Дэвид Чейни - Честь самурая. Путь меча
И я ревновала. Да, я, которую с детства приучали считать ревность одним из самых тяжелых грехов, была вне себя от ревности, если он разговаривал с другой.
Представьте себе, как я мечтала о великой любви, которая существовала только в моем воображении. Да, я вела себя глупейшим образом. Я была молода и неопытна, и мое тайное, как я думала, чувство было всем ясно.
Представьте себе, как я была расстроена, когда мне сказали, что мой любимый ухаживает за другой фрейлиной императрицы. Расстроена? Это не то слово. Я потеряла аппетит и сон. Сама императрица заметила, как я плохо выгляжу. В мои бессонные часы у меня возник замысел. Я использую мою красоту так, как женщины всегда делали.
В руках решительной женщины мужчина – мягкий воск. Мой герой был таким же. Я заманила его за мою ширму. Впервые за мою занавеску вошел мужчина, и, несмотря на мою неопытность, это была ночь блаженства. Я была уверена, что он станет моим. Он ушел – удовлетворенный любовник – в час крика петуха, и я целый день ждала его стихов, которые присылают молодой жене на следующее утро, и письма. Я ничего не получила. Наоборот, я узнала, что он опять видится с моей соперницей.
Я была молода и самолюбива – слишком молода и самолюбива, чтобы переносить фальшивые улыбки и тайные насмешки дам. Я наняла повозку и уехала из Киото в храм на горе Хией. Я собиралась обрить голову и стать монахиней. Аббат понял мое горе и смятение и велел мне подождать.
Вскоре стало ясно, что я не могу стать монахиней… Я была беременна. Я молилась о помощи свыше. Но не получила ее. Наконец аббат, видя, что мое время совсем близко, отослал меня домой в Окитсу.
Голос госпожи Масаки звучал все тише. Она протянула к Йоши руку, на которой выступали голубые жилки, и сказала сквозь слезы:
– Йоши, ты родился в ту ночь, когда я приехала, ты родился во время свирепствовавшей тогда бури, потому что бога гневались на меня. От ужаса и стыда я не назвала имени твоего отца, и он не знал, что ты был плодом той ночи, которую я провела с ним.
– Бедная мама, – воскликнул Йоши, положив руку на ее руку. – Почему ты не сказала мне раньше? Я бы понял. Ты слишком долго страдала из-за неосторожности, совершенной в юности. Наконец ты рассказала и теперь ты можешь сказать мне имя моего отца. Кто мой отец?
Госпоже Масаке пришлось повторить дважды, прежде чем Йоши понял.
– Князь Чикара, – сказала она. – Князь Чикара.
Глава 64
После ухода матери и Нами, Йоши сидел ссутулясь перед очагом, глядя в огонь; его мир был совершенно перевернут словами госпожи Масаки.
В первый момент он не поверил. Потом, когда он понял, что это – правда, его охватил ужас, смешанный с отчаянием. Он оказался брошенным, без руля, в океане бурных переживаний. Чикара, на кого была нацелена его месть в течение пятнадцати лет! Дьявольский образ, преследовавший Йоши, начиная со смерти Генкая… Чикара оказался его отцом, и в один момент оказалась ненужной цель, которой он посвятил жизнь. Как ему бороться с этим поворотом судьбы, грозившим опрокинуть весь его мир? Это было невыносимо! Целые годы непонимания! Если бы хоть один из них знал правду, как все изменилось бы в их жизни. Госпожа Масака не имела права скрывать от них правду; допустить, чтобы отец и сын прожили всю жизнь врагами, не знающими о своем родстве, было противоестественно. Когда прошло первое потрясение от того, что он узнал, Йоши попробовал проанализировать свои чувства. Было ли у него ощущение неполноты из-за того, что он не знал отца? Фумио постарался заменить отца, и это ему в известной мере удалось. В детстве Йоши имел все, кроме надежности и любви обычных семейных отношений. Вспоминая, он понимал, что в его жизни преобладали два направления: стремление отомстить Чикаре и, одновременно, неосознанный поиск отца. Его заменяли Фумио, Ханзо, Ичикава.
Ханзо одарил его любовью, дал ему место на земле и развил физически. Ичикава был для него чем-то большим, нежели учителем военного дела; он превратил сталь, которую выплавил Ханзо, в острый меч, которым является Йоши. Однако, независимо от того, какую важную роль они сыграли в его жизни, и от его желания, чтобы они заменили ему настоящего отца, ни создатель мечей, ни учитель фехтования не осуществили этого вполне. Йоши понял, что он всю жизнь бессознательно стремился к отцовской любви, которой было лишено его детство. Он думал одно время, что нашел ее у Ханзо, а затем – у Ичикавы.
Но теперь он сам был фехтовальщиком и больше не нуждался в отце – ни в настоящем, ни в замене. Понимая это, он найдет в себе силу встать лицом к лицу с Чикарой на поле у кладбища.
Так в чем же заключалась истина их взаимоотношений? Существует ли где-то затаенное зерно любви? До сих пор не осознанная нить? Хотя он видел от Чикары только горе, они были одной крови, и в душе Йоши должна существовать какая-то эмоциональная связь. Надо искать. Можно ли ее найти? Глядя в горящие угли, Йоши не чувствовал ничего, кроме болезненной растерянности.
Он задал себе вопрос, стоило ли пытаться искать примирения. Но рассказ его матери доказывал, что мир духов злобно сговорился переплести его судьбу с судьбой его отца. Сколько горя они причинили друг другу!
Он протянул руки к огню, чтобы согреть их; руки его дрожали, как парализованные. Он вспомнил рассказ, преследовавший его в детстве, – об отце, по незнанию убившем сына, а после совершившем сеппуку. Будет ли таков его конец? Или произойдет обратное: сын убьет отца?
Он посмотрел с тоской на меч, ему хотелось предоставить решение оружию, это простой выход.
Он, Тадамори Йоши, так долго думавший об отце, которого он не знал, создававший героический образ, сочинявший фантастические истории, вскоре встретится со своим настоящим отцом, направив на него меч.
Нет! Он достиг расцвета, он – цветок, но все это заложено его отцом. Отец – сеятель. Он не может так поступить. Он подойдет к Чикаре, бросится перед ним на колени и скажет ему всю правду. Он скажет: «Отец, я твой сын, о котором ты не знал».
Увы, эти мысли появились просто от того, что он долго смотрел в огонь, который произвел на него гипнотическое действие. Йоши с усилием вернулся в настоящее. Мысли о примирении и прощении были бесплодны. Для этого было слишком поздно.
Через тонкие стены он услышал слабый звук колокола, возвещавшего десять часов. Остается два часа. Не так уж много времени, чтобы помолиться Будде, прося совета, и Хачиману, богу войны, прося силы.
Окончив молиться, Йоши очень обдуманно выбрал одежду: удобные платья и хакама, не стеснявшие движений, сапоги из медвежьей шкуры, чтобы было тепло и чтобы ноги не скользили в снегу. Он еще раз осмотрел свои мечи; почистив оба и без того безупречно чистые лезвия, он просунул их под оби, один поверх другого.
Пора было отправляться на кладбище.
От луны, некогда полной, оставалась только четверть, месяц подходил к концу. Небо было ясно; боги синто будут наблюдать за схваткой без каких-либо помех.
Высокие сосны, все в снегу, склонили свои верхушки, как бы умоляя о чем-то луну и звезды. Рощи перистых бамбуков поднимались над волнообразным морем снега и тихо шелестели под северным ветром.
Дорога была скалистой и крутой. От северных ворот Киото она вела вверх по горе ко двору кладбища. Йоши шел медленно, неторопливо отмеряя каждый шаг, ощупывая камни под ногой. Он прекрасно рассчитал время.
Проходя через ворота кладбища, он услышал колокола из тысячи храмов на горе Хией. Эти чистые звуки – от глубоких, низких до самых высоких, летящих – разливались над рядами каменных могил. Низкие облачка клубились среди древних изваяний на могилах двадцати поколений воинов, придворных, вельмож; снежный покров отливал перламутровым блеском.
Чикара ждал.
Еще секунду тому назад дорога была безлюдна, в следующий же момент он легко выступил из-за памятника и преградил путь Йоши. Последний остановился. Молниеносным движением он выхватил меч, держа его под углом в сорок пять градусов, и направил его на горло Чикары. Годы тренировки взяли свое. Мысль Йоши работала уверенно, она была ясна, как поверхность горного озера. Человек, преградивший ему дорогу, не был его отцом. Он был его противником и ничем другим.
Чикара стоял, слегка согнув ноги, уверенно упираясь в землю, без ненужного напряжения. Он поднял обе руки над головой, откинув меч назад, готовый врезать его в противника при любом направлении нападения.
Йоши подвинул ногу, ощупывая землю ее пальцами.
Его противник слегка сдвинулся с места, потом прыгнул вперед с невообразимой быстротой, нанося удары. Йоши инстинктивно парировал; его меч звенел от наносимых ударов. Он держал рукоятку меча, зажав левой рукой нижнюю головку эфеса, а правую держа позади, защищая ее; его пальцы крепко сжались, но плечи не были напряжены, на ладонях выступила легкая испарина, холодная и скользкая. Меч Йоши мгновенно вернулся в исходную позицию: опять он был нацелен на горло противника. Собрав всю быстроту движений и силу, он сделал выпад так, чтобы нарушить оборону противника. Эта тактика когда-то сбивала многих противников; на этот раз она ничего не дала. Как будто заранее угадывая намерения Йоши, Чикара ступил влево, увернулся от удара и в свою очередь направил удар на диафрагму. Йоши почувствовал, что лезвие разрезало его платье и почти достигло тела. Он увернулся в сторону, отчаянно стараясь нанести ответный удар. Он думал, что промахнулся, так как его меч не встретил сопротивления. На мгновение он ощутил беспомощность; он сжался в ожидании смертельного удара, который должен поразить его. Но Чикара отступил на шаг, это дало Йоши возможность прийти в себя. На острие меча Йоши появилась красная полоска. Своим инстинктивным ударом для защиты он ранил Чикару в левую руку, отрубив безымянный палец и мизинец. Этот первый удар, при котором у противника показалась кровь, Йоши нанес через полминуты после начала поединка. Оба тяжело дышали от напряжения. Чикара перенес меч в здоровую руку и, следя за возможным нападением Йоши, обернул руку куском ткани, затянув се зубами. Среди могил свистел ветер, подмораживая пот на лбах противников.
