Эрнст Экштейн - Нерон
Со стороны перистиля раздались шаги. Величавая, высокая мужская фигура остановилась на пороге постикума, вопросительно оглядывая парк.
Октавия тотчас узнала агригентца. Он же еще не приметил ни ее, ни Актэ.
— Спрячься, девушка! — испуганно сказала Октавия. — Если он увидит тебя, ты погибла! Его приятельница Поппея не успокоится, пока ты жива.
Актэ скрылась в кустах.
Почти в то же мгновение агригентец увидел молодую императрицу, сделавшую вид, как будто она в задумчивости смотрит на багряное море.
Осторожно приблизившись, он поклонился ей вежливее, чем намеревался.
— Повелительница, — сказал он, — я имею сообщить тебе, что ты обличена…
Октавия встала и с нескрываемым презрением устремила взор на человека, которого давно уже ненавидела и боялась, как демона, губящего императора.
— Что это значит? — холодно спросила она.
— Притворство бесполезно, — возразил Тигеллин. — Коротко и ясно: ты обвинена в нарушении супружеской верности с твоим рабом Абиссом.
Горячий румянец стыда залил лицо императрицы.
— Ты бредишь. Я обвинена?
— Ты, Октавия, супруга императора.
— Кем же? — дрожа от гнева, продолжала она.
— Императором, само собой разумеется.
— Ты лжешь. Нерон еще не настолько погряз в тине порока. Эта смешная клевета выдумана тобой и Поппеей.
Софоний Тигеллин пожал плечами.
— Повторяю, что все открыто. Давно уже вас сильно подозревали, еще со времени твоей болезни, когда Абисс так… усердно выслушивал тебя…
— О, презренные! — вне себя вскричала Октавия, ошеломленная этим наглым извращением хода событий. — О, презренные! О, гнусные клеветники! — снова простонала она, закрывая лицо руками.
— Во имя Геркулеса, не жеманься! Если ты умна, то немедленно же сознайся во всем. Таким образом ты избавишь себя и императора от страшного позора, а твоих отпущенников от пытки.
— От пытки? — воскликнула потрясенная Октавия. — Так вы еще не отказались от этого постыдного безумия?
— Закон для нас священен, — значительно сказал сицилианец.
Молодая императрица переживала жестокую борьбу. Она знала, что ей нет спасения. Лишь немногие могли устоять против страшных мучений пытки. Самые невероятные показания исторгались у пытаемых в то время, когда беспощадное орудие палача терзало их члены. Поэтому она не сомневалась, что сенат признает ее виновной. Может ли она, — совершенно бесцельно, — навлечь такую беду на своих домашних, почти без исключения бескорыстно преданных ей?
Однако она все-таки не могла согласиться на требование Тигеллина. Никогда, никогда не решится она ложным признанием запятнать свою честь женщины; благородная натура ее возмущалась против этого.
— Я не верю тебе! — после долгого колебания воскликнула она. — Но даже если бы ты говорил правду и действительно пришел бы от Клавдия Нерона, все-таки он раскаялся бы в последнюю минуту. Невозможно ведь, чтобы он серьезно сомневался в моей верности ему! Невозможно! Пойди и скажи ему так!
— Твой выбор не разумен. Сознайся ты спокойно в том, что будет постыдно для тебя доказано публичным процессом, клянусь Геркулесом, ты выиграла бы гораздо больше! Суд постановил бы решение о разводе, но император оказал бы тебе милость… Теперь же… Ну, сама увидишь…
— Я вижу только одно: что подлость сильнее добродетели!
— Фразы! Теперь, именем императора, я повелеваю тебе: созови в перистиль всех свободнорожденных и отпущенников, живущих на вилле. Рабы, по закону, не могут свидетельствовать против тебя.
— Ты повелеваешь мне?
— В силу моего полномочия.
— А я отказываюсь повиноваться.
— Мне все равно! — засмеялся агригентец. — Я пойду сам, я зашел уже так далеко в этом грязном деле, что мне ничего не стоит сделать еще несколько лишних шагов.
Он повернулся было к дому, но вдруг остановился.
— Есть еще средство спасти тебя, — тихо сказал он.
— Спасти меня! — с несказанной горечью усмехнулась она.
— Я не шучу. При настоящих обстоятельствах ты погибла. Поэтому брось этот тон оскорбленного величия и выслушай меня!
Октавия задумалась. Что доброго мог посоветовать ей этот предатель? Но ведь несчастье уже висело над самой ее головой… Может быть… как знать…
— Какое же это средство? — нерешительно спросила она.
— Осчастливь меня так же, как ты осчастливила твоего раба Абисса, — сквозь зубы прошептал он.
— Я?.. Осчастливила?.. О, я понимаю тебя!..
— Тем лучше! Согласись… быть благоразумной, и если ты подаришь мне хотя один лишь сегодняшний день, то… я удостоверю, что ты вполне невинна относительно Абисса.
— Негодяй! — побледнев, вскричала она.
— Ты противишься? — тихо спросил он, с грубой фамильярностью положив ей на плечо руку.
— Не прикасайся ко мне, выродок человечества! Я предпочитаю умереть от руки палача…
— Смерть от руки палача далеко не так приятна, как объятия любви.
— Прочь! — повелительно произнесла Октавия. — О, если бы Клавдий Нерон знал это!
— Он никогда ничего не узнает. А если бы и так: разве он когда-нибудь осведомляется о тебе или о том, что ты делаешь? Позволь мне говорить откровенно, о, благородная Октавия! Ты так трогательно прекрасна в твоем страдании, что во мне проснулась жалость к тебе и к себе. Да, все это ложь. Ты чиста, как снег. Поппея Сабина измыслила это страшное обвинение из ненависти к тебе; она решилась во что бы то ни стало избавиться от тебя. Обуреваемый неутомимой жаждой мщения, я предложил ей руку помощи за то, что ты некогда прогнала меня, как нищего. Слушай, что я скажу тебе! Любовница императора будет позорно изобличена, навеки свергнута со своей блестящей высоты, если ты загладишь твою прошлую резкость. Взвесь спокойно то, что я тебе предлагаю, и то, чего требую. Я люблю тебя, прекрасная Октавия! Я обворожен твоими мечтательными глазами! Будем друзьями! Будем наслаждаться тем, чего никто не может воспретить нам! Так ты спасешь и себя и меня. Постарайся обсудить все хорошенько. Прежде ты еще могла надеяться: теперь же все потеряно. Ты давно уже не супруга цезаря. Нет, Октавия! Ты только беспомощно жалкая жертва его возлюбленной! Так кому же сохраняешь ты верность? Призраку воспоминания? Наглой Поппее? Мраморным колоннам вашей спальни?
— Самой себе, — с достоинством отвечала Октавия.
На мгновение агригентец окаменел. Никогда в жизни он еще не говорил так серьезно и никогда с уст его не лился такой звучный поток красноречия. А это юное создание двумя словами в прах уничтожило его!
Он попытался снова уговорить ее, то льстя, то угрожая и, наконец, оставил ее, кипя гневом. Октавия не отвечала ему больше.
— Тебе еще хорошо достанется! — скрежетал он зубами, уходя. — Как знаешь! Пусть исполнится твоя судьба!
Пожимая плечами, прошел он через постикум в колоннаду, где пятнадцать сопровождавших его солдат мирно болтали со служанками. Ни один из них не знал о цели их неожиданной экспедиции.
— Беги! — обратилась рыдающая императрица к выступившей из-за кустов бледной, дрожащей Актэ.
— Бежать! Ни за что! Я буду свидетельствовать за тебя.
— Какой от этого прок? Думаешь ли ты, что хоть один человек поверит в мою виновность? Но меня все-таки осудят, будешь ли ты молчать или говорить, потому что сенат пресмыкается пред Тигеллином. Беги, заклинаю тебя!
— Повелительница…
— Ты хочешь изведать пытку, безумная мечтательница?
— Чтобы поддержать тебя, да!
— Но я, Октавия, запрещаю тебе это. Актэ, Актэ, избавь меня от безграничного унижения! Или ты не понимаешь? Ты, его… бывшая возлюбленная?..
Актэ побледнела.
— Да, ты права, — печально сказала она. — Прости мой необузданный порыв… Грешница Актэ должна скрываться, но когда все пройдет, когда ты восторжествуешь, о, позволь мне вернуться! У меня ведь нет иной родины на земле, как здесь, у твоих ног!
— Что бы ни случилось, верь в мою дружбу! Но так как никому неведома воля богов, то запасись деньгами! Я спешу в перистиль, куда презренный агригентец сзывает моих домашних. Я задержу его. Ты же проберись позади пиний и проскользни в окно. В моей спальне стоит сундук. Вот ключ! Возьми все, что тебе нужно. Скорее, скорее! Я впаду в отчаяние, если они схватят тебя…
Актэ снова скрылась среди лавровых кустов.
— Прощай! — вздохнула Октавия. — На сердце моем лежит смертельная тяжесть. Я предчувствую худшее.
— Молись! — прошептала Актэ. — Но не Юпитеру, а Господу Иисусу Христу!
— Попытаюсь!
— Дай руку еще раз! Скажи, многолюбимая повелительница, точно ли ты простила меня от всего сердца?
— От всего сердца.
— Так я спокойна. Небесный Отец наш не может оставить без награды столь великую доброту.
Глава IV
