Вячеслав Софронов - Путь диких гусей
— Быть по тому, как вы решили. Видит Аллах, что я не толкал вас на это. Сами меня избрали, так что теперь и слушайтесь. Закон один — предателю смерть. — Обвел всех пристальным взглядом, ожидая возражений, но все молчали. — Тогда назначаю Зайнуллу своим помощником. А план у меня такой. От нашего бывшего хана будем держаться подальше. Зато наведаемся к местным бекам и мурзам, у которых сундуки от богатств ломятся. Возьмем все, что душе угодно. Так говорю?
Все одобрительно зашумели. Только парни, что увязались за Томасы из бабасанского селения, шепнули один другому:
— Как же, ждут нас там. Беки наши тоже не дураки и сундуки свои охраняют.
— Чего вы там шушукаетесь? — заметил их переговоры Томасы. — Говорите, чтоб все слышали.
— Да я чего думаю, — нашелся один из парней, — тут поблизости улус Соуз-хана. Так он среди прочих самым большим богачом считается. Может, к нему и отправимся?
— О, молодец, — похвалил его атаман, — правильно говоришь. С него и начнем. Показывай дорогу. Туда и поскачем.
И вся шайка развернулась в сторону улуса Соуз-хана, пока еще не представляя себе, как они возьмут укрепленный городок и совладают с охраной. Но лиха беда начало, и молодцы с гиканьем погнали коней навстречу приключениям и новой вольной жизни.
…Всех нукеров забрал с собой Соуз-хан, отправившись на захват князя Сейдяка. Лишь несколько немощных стариков остались в его городке да двое работников для помощи женщинам. А кого бояться влиятельному человеку на собственной земле? Пусть все его боятся.
Недовольный избранием Томасы атаманом, Зайнулла скакал рядом с ним, втайне надеясь, что, повстречавшись со своей сотней, склонит товарищей на уход с ним. Уж они-то выберут его атаманом, а не этого выскочку Томасы. Заодно хотелось посчитаться с предателем Карачи, заманившим их в крепость. Зайнулла тогда сразу смекнул, что тот чего-то замышляет. Во всяких переделках он побывал и пока, хвала Аллаху, всегда вовремя уносил ноги. Так и теперь, словно кто шепнул, что пора уходить из городка.
Показалась крепость Соуз-хана, и все невольно попридержали коней, осматриваясь вокруг из опасения наскочить на засаду.
— Надо разведать, сколько там человек у него, — предложил Томасы. — Я отправлюсь сам и в случае чего выдам себя за посланца от хана.
— Да, — согласился Зайнулла, — нас он может узнать, а тебя никто в городке не видел.
— Сдается мне, что ворота у них не заперты, — показал рукой один из их спутников.
— Похоже на то, но надо все одно проверить. — И Томасы пустил коня галопом.
Остальные, спрятавшись за стволами деревьев, внимательно наблюдали за ним. Вдруг лошадь Томасы неожиданно встала на дыбы и повернула назад, отчего сам он едва не свалился. Но, сильно дернув за повод, справился и, пугливо озираясь по сторонам, поехал дальше. Не доезжая вплотную до городка, развернулся и поскакал назад.
— Ну, что там? — спросили его товарищи, увидев мертвенную бледность на лице своего атамана.
— Там воронья полно, — показал он рукой на соседний лесок, где, действительно, кружилось множество черных птиц, спугнутых появлением всадника.
— Ворон что ли не видел никогда? — засмеялся кто-то. — Может, лошадь сдохла, вот они и пируют.
— Не лошадь там… люди на деревьях висят… Много людей…
— Мертвые что ли? — не поверили ему.
— А ты сходи да пощупай, а такое зрелище вовсе не по мне.
Все, не сговариваясь, направились к роще, на которую показал Томасы. Когда они приблизились к деревьям, то застыли пораженные. Сотни воронья взмыли кверху, усеяв небо распластанными черными крыльями и громко каркая, выказывая недовольство потревожившим их людям. Но те не обращали на птиц ни малейшего вниманий, пораженные увиденным.
— Так это же наши ребята висят… — обескуражено произнес Зайнулла, не слыша своего собственного голоса.
— Да за что же они их так?
Лошади не стояли на месте, перебирая ногами и стремясь как можно скорее убраться от зловещего места. Наконец, первым не выдержал Томасы и, нахлестывая лошадь, понесся к распахнутым настежь воротам городка. Его товарищи устремились за ним.
Не особо задумываясь, что они предпримут, если в городке окажется большое число воинов, влетели в ворота и увидели мирно снующих по подворью десяток женщин и двух работников, подбрасывающих в огонь дрова. Над костром висел огромный казан, рассчитанный на то, чтоб накормить из него не менее сотни людей.
Работники и женщины не обратили на прибывших особого внимания, верно, приняв их за своих. Зайнулла подъехал к ним и властно спросил:
— Где ваш хозяин?
— Уехал с нукерами куда-то… — с удивлением воззрился на него работник.
— А когда назад вернется?
— Да откуда мы знаем? Он нам не докладывает.
— Ребята, круши все вокруг, забирай все, что взять можем, — закричал Зайнулла и заставил лошадь перепрыгнуть через костер, направив ее к шатру Соуз-хана.
Закричали напуганные женщины, разбежались в стороны работники, а шайка Томасы кинулась грабить все, что попадало на глаза. Молодые бабасанские парни тоже кинулись в первый попавшийся им на пути шатер и вытащили оттуда каждый по ковру, набросили на лошадей вместо попоны, засмеялись довольные. Схватили сабли в дорогих ножнах, богатые халаты, еще какую-то одежду.
Где-то завизжала женщина и тут же затихла, а там другая голосит. Мечутся грабители по городку, как пьяные от безнаказанности, ловят молодых девок, тащат к себе, срывают одежды, валят прямо на землю.
Томасы привязывает к своему седлу бурдюки с кумысом, мешки с едой, сам весь разодет, как знатный бек. Даже белую чалму на голову нацепил.
Первым опомнился Зайнулла и закричал товарищам:
— Уходим быстрее, чего доброго пожалует хозяин с нукерами. Кончайте, едем.
Грабители с явной неохотой шли к коням, навьюченным сверх всякой меры. Кто на ходу штаны натягивает, кто бороду мокрую от вина утирает. Так бы и погостили тут еще день-другой, да пора и честь знать.
Медленно выехали за ворота и потянулись в сторону ближайшего леса. Проезжая мимо своих замученных товарищей, Зайнулла тихо шепнул:
— Простите меня, друзья, не хотел того. Но мы с ними еще посчитаемся, они еще попомнят нас.
К нему подъехал Томасы, блестя округлившимися от возбуждения и восторга глазами. Чалма была велика ему и постоянно сползала на глаза, отчего он постоянно поправлял ее.
— Видишь, как здорово все вышло, — произнес он с бахвальством, — и все живы-здоровы. Так-то вот. Со мной не пропадешь.
— Ходил кувшин по воду, пока голову себе не поломал. Знаешь, как в народе говорят, — дуракам везет. И нам по дурости повезло. А нагрянули бы нукеры Соуз-хана, там бы и остались.
— Но это мы еще посмотрим, — высокомерно произнес Томасы и поскакал вперед.
ПОЛЕТ ЗАМЕРЗШЕЙ СТРЕЛЫ
Вслед за первым снегом пришли морозы. Снег шел едва ли не каждый день, скрывая лесные тропинки, засыпая жилища, падал в иртышскую воду, делал ее вялой и бурой. Появились забереги и отрезали засевших в Кашлыке степняков от левобережья, Мало кто рисковал переправиться с конем на ту сторону. К тому же неспокойно стало вокруг сибирской столицы. Появились отряды грабителей.
А Кучум все слал одного за другим гонцов к местным бекам и мурзам, приглашая их приехать в Кашлык, чтоб признать власть нового хана.
"Я ваш законный правитель, — писал им Кучум, — и воевать больше не желаю. Хочу, чтоб мы в добре жили и не было лиха меж нами. Наши отцы и деды в дружбе жили, и я того ж хочу…"
Только не едут к нему беки, не спешат поцеловать полу ханского халата и править своими землями от его имени. Выжидают они, зная, что жив и скрывается где-то Едигир и сын Бек-Булата Сейдяк. Так и не удалось ни Караче, ни Соуз-хану схватить его. Мало сил у нового хана, неспокойно у него на сердце и не знает, как переживет эту зиму. Послал самых верных людей в саму Бухару, авось да дойдут, чтоб прислали ему в Сибирь новых воинов, которые бы помогли заставить местных князей дань платить и его власть признать. Отправил с посланцами сибирские меха, серебряную посуду, что захватил в Кашлыке.
Днем и ночью стоят возле ханского шатра слуги с саблями наголо, охраняя захваченное добро. И сам Кучум из шатра редко выходит, не желает видеть своих нукеров, ненавистен ему слепящий глаза белый снег. Стал много молиться и беседовать с шейхами, только их до себя и пускает.
А Сабанак с дядькой и юзбашами проводят время то в пьянстве, то на охоту выедут, чтоб поразмяться да развлечься малость. Ждет возвращения молодого степняка в его шатре пленница Биби-Чамал, для которой стал Сабанак милей и дороже всех на свете. Ей все равно кем быть — наложницей или женой воина, лишь бы каждый день слышать голос любимого, видеть веселые с хитринкой глаза и самой, хоть нечасто, дотрагиваться до шершавых рук, узкой полоски усов и смотреть, смотреть на него.
