Михаил Ишков - Семирамида. Золотая чаша
Ишпакай указал и на другую слабость Шурдана. По мнению старого евнуха, страна в большинстве своем была на стороне крепкой царской власти. Это касалось в основном простых людей, а также многочисленных пришлых, успевшие обосноваться в междуречье Тигра и Евфрата и обзавестись хозяйством. К сожалению, переселенцы практически не имели голоса в решении повседневных хозяйственных вопросов. Знатные в городах связали их по рукам и ногам.
Ишпакай, делясь своими раздумьями с госпожой, осмелился предположить — Салманасар никак не может определиться с наследником. Он пребывает в сомнениях, но дальше оттягивать выбор невозможно, иначе славное тридцатилетие может закончиться мятежом, взрывом страстей, гражданской войной. Такой исход был самым страшным наказанием для Ассирии и горем для взиравшего с небес Ашшура.
Салманасара не устраивал ни один из возможных претендентов — к сожалению, других у него не было. Если бы Шурдан как наследный принц сумел осознать особую значимость центральной власти и поддержал отца в укреплении единоначалия в военной и в гражданской сферах, будущее Ассирии можно было бы считать обеспеченным.
Старый евнух рассудил — победа Шурдана является главной опасностью для Нинурты, выдвинувшегося из средних, не отличавшихся знатностью военачальников, среди которых далее других продвинулся Иблу.
— Наместничество в Ашшуре является лакомым куском для всех, кто крутится возле Шурдана, так что рассчитывать, что ты или твой супруг сумеете договориться с наследником бесполезно. Твоя задача — тянуть время. Оно работает против «горшечника». Полагаю, скоро он встанет на скользкий путь. Безысходность давит на него, лишает возможности задуматься о будущем, для него куда важнее существующий расклад сил и необходимость добыть победу. О том, что случится после, такие деятели обычно не задумываются. Тебе нельзя упустить момент, когда у Шурдана дрогнут нервы и он совершит ошибку.
Шаммурамат соглашалась и не соглашалась с наставником. Это были, может, и верные, но досужие рассуждения, не способные дать ответ на конкретный вопрос, как спасти мужа?
Тайно обосновавшись в столице, Шами, прежде всего, попыталась вникнуть в тайны дворцовой кухни. Она не жалела золота. Связавшись с рекомендованным ей Сарсехимом Азией и щедро одарив его, она намеревалась через царского писца выяснить тайные планы царя, но потерпела неудачу. Азия в деталях пересказал ей разговор между Салманасаром, Шамши-Ададом и Нинуртой, который состоялся в царской спальне, но это только добавило тумана.
Ясно, Салманасар ведет свою игру и эта игра направлена вовсе не против ее мужа, однако правила были таковы, что, случалось, при передвижении тяжелых фигур первыми погибали пешки. Шами попыталась через Азию передать царю собранные ей косвенные свидетельства предательства царского посланца в Вавилоне, допекающего ее отца требованиями как можно скорее поддержать Шурдана.
Азия рискнул, однако ответа не последовало.
На вопрос, чем можно объяснить такое пренебрежение, писец только руки развел.
— по-видимому, для царя царей происходящее в Вавилоне не существенно.
* * *В первый день председательствующим на сходке был назначен Шамши-Адад. Вел он себя «как подобает» или, как выражались в Ассирии, «достойно». Достоинство заключалось в том, что брат царя, исполнявший обязанности туртана, которому подчинялась ровно половина ассирийской армии, был немногословен и терпим к любым мнениям, высказанным на просторном, заполненном вооруженными людьми дворе. Шамши-Адад не стал прерывать Туку, гневно обрушившегося на переселенцев, пользующихся общинными землей и водой, но не платящих ни единого сикля меди в городскую казну. Его косвенно поддержал Шурдан, напомнивший, что царские права на этих мужиков ничуть не умаляет принадлежность к той или иной общине.
Азия вступил с наследником в спор, доказывая, что переселенцы находятся под защитой небесного Ашшура, доверившего правителю общины и ее главному жрецу жезл, венец, головную повязку и посох. Это означает, что все споры, касавшиеся взаимоотношений между общинами и поселения пришлых должны решаться исключительно в Калахе.
— Только здесь венценосный может определить справедливость требований одних по отношению к другим.
Шурдан напомнил, что подобный порядок подачи прошений слишком долог и не учитывает реальностей времени.
Царь — добрейший старикашка, — слушая Азию, и слушая Шурдана, одобрительно кивал.
Разошлись ни с чем, однако утром следующего дня голосование с заметным перевесом подтвердило предложенное Азией компромиссное решение, вполне устроившее центральную власть. Поскольку переселенцы есть собственность единой общины Ашшура, а не отдельных ее частей, их судьбу может решать только тот, кто возглавляет общину — то есть царь страны. Он один вправе общаться с грозным Ашшуром, ему единственному покровитель Ассирии открывает свою волю.
Что касается справедливого замечания наследника о недопустимой затяжке времени при рассмотрении подобного рода дел, царь постановил направить в каждый город особого уполномоченного, который будет решать все хозяйственные споры между общиной и переселенцами.
Это решение вызвало открытое недовольство приверженцев Шурдана. Представители городов начали роптать, понимая, что уполномоченный, занимаясь делами переселенцев, скоро будет не прочь вмешаться и в внутриобщинные споры.
Председательствующий в тот день царский сын попытался утихомирить крикунов. Когда ему это удалось, перешли к обсуждению второго вопроса — об утверждении Шамши-Адада новым туртаном общины Ашшура. На этот раз спор разгорелся не на шутку. Сторонники наследного принца открыто принялись поносить недалекого и обидчивого Шамши. Младшему брату царя припомнили и умаляющее достоинство главы общины обращение «старший брат», и тайные попытки погреть руки на добыче, которую воины собрали во время похода, и непоследовательность в распоряжениях, свидетельствующих о том, что новый туртан не уверен в своих силах.
Шамши помалкивал и на все упреки отвечал признанием своих ошибок. По мнению Азии, которое он тем же вечером выложил Шаммурамат, Шамши был проинструктирован самим Салманасаром, иначе трудно было объяснить покладистость и терпимость «волосатого чудовища».
В жизни Шамши-Адад как всякий недалекий человек отличался непомерной обидчивостью. Каждый упрек в свой адрес он считал невыносимым оскорблением. Его также отличала взрывная, яростная гневливость, в которую он мог впасть по самому ничтожному поводу. Шамши признавался Нинурте, что сам боится вспышек раздражения, которые время от времени преследовали его. В этом признании он был весь как на ладони — высказавшись грубо, наломав дров, он скоро начинал оправдываться, брал обиженного за руки, заглядывал в глаза.
Добавили масла в огонь и одобрительные кивки, которыми Салманасар встречал самые злобные выпады, направленные против Шамши. Как и следовало ожидать, только общины Калаха и священного Ашшура решительно выступили в защиту брата царя. Их представители указывали на то, что поход в отсутствии, но под пристальным оком царя, закончился удачно. Армия взяла богатую добычу, во всех столкновениях одерживала верх, штурмом взяла несколько хорошо укрепленных. Кто добился этого, если не Шамши? Что касается ошибок, у кого их не бывает? Во время обсуждения само собой всплыло имя Нинурты-тукульти-Ашшура, которого некоторые и, прежде всего, Туку обвинили в недопустимом вмешательстве в управление армией, а другие, например, знатный из Калаха, похвалил за помощь, которую он оказал главнокомандующему.
Азия вмешался в разгоравшийся спор, напомнив, что судьбу опального военачальника будут решать завтра, а сегодня необходимо определиться с туртаном.
На завтра также было назначено волеизъявление по поводу утверждения нового туртана.
Ночь отдавалась воинам на раздумье.
Азия, ближе к ночи посетивший Шами, не скрыл от встревоженной женщины своих опасений насчет исхода завтрашнего дня. По дворцу ходили упорные слухи, что судьба Нину может стать разменной монетой. Оппозиция пошла на уступки в вопросе о новом туртане. В свою очередь царь отдаст им на растерзание начальника конницы.
С точки зрения Азии, эта была очевидно нелепая идея. Всякая попытка разорвать связь между Шамши, Нину и Шаммурамат означала первый шаг в сторону гражданской войны и гибель царства. Это было разумное соображение, однако Шами знала цену разуму в тот момент, когда начинают бушевать страсти.
Она маялась всю ночь. Сначала бродила по дому, потом прилегла в спальне. Разум успокаивал, но сердце было готово выскочить из груди. Зная Салманасара, она была уверена, что этот противный старикашка не остановиться ни перед чем, чтобы добиться своего, а что в этой ситуации можно было считать «своим», по — прежнему было неясно.
