На пороге великой смуты - Александр Владимирович Чиненков
– У тебя его украли?
– О золоте никто не знал и о месте его хранения тоже.
– Так куда же ты подевал его, чёрт подери! – загремел дрожавший от возбуждения Флоран.
– Заткнись и не ори, как одержимый! – рыкнул на него Анжели. – Золото находится там же, куда мы его и положили вместе с тобой, болван! Вся беда в том, что забрать его нет возможности.
– Это ещё почему? – пропустив оскорбление мимо ушей, искренне удивился Флоран.
– Граф Артемьев, будь он неладен, захватил дом Жаклин, пока я был во Франции.
– Что, так вот просто взял и захватил?
– Именно так он и поступил!
– А Жаклин? А губернатор? Они что, не воспрепятствовали этому вопиющему беззаконию?
– Губернатор, насколько мне известно, души не чает в графе. Особенно его высокопревосходительство умиляют обширные связи Артемьева при дворе императрицы.
– А Жаклин?
– Она исчезла! Граф куда-то надёжно её упрятал и пустил слух, что Жаклин уехала, продав ему свой дом и салон в придачу!
– Но для чего он так поступил?
– Вот и я ломаю над этим голову.
Анжели наполнил бокал вином и залпом выпил.
– Жаклин под нажимом графа, видимо, разболтала ему о моём участии в неприглядной судьбе его дочери. Она перевела стрелки на меня. И теперь граф полон жажды мести. И ему нужен я!
– А может…
– Нет, пусть всё остаётся так, как есть! Идти на сделку с месье Артемьевым я не собираюсь.
– Тогда каким образом собираешься вернуть золото?
– Есть кое-какие мысли.
– Надеюсь, здравые?
– Я тоже надеюсь на это.
– Чем я могу помочь?
– Людьми. Человек десять крепких казаков мне помогут вернуть золото.
– Ты собираешься взять дом штурмом?
– Нет, я намерен вернуть золото иным способом.
– А ты не задумывался над тем, что в подвале дома его уже нет?
– Задумывался, но золото там!
– Откуда такая глубокая уверенность?
– Граф едва ли потрошил бочонки в подвале. Он не знает, что они набиты золотом, а сверху присыпаны медной мелочью!
– Но что ему может помешать выпотрошить бочонки до конца?
– А ему некуда спешить. Бочонки в надёжном месте и ни для кого недосягаемы.
– Тогда как он надеется заманить тебя, если бочонки недоступны?
– Граф лелеет надежду, что я явлюсь к нему на коленях, а он меня и сцапает!
– И что задумал ты?
– Я поступлю иначе. Я приготовил месье Артемьеву великолепный сюрприз! – беря бокал в руки, воскликнул он. – Только умоляю, не выспрашивай всех тонкостей, а то не получится.
Французы чокнулись и выпили.
– И всё же мне жаль Жаклин, – сказал Флоран, закусив и посмотрев на собеседника. – Интересно, как он с ней поступит?
– Может, зарежет, как крысу, или на костре зажарит, – пожал плечами Анжели. – Окажись я на его месте, стёр бы эту стерву в порошок и на ветру развеял!
– И тебе не жаль её?
– А за что жалеть тварь эту? За какие такие заслуги?
Анжели отодвинул тарелку с закуской и сложил перед собой на столе руки.
– Она принесла больше вреда, чем пользы нашему делу. Пока девчонка и этот кузнец Архип были при ней, я всё время чувствовал себя неуютно! Если бы она поступила так, как требовалось, мы бы не знали преследований графа Артемьева и не ломали головы сейчас, как вернуть обратно королевское золото!
– И то правильно, – вздохнул Флоран. – Кесарю – кесарево. Хотелось бы ещё знать, как будет выглядеть бунт казаков, затеваемый нами?
– Каков поп, таков и приход, как говорят русские, – ухмыльнулся Анжели. – Если ставка на Пугачёва нами сделана правильно, значит…
Дверь распахнулась, и вошёл Прохор.
– Чего тебе? – нахмурился Флоран, недовольный его несвоевременным вторжением.
Бурнов кивнул на окно и сделал рукой жест, понятный только ему самому и его господину, Флорану.
– А-а-а, «батюшка царь» пожаловал, – понимающе ухмыльнулся тот. – Что ж, зови его к нашему столу. Наверное, проголодался «сир казачий», пока чернь на сходке баламутил.
* * *
Прохор Бурнов с каменным лицом подслушал разговор между французами. Утратив за выпивкой бдительность, они общались на русском языке, а не на родном французском. Оценка его качеств, высказанная Флораном, заставила казака поморщиться и посмотреть на себя в зеркальце, которое Прохор всегда носил при себе.
Слова господина не столько расстроили его, сколько заставили задуматься. Он знал, что с ним творится неладное, но что именно – никак не мог объяснить. Флоран показывал его яицкому лекарю, но тот лишь разводил руками и говорил, что подобный случай у него впервые1. А ещё пересказал случай, происшедший, как уверял лекарь, с венгерским королём Людвигом Вторым. В девятилетнем возрасте король достиг половой зрелости и с удовольствием развлекался с придворными девицами. В четырнадцать он обзавёлся густой окладистой бородой и стал выглядеть минимум на тридцать пять лет. Год спустя он женился, а к шестнадцатилетию супруга подарила ему сына. В восемнадцать лет Людвиг полностью поседел, а ещё два года спустя скончался со всеми признаками старческого одряхления.
– Любопытно, что ни сын, ни дальнейшие его потомки подобной болезни не унаследовали! – сказал в заключение лекарь. – Признаться, я считал это полной чушью. Но теперь…
Прохор зажмурился и вспомнил, как он заметил прицепившуюся к нему загадочную хворь на своём теле.
На коже появились крупные коричневые пятна. Затем на него как из рога изобилия посыпались самые настоящие старческие хвори. У него начало «пошаливать» сердце, стали выпадать волосы и зубы. Он худел, а тело покрывалось сетью морщин. А теперь, в свои двадцать с небольшим, он за какой-то год превратился в пятидесятилетнего старца.
А ведь совсем недавно он был молод и хорош собой. Ему ничего не стоило схватить любую девку на руки и перенести её через весь городок. Не было во всей округе такого норовистого коня, которого бы он не оседлал, парня, которого бы он не осилил. Запоёт порой песню лихую, и голос его, как раскат грома, несётся по степи…
А сейчас нелюдимый и угрюмый был Прохор Бурнов. Чуть выше среднего роста, брови густые, глаза тёмные и колючие, взгляд тяжёлый, нос средний, слегка вздёрнутый, лицо одутловатое, с пепельным оттенком, заросшее густой тёмно-русой с проседью бородой. Да и душа у него была тёмная, закрытая для всех.
Никто не знал, откуда он родом. Впрочем, никто и не расспрашивал, откуда он; всяк понимал, что привёл его в Яицк случай, а связываться с ним побаивались, потому что взгляд его был тяжёл и грозен. Поговаривали, будто он знается с Сатаной и занимается нечистыми делами, варит какие-то зелья и ещё бог знает что. Конечно, об этом не более как
