Божьим промыслом. Пожары и виселицы - Борис Вячеславович Конофальский
— А не своруют ли то серебро?
И тут пленный едва не рассмеялся:
— Да кто же осмелится в ущелье Тельвис у господ воровать? Нет, — он покачал головой. — Они за одну уворованную свечку со служанки кожу сняли, причём она была жива до самого конца, пока её шкуру от ног не соскоблили. Палачи у господ лучшие. Так что всё то серебро горцев дождётся.
— Горцев? — удивился Брюнхвальд. Он поглядел на генерала.
— Да, колдуны позвали горцев в помощь против нас, — сообщил ему генерал. — Но сколько их будет, мне неизвестно. И думаю, что пара дней, пока они подойдут, у нас ещё есть, — он взглянул на пленного. — Есть у нас пара дней до прихода горцев, что скажешь?
— Не знаю я, господин, кто знает, как они соберутся, но идти им сюда пешком два дня точно.
— Ну, собираются они неспешно, — прикинул Брюнхвальд, — пока эти дикари оповестят друг друга, пока со своих гор слезут, пока собьются в кучу, мы уже давно внизу, в Цильской долине будем. Тем более что дорога всё вниз пойдёт, и с пушками у нас хлопот не будет.
«Да, дорога вниз… До Циля быстро дойдём».
С этим Волков был согласен, вот только… Он встаёт, подходит к пленному, пристально смотрит на него и спрашивает:
— А ты, ублюдок, наверное, пожить ещё желаешь?
— Так это… — отвечает тот не очень-то весело, — … оно пожил бы ещё малость какую.
— Ну так поживёшь, я тебя отпущу, — вдруг говорит генерал.
Избитый поднимает на барона глаза. И сразу интересуется:
— Если что?
— Если поможешь мне, — отвечает ему генерал.
— А что надо-то? — в пленном постепенно оживает надежда. — Вы уж скажите, господин.
Но Волков не спешит, он какое-то время смотрит на пленного, причём ни один из присутствующих офицеров также не издаёт ни звука, и лишь барон продолжает:
— Ты сказал, что дорога в Мемминг всего одна.
— Большая одна, а сколько там троп в горы ведёт, так я того не ведаю, я же не местный.
— А дозор перед деревней выставлен?
— Выставлен. Как зашли мы в деревню, так Новотны распорядился секрет на пригорке, на въезде перед деревней поставить, — вспоминал пленный. — С того пригорка всю дорогу видно.
— А скрытно к тому секрету подойти можно? — интересуется генерал.
— Не знаю, господин, я тот секрет только издали видал, знаю, где он, и всё, а как к нему подойти… — пленный качает головой.
— Сколько людей в секрете?
— Двое.
— На ночь четверо будет, — предположил Дорфус.
И Волков, согласившись с ним кивком головы, продолжил:
— Лошадь при секрете есть?
— Есть, была, — отвечал пленный.
— А дом старосты где, каков он?
— Первый дом в деревне, в самом низу. Самый большой и с забором. На въезде стоит, — рассказывал солдат колдунов. — Увидите его — так не пропустите.
— А как тебя зовут солдат? — вдруг интересуется барон.
— Гифлеор, господин, Франц Гифлеор, — отвечает солдат.
И тут генерал и говорит ему так вкрадчиво:
— Вот что я тебе скажу, Франц Гифлеор: поможешь мне господское серебро забрать, так отпущу тебя живым и невредимым.
— Ох, господин, — выдохнул солдат.
— Чего? — Волков заинтересовался этим его ответом, так из сказанного ничего не было ясно.
— То ли не знаете, с кем вы дело имеете, то ли человек вы храбрости необыкновенной, — отвечает ему пленный.
— Дурак, — говорит ему генерал и ухмыляется, — на кой чёрт нужна солдату какая-то храбрость, когда речь идёт о десяти пудах серебра, тут истинному солдату и одной жадности довольно будет. А ну, говори, сколько солдат в древне. Много?
— Да откуда там многим быть? — стал говорит пленный. — Новотны да человек шесть ещё. И те перепуганы вами. А сержант Хабэк, что приехал с западной заставы с семью людьми, так он с господами в охране поехал в город.
— А мужики? — продолжал Волков. — Тут горы, людишки свирепые, как в кантонах? Мужики не встанут за господское добро?
— Уж не думаю, здешний мужик зажиревший, а в кантонах мужик беден, там земли на всех не хватает, оттого зол и любит драться, — рассуждал Франц Гифлеор. — Уж не думаю, что они возьмутся за вилы, как вас увидят.
Может, так и было, а может, ублюдок и врал. Поэтому генерал спрашивал дальше:
— Сколько дворов в той деревне? Многодетны ли семьи? Много ли лошадей? Есть ли оружие в домах?
— Ну… — пленный сразу не ответил, стал вспоминать. — Ну, дворов в той деревне… ну… дюжин пять, может, и шесть. Мужик зажиревший, многие из Мемминга при замке служат или служили, скота там всякого в избытке, лошади хорошие в каждом доме, и не одна. А оружие… — он покачал головой. — В тех домах, что я был… Нет, не видел.
— Там десять пудов серебра? — на всякий случай уточнил Брюнхвальд.
— Сундук восемь человек едва несли, — вспомнил Волков. — И вообще эти колдуны были весьма зажиточные, — и он кивает на раскрытый сундук, что до сих пор валяется тут же возле конюшен. И снова смотрит на пленного. — Ну так что, ты будешь мне помогать?
— Ну, а куда же мне деться, — тот опять вздыхает.
Волков ни объяснять пленному что-то, ни запугивать больше не собирается, тот и так понимает, что с ним будет, если он вздумает чудить или врать.
Генерал делает знак увести побитого, а сам садится на своё место. Ну вот, опять он чувствует то возбуждение, которое бывает у него перед хорошим делом. Одна за другой в его голове родятся мысли, простые и последовательные. Перво-наперво обозы и пушки. Он смотрит на своего товарища.
— Карл, где вы оставили пушки?
— Час пешего хода отсюда вниз. Там хороший склон нашёлся: и стоять удобно, и подобраться к орудиям сложно, и коней есть где выпасти. Как раз на полдороге снизу к замку. Хаазе за старшего, с ним я оставил двадцать солдат и шесть мушкетёров с хорошими сержантами. Приказал, если надобно будет сделать нам знак, чтобы палил из пушек. Здесь слышно должно быть.
— Хорошо, нужно
