Если суждено погибнуть - Валерий Дмитриевич Поволяев
– Да? – Каппель усмехнулся. Лицо его было спокойным. – Митинг закончился или еще продолжается?
– Еще продолжается.
– На какой шахте, вы говорите, это происходит? На второй?
– Так точно, на второй. Там из Уфы подоспели агитаторы, свеженькие, горластые, злые. – Контрразведчик, одетый в кожаную куртку, подпоясанный ремнем, косо сползшим набок под тяжестью нагана, сжал кулаки. – Если хотите, мы эти языки живо на штык насадим.
– И только хуже себе сделаем, – резко произнес Каппель. – Не надо. Вы свободны.
Контрразведчик ушел. Каппель натянул на голову старую кавалерийскую фуражку, в которой прибыл с фронта, накинул на плечи потертую куртку-шведку, вышел в комнату, где одиноко клевал носом дежурный. На столе перед ним лежал наган.
– Кто знает дорогу на вторую шахту? – спросил он у дежурного.
– В штабе есть один местный башкир. В хозвзводе.
– Вызовите его сюда.
– Есть! – дежурный недоуменно глянул на Каппеля. В следующий момент понял, что тот собирается делать, но перечить не посмел, выскочил из помещения.
Каппель встал у двери, задумчиво закинул руки за спину, сплел пальцы вместе, потянулся. Болело тело, болели мышцы, кости, нервы – все болело. Организм требовал отдыха. А отдыха как раз и не предвиделось.
Дежурный привел маленького кривоногого человека с жидкими висячими усами.
– Вот, ваше превосходительство, бачка, о котором я говорил.
Бачка поклонился Каппелю и сказал:
– Ага!
– Места здешние знаете? – спросил у бачки генерал.
– Ага. Знаю.
– А людей?
– И людей знаю.
– Тогда пошли!
– Ага! – сказал бачка, вновь поклонился генералу.
Дежурный поспешно протянул Каппелю наган, лежавший на столе:
– Возьмите с собой.
Каппель отрицательно качнул головой:
– Не надо! Это не поможет. – Сунул руки в карманы куртки и быстрым шагом двинулся к воротам.
– Охрану хоть возьмите, господин генерал, – выкрикнул вслед дежурный, но Каппель не услышал его, и тогда дежурный прокричал вторично, уже громче: – Охрану возьмите, ваше превосходительство!
Каппель обернулся на ходу:
– Зачем?
– Так надежнее.
– Не надо!
У ворот сидел второй бачка, очень похожий на проводника Каппеля – круглолицый, с жидкими висячими усами и тяжелыми кулаками, очень смахивающими на гири. Бачка, прикрыв глаза, тянул тоненьким голоском себе под нос заунывную песню.
По широкому, хорошо прикатанному морозом двору носилась твердая снежная крупа, свивалась в хвосты, подгребалась под забор и затихала. Неуютная погода. В такую погоду сидеть бы дома, у камина, в котором весело, со щелчком горят березовые дрова, да рассказывать жене и детям разные истории из собственной жизни.
Каппель почувствовал, как у него остро сжало виски, в лицо ударило холодом. Он невольно задержал дыхание. Где же она находится сейчас, Оля, в каком московском застенке и жива ли вообще?
После первой группы разведчиков, отправленных в Белокаменную на поиски Ольги – группа, как известно, возвратилась ни с чем, Каппель послал туда вторую группу, но она не вернулась вообще.
Виски сжало сильнее, в груди шевельнулась тоска – разбудил ее Каппель неурочными воспоминаниями. Он качнул головой недовольно: разве воспоминания о родных людях бывают неурочными?
– Куда мы идем, господин генерал? – спросил бачка-проводник.
Он проворно семенил кривоватыми ногами рядом, лицо его излучало любопытство и доброжелательность – впервые видел так близко живого генерала.
– К шахте номер два!
Проводник неожиданно остановился и отрицательно помотал головой:
– Не поведу!
– Почему?
– Вас там убьют!
Генерал успокаивающе тронул пальцами бачку за плечо:
– Слепой сказал: «Посмотрим!» Постараемся уцелеть.
Бачка вновь покачал головой:
– Убьют!
– Не убьют!
– Я вас туда не поведу!
– Тогда я пойду на шахту один. Дорогу найду.
Бачке ничего не оставалось делать, как идти с генералом дальше.
Митинг проходил во дворе шахты – огромном, страшновато-черном, способном вместить целую дивизию. Рабочие, разгоряченные ораторами, волновались, взметывали над собой кулаки; в вязком полусумраке блестели зубы и глаза.
В центре двора был установлен наспех сколоченный, уже затоптанный, в черных угольных следах помост. На нем стоял очередной оратор, рядом с ним – председательствующий. Как бывает обычно на всех митингах, так и здесь это был самый горластый человек. Одет он был в доху из собачьего меха, с широким отложным воротником, на носу председательствующего поблескивали золоченые круглые очки с длинными тонкими дужками.
Оратор вяло и очень неубедительно – не мог найти нужных слов – призывал шахтеров к вооруженному восстанию против белых. Председательствующий время от времени взметывал вверх большой мясистый кулак и вскрикивал громко, гортанно, будто кавказец, забравшийся на горную вершину:
– Смерть белобандитам!
Крик его был слышен далеко.
У помоста стояли трое красноармейцев – молодые ребята с бесхитростными крестьянскими лицами. Оратор замолчал и неспешно сошел с помоста, а председательствующий стал пытать красноармейцев:
– Расскажите нам, как вы были взяты в плен, как над вами издевались белобандиты, как вы чудом избежали расстрела…
– Да ничего такого не было, – пробовал воспротивиться один из красноармейцев – высокий парень в мятой шинели и кирзовых сапогах огромного размера – не менее сорок седьмого, но председательствующий осадил его властной рукой:
– Было, я хорошо знаю, что было… Говори, не стесняйся!
– Не было этого, а врать я не хочу.
– Но в плен ты все-таки попал? – напористо, на «ты» спросил председатель.
– Попал.
– Вот видишь! Теперь расскажи, как над вами издевался Каппель.
– Никто не издевался, не было такого… У нас просто отняли винтовки, и все. А потом пришел Каппель и отпустил нас домой.
Из толпы митингующих раздалось горластое, громкое:
– Смерть белогвардейским бандитам!
Председательствующий поправил очки на носу.
– Это был ловкий пропагандистский трюк. Каппель – мастер запудривать населению, извините, мозги. Нас не обмануть.
– Смерть белогвардейским бандитам! – вновь кто-то зло прокричал из толпы.
Каппель присмотрелся к лицам красноармейцев – лица их были нормальные, неозлобленные, некоторые, вроде бы, даже знакомые, – и стал пробираться поближе к помосту.
Вдруг один из красноармейцев, словно что-то почувствовав, обернулся, встретился глазами с Каппелем, побледнев, а в следующий миг его лицо как будто осветилось изнутри и тут же погасло. Красноармеец узнал Каппеля, губы его шевельнулись изумленно, немо, он хотел что-то сказать, но не сумел – что-то в нем закоротило.
Председатель проследил за взглядом красноармейца и также увидел Каппеля. Приняв генерала за одного из митингующих, он приветственно протянул к нему руку:
– Вы, товарищ, хотите рассказать о зверствах белобандитов? Пожалуйста!
Легко вскочив на помост и вытащив из карманов руки, Каппель показал их собравшимся:
– Я – генерал Каппель, я – один и пришел к вам без охраны, совершенно безоружный. Сегодня вы постановили убить меня, а штаб вверенного мне соединения – разгромить…
В сыром, темном и холодном пространстве двора установилась тишина. Такая полая и гулкая тишина, что было слышно, как над головами собравшихся пролетела маленькая яркая птичка – существо совершенно бесшумное, легкое, как воздух, но трепет ее крыльев прозвучал так же отчетливо и сильно, как если бы над головами людей пронесся большой летательный аппарат – «фарман» или «ньюпор».
– Теперь я хочу, чтобы вы послушали меня, – сказал Каппель.
Несколько ораторов, только что рьяно высказывавшихся против белых, согнув спины и вобрав головы в плечи, начали пробираться к выходу.
– Стойте! – Каппель повысил голос. – Останьтесь! Я здесь, повторяю, один и без оружия. Я хочу поговорить с вами как русский человек с русскими людьми. Мне дорога Россия, и я ощущаю боль, когда вижу, как ее унижают, как братья убивают братьев,
