Алекс Брандт - Пламя Магдебурга
– Сойдет, – кивнул второй. – Забирайте. И катитесь к черту.
– Не вздумай глупить, – предупредил Маркус. Но рейтар лишь беспечно пожал плечами.
По знаку Эрлиха из-за кустов вышли четверо – Петер Штальбе, Якоб Крёнер и двое сыновей Грёневальда – и стали спускаться по склону.
Снова стал накрапывать дождь, земля поскучнела.
Рейтар насвистывал под нос какую-то песенку. Ветер подхватил и донес до Маркуса ее обрывок: «Кому в войне не хватит воли, тому победы не видать…»
Кивнув Альфреду и Цинху, чтобы следовали за ним, Маркус сбежал вниз, к подножию холма.
Петера и всадников разделяло не больше десяти шагов. Первый рейтар – тот самый, которого его товарищ назвал именем Курт, – похлопал по шее беспокойно фыркающую лошадь, и та переступила немного вперед.
Все спокойно.
– Держи их на прицеле, – обращаясь к Цинху, сказал Маркус. – Кто его знает, что они могут…
Договорить он не успел.
Едва нога Петера Штальбе ступила на край дороги, второй рейтар вдруг коротко выкрикнул «Х-хе!» и ударил шпорами лошадиные бока с такой силой, что брызнула кровь. То же сделали и его товарищи – пришпорили коней, рванули из кобуры пистолеты. От неожиданности Петер отшатнулся, нога его проехала по мокрому склону, и он упал на траву. Остальные, опешив, смотрели, как срываются с места хрипящие рейтарские кони.
Серебряный свет вспыхнул на лошадиных боках, сонное, придушенное спокойствие дороги взорвалось, разлетелось черными тенями в стороны.
Маркус сжал ствол аркебузы, целя в голову первого всадника, но в этот момент Гюнтер Цинх крикнул у него над ухом: «Осторожно!» В ту же секунду грохнул выстрел, и свинцовый шершень ужалил Маркуса в правое плечо. Всего лишь царапина! Он дернулся, отступил на шаг, не выпуская из рук аркебузы. Выстреливший в него рейтар гнал лошадь прямо, на ходу отшвыривая разряженный пистолет и вытаскивая второй.
«Каждому рейтару полагается иметь при себе два пистолета, – вдруг промелькнули в Маркусовой голове сказанные кем-то слова. – А третий они засовывают за сапожное голенище».
Выстрелы прокатились друг за другом, как барабанная дробь. Вильгельм Крёнер, Чеснок и Каспар Шлейс разрядили свои аркебузы в рейтар, а те пальнули в ответ. Эрих Грёневальд упал, хватаясь за окровавленное предплечье. Одна из лошадей захрипела и повалилась в сторону, увлекая за собой седока. Гюнтер Цинх возился с ружейным замком.
Двое оставшихся всадников были почти рядом с Маркусом – всего несколько шагов. Все больше и ближе казались теперь лошадиные морды, с обезумевшими круглыми глазами, надутыми жилами, летящими на землю клочьями пены. Поверх лошадиных голов струной вытянулись руки рейтаров, и продолжением рук были черные, заправленные смертью дула. Гаркнул сзади еще один аркебузный выстрел – но пуля ушла в пустоту.
Маркус задержал дыхание. Удивительно, как быстро в такие моменты проносятся мысли в человеческой голове! «Меня пристрелят или втопчут в грязь, – думал он, отрешенно глядя, как взъяренное болью и страхом животное перегрызает желтыми зубами стальной мундштук, как медленно взлетают над землей выпачканные грязью копыта. – Ничего не поделаешь. Нужно стоять до конца».
Только теперь, когда уже было поздно, он понял, что уступчивость рейтаров была лишь уловкой. Им нужно было выманить часть людей из леса, из укрытия, сделать так, чтобы они ослабили свое внимание, перестали целиться. Вдобавок ко всему те четверо, что спустились к дороге, на некоторое время закрыли линию обстрела для Вильгельма и Чеснока.
Но теперь глупо размышлять об этом, все равно ничего не изменишь. Через несколько секунд он отправится вслед за своим отцом. Господи Боже, прости мне мои грехи…
Маркус выстрелил. Ближайшего к нему рейтара ударило чуть повыше груди, прыснула рваным лоскутом кровь, и всадник вывалился из седла, мыском сапога зацепившись за стремя, обвисая вниз руками и головой. Второй рейтар летел прямо на Маркуса – было видно его покрытое угрями лицо и распахнутый, рвущийся от беззвучного хохота рот. Дуло пистолета смотрело в лоб Эрлиху.
Отшвырнув аркебузу, Маркус прыгнул в сторону, увлекая за собой остолбеневшего Цинха. Они повалились на мокрую траву, всадник пронесся в двух шагах от них.
Альфред, который стоял чуть позади, поймал всадника на мушку. Но рейтар оказался проворнее. Ударил выстрел, и Эшер рухнул на землю, хватаясь рукой за горло. Между пальцами полила кровь.
Хохоча и размахивая безвредным теперь пистолетом, всадник умчался прочь – тот самый, что толковал про цену вещей и бессмысленность схватки.
На пустой, размытой дождем дороге осталась лежать брошенная Маркусом аркебуза, рядом с которой валялся черный, с переломленными белыми перьями рейтарский шлем.
* * *Маркус медленно поднялся, стряхивая с одежды прилипшие листья. Рядом, опустив головы, стояли Петер и Цинх, остальные топтались неподалеку. С холма, широко расставляя ноги, неторопливо спускался Чеснок.
– Что вы стоите, скоты! – крикнул Маркус; ярость душила его. – Помогите ему, может быть, он еще жив!
Цинх подбежал к лежащему на земле Альфреду. Тот лежал, запрокинув голову, и об его посеревшее лицо разбивались дождевые капли.
– Он умер, – пробормотал Цинх.
– Что?!
– Умер, говорю, – еще тише ответил Цинх, стаскивая с головы шапку.
Маркус застыл на месте, сжимая и разжимая кулаки. Его глаза расширились, и он еле сдерживал себя, чтобы не закричать.
– Унесите его с дороги, – произнес он наконец. – А ты, – повернулся он к Чесноку, – вместе с Вилли обыщи солдат. Если ранены – добей, не тяни.
Затем они с Цинхом подхватили мертвое тело и поволокли его вверх по склону холма. Петер, подобрав с земли аркебузу Эшера, двинулся вслед за ними. Его грубые башмаки мерно чавкали по липкой грязи.
* * *Полчаса спустя они сидели в шалаше, сквозь прутья которого по-прежнему заливал дождь. Никто не следил за дорогой; все молчали, повесив головы, не зная, о чем говорить. Альфред лежал у входа, накрытый плащом, из-под которого торчала его перепачканная землей рука.
С рейтарами было все кончено, об этом уже не стоило беспокоиться. Раздетые, в одних рубашках тела они сбросили в яму. Дождь не позволял их сжечь – ничего, сожгут после, а пока достаточно лишь прикрыть их еловыми ветками. Раненой лошади – она лежала на боку, хрипела, и не могла встать – Чеснок перерезал горло, и они всемером оттащили ее наверх. Вторая лошадь была невредима и покорно пошла за своими новыми хозяевами.
Что было при себе у рейтаров? Кроме доспехов, оружия, седел и лошадиной сбруи, они нашли позолоченные нательные кресты, молитвенник и пару кругов кровяной колбасы в холщовой дорожной сумке.
С делом покончено. Теперь им нужно решить, как быть дальше.
Маркус сидел, держа пальцами ровный бумажный прямоугольник с красной нашлепкой печати. Это было письмо, они нашли его на груди одного из мертвых рейтаров. Впрочем, сейчас это письмо не занимало Маркуса, и он только рассеянно вертел его в руках.
– Вы не послушали меня, – глухо произнес он, ни на кого не глядя. – Не послушали, и вот к чему это привело…
Никто не ответил ему, не возразил. Все сидели, понурившись.
– Вина за смерть Альфреда лежит на мне, – продолжал Маркус, – мне и отвечать перед Советом. Что касается засад, которые мы здесь устраивали, – ничего этого больше не будет. Я не хочу, чтобы погиб кто-то еще из нас.
– Постой, Маркус, – подался вперед Гюнтер Цинх. – Ведь мы можем принести городу пользу. Зачем же отказываться от этого?
– И я думаю, – переглянувшись с Гюнтером, кашлянул Чеснок. – Всем нам чертовски жаль Альфреда, но упускать…
– Тебе не жаль, – оборвал его Маркус, и судорога пробежала по его блестящему от дождевых капель лицу. – Тебе не понять этого, ты не способен понять.
Но Чеснок не сдавался:
– Ты сам говорил: если не станем щадить солдат, то не будет никакого риска, никто не погибнет. Мы тебя не послушали – что ж, были ослами. Но все еще можно исправить.
– Люди ждут, когда мы принесем им зерно и мясо, – убирая со лба намокшую прядь, сказал Петер Штальбе. – Рассчитывают на нас.
Снова наступило молчание. Было слышно только, как шелестит дождь и скрипят на ветру озябшие стволы деревьев.
– Итак, – произнес наконец Маркус, не глядя ни на кого, – вы хотите, чтобы все оставалось, как прежде.
Сидящие в шалаше нестройно закивали, забормотали что-то.
– И вы согласны, что больше мы не будем беречь чужую кровь и будем убивать тогда, когда это необходимо.
Снова закивали головы, потонули в дождевом шелесте скомканные слова.
– Тогда вы должны пообещать, – пообещать, клятвы здесь ни к чему, – что отныне, с этого самого момента, будете безоговорочно слушать меня во всем. Щадить тех, кого я велю пощадить. Убивать тех, на кого я укажу пальцем. Делать то, что приказано. Без сомнений, без жалости, без отговорок.
