несколько, и одно недостаточное рвение Кутузова в поиске сбежавшего крепостного парикмахера едва ли явилось достаточным основанием отправить его в отставку. Между царем и генералом, назначенным к тому времени военным губернатором[82] Санкт-Петербурга, наверняка пробегали и другие кошки.
Начать с того, что Александр мог испытывать к Кутузову банальную зависть. Как и любой мужчина на троне, юный император видел себя в будущем великим полководцем. А Кутузов им уже был. Со смертью Суворова он, герой Тавриды, покоритель Бендер и Аккермана, Измаила и Мачинских высот, чудесным образом оправившийся от двух смертельных ран, был самой яркой звездой на русском военном небосклоне.
Кроме того, подобно любому другому государю, Александр мечтал стяжать лавры искусного дипломата. Но и здесь Кутузов, прославившийся своими посольствами в Турцию и Пруссию, мог выложить такие карты, крыть которые императору было нечем.
И, на закуску, Александр, стремившийся, как можно скорее завоевать симпатии общества, столкнулся с тем, что человека, более популярного в свете, чем Кутузов, было еще поискать. Среди мужчин он пользовался безусловным уважением, а благодаря обаянию, обходительности и красноречию дамы благоволели к пятидесятичетырехлетнему генералу ничуть не меньше, чем к статному двадцатичетырехлетнему красавцу императору.
Конкурентов принято устранять, и, увы, внук Екатерины совершил извечную ошибку всех наделенных властью особ: он позволил личным симпатиям и антипатиям взять верх над интересами государства. Придравшись к недостаточно эффективной работе столичной полиции, царь поспешил отправить соперника в отставку.
Впрочем, возможно, зависть была не единственной причиной того, почему Михайла Ларионович оказался не у дел. Если верить психологам, человек ненавидит в других именно те качества, которыми в полной мере наделен он сам, но которые отказывается в себе замечать. Александр I, «настоящий византиец»[83], по мнению Наполеона, и «властитель лукавый», по мнению Пушкина, искренне возмущался тем, что у Кутузова «лживый характер»[84]. Нет бы спокойно признать, что и сам он не слишком-то честен и прямодушен! Глядишь, Михайла Ларионович, родственная императору душа, и продолжал бы спокойно губернаторствовать в Петербурге, руководя строительством Казанского собора, где он двенадцать лет спустя будет погребен…
Однако произошло то, что произошло – отставка. Три года подряд Михайла Ларионович, глубоко переживая, что «все труды и опасности молодых лет», похоже, пропали втуне, приглядывал за тем, какой урожай сняли в его имениях, и надзирал за устройством пивоварни. А в 1805 году продвижение Бонапарта на восток вновь стало угрожать спокойствию Европы. Вступив в альянс с австрийцами, Россия двинула войска навстречу самоуверенному французу. И Александр, скрежетнув зубами, вынужден был признать: более достойного кандидата на должность главнокомандующего, чем Кутузов, у него нет. И в имение Горошки на Волыни[85], где Михайла Ларионович, ни о чем не подозревая, рассчитывал, во что обойдется строительство винокурни, помчался императорский гонец с приказом генералу от инфантерии Голенищеву-Кутузову возглавить армию и выступить в поход.
LV
«…Семья моя цвела вокруг меня, как сад, мною же самой и насаженный…»
– Неужели вы всерьез полагаете, что Бонапарте[86] намерен соблюдать заключенный в Тильзите мир?
– У меня нет оснований полагать что-либо другое.
– Простите, батюшка, но это, по меньшей мере, наивно.
Василиса наблюдала за спором мужа и сына с затаенной улыбкой. Сама она почти не вмешивалась в беседу. Что ей намеренья французского узурпатора, когда она снова видит сына подле себя после трех лет молитв и тревожного ожидания! Вновь он в родительском доме, живой и здоровый, преисполненной заслуженной гордости за победу. Очередное русско-турецкое противостояние закончилось полным разгромом султанской армии и едва ли не полным ее уничтожением.
Иван Антонович несогласно пожал плечами:
– Уж если Наполеон сватался к сестре государя, едва ли он держит в мыслях агрессию против России.
Филарет усмехнулся:
– Да если бы он и стал зятем нашего государя, сие никак не повлияло бы на его планы. Таких завоевателей, как он, останавливает или полный разгром, или смерть, а любые союзы – лишь повод усыпить бдительность союзников. К тому же, в Тильзите он ясно дал понять, что стремится к единоличному главенству в Европе.
– Это каким же образом?
– Бонапарте должен был встретиться с императором Александром на плоту посреди реки Неман, на одинаковом расстоянии от нашей границы и от границы захваченных корсиканцем новых земель. Так было задумано, дабы соблюсти полное равенство сторон при подписании мира. И что же делает узурпатор? Он приказывает гребцам доставить себя на плот на несколько мгновений раньше нашего государя, чтобы встретить его там как хозяин гостя. Разве сие не свидетельствует о его истинных намерениях? Все равно как если бы невеста намеренно обогнала жениха, чтобы первой встать на рушник.
Все взрослые, сидевшие за столом, рассмеялись, а затем призадумались, очевидно, вспоминая, кто же из них ступил на рушник прежде другого во время своего бракосочетания. В тот день все, кого Василиса причисляла к своей семье, были в полном сборе: Филарет с женой Надеждой и их тремя сыновьями и Ольга с мужем (коим закономерно стал Никита Комлев), а также их наследники и наследницы, общим числом пять. Детям, особенно младшим из них, уже наскучила взрослая беседа, и Василиса шепнула дочери и невестке, что пора отпустить их в сад и предоставить самим себе. Май в этом году выдался восхитительным – без обычных черемуховых холодов, на редкость солнечный, теплый и благоуханный.
Глядя на то, как стайка ее внуков, старшему из которых сравнялось шестнадцать, а младшему – шесть, выбирается из-за стола, Василиса с трудом верила в то, что может приходиться им всем бабушкой. Как будто лишь пару недель тому назад живописец Томилин писал ее портрет, а сама она размышляла о будущем сына и дочери. Попробуй-ка осознай, что с той поры минуло осьмнадцать лет, и дети ее обзавелись собственными семьями! Ничто не напоминало Василисе о ее возрасте: тело не обременяли недуги, а душа не уставала удивляться жизни. И зачем обложка «Русского вестника», полученного нынче утром, показывает 1812 год? Не будь его, она бы и не вспомнила о том, что жизнь уже почти что пройдена.
– И слава Богу еще, – продолжал Филарет, – что мы разгромили турок так, что им теперь долго не собраться с силами. Султан определенно поддержал бы Наполеона, реши тот вторгнуться в наши пределы. Нынче же всю армию можно сосредоточить вдоль нашей западной границы, не оттягивая силы на юг.
– Ты так уверенно говоришь о войне с Наполеоном! – с горечью вступила в разговор Василиса.
