Александр Тамоников - Николай II. Расстрелянная корона. Книга 2
Николай предчувствовал катастрофу, с тревогой ждал начала общего весеннего наступления. Он совершенно не разделял оптимизма Керенского.
С марта 1917 года в армии действительно все больше усиливалась рознь. Почти все офицеры стояли за продолжение войны до победного конца. Солдаты же, подвергавшиеся агитации большевиков, все чаще требовали немедленного заключения мира.
Рост дезертирства и уклонения от службы приобретал угрожающий характер. На некоторых участках фронтов русские и германские солдаты начали устраивать невиданные ранее действа – братания.
Данное обстоятельство тревожило не только русское командование, но и противника. Боясь проникновения революционной заразы в свои войска, австрийцы и немцы предприняли жесткие меры по предотвращению подобных явлений. Репрессии обрушились и на русские войска.
В результате уклонение от службы стало массовым. С начала войны до революции дезертиров в армии насчитывалось около двухсот тысяч. Только за два месяца 1917 года, март и апрель, это число увеличилось более чем в пять раз. Это касалось только тех, кто оставлял свои части, будучи записанным в штат. Беглецов из запасных батальонов статистика учесть просто не могла. Их было не меньше, нежели в боевых частях.
Надо принять во внимание, что мобилизация в тылу практически срывалась. Призывники сотнями тысяч уклонялись от нее. Поэтому ситуацию в армии безо всякого преувеличения можно было назвать если еще не катастрофичной, то уже угрожающей.
Пока Временное правительство делило власть с советами, настало время для исполнения обязательств, взятых на себя перед союзниками. Россия должна была включиться в общее наступление стран Антанты.
Его начало планировалось на апрель 1917 года. Однако русские войска по понятным причинам оказались не готовыми к активным наступательным действиям.
Еще в марте генерал Алексеев, докладывая военному министру Временного правительства общую обстановку на фронте, заявил о необходимости переноса наступления русской армии на три месяца или полного отказа от принятых обязательств. Из доклада следовало, что даже при благоприятных условиях русские войска смогут перейти в наступление никак не раньше июля месяца. Но союзникам необходимо было, чтобы Россия выступила не позднее мая.
Состояние русской армии весной 1917 года отличалось от прежнего. Если раньше не было никаких сомнений в боеготовности войск при недостаточном обеспечении их, то к маю при налаженном и достаточном снабжении проявлялось массовое нежелание солдат продолжать войну.
Данное положение обсуждалось на совместном заседании Временного правительства и исполкома Петросовета. Большинство военачальников, членов правительства и депутатов высказывалось за наступление.
Генерал Брусилов, принявший должность Верховного главнокомандующего, определил сроки наступления. Боевые задачи получили все фронты.
Несмотря на превосходство в живой силе и артиллерии, наступление успеха не имело. Причина все в том же нежелании солдат воевать. Повсюду вспыхивали митинги, приказы командования обсуждались на заседаниях революционных комитетов и нередко самовольно отменялись.
В итоге русские войска начали отход. В середине июля части Юго-Западного фронта оставили Галицию. Не лучше складывалась обстановка и на других фронтах. Командиры частей и соединений повсюду сталкивались с отказом солдат следовать приказам. Июльское наступление русской армии 1917 года закончилось бесславно.
Оно имело не только военные, но и политические последствия. Резко упало доверие к Временному правительству. Партии эсеров и меньшевиков оказались на грани полного развала при росте авторитета большевиков. Власть оказалась не способной управлять войсками, генералы и офицеры не смогли восстановить порядок в частях. Армия понесла большие потери, что еще более способствовало ее разложению.
В Петрограде вновь начались митинги. Теперь люди требовали прекращения войны, открыто выражали недовольство Временным правительством.
Волнения имели место и в Царском Селе. Огромные толпы народа подходили к Александровскому дворцу, требовали суда над императором, которого обвиняли в развязывании войны, и над предательницей императрицей.
Охрана сдерживала натиск возмущенных масс, провоцируемых большевиками. Но долго так продолжаться не могло.
В мае были прекращены все переговоры с Англией по поводу переезда царской семьи. Волнения в Царском Селе усиливались.
В июле Керенский признал, что безопасное содержание семьи в Александровском дворце больше не представляется возможным. На секретном заседании члены Временного правительства и депутаты Петросовета решили найти другое место пребывания для семьи Романовых.
Для этого предлагались имения великих князей Михаила Александровича и Николая Михайловича, расположенные в центре России. Однако перевезти туда царскую семью через территории, охваченные революцией, было совершенно невозможно. Проезд в Крым, где проживала мать императора и некоторые великие князья, тоже не был безопасным.
Тогда Керенский предложил Тобольск. Отдаленность города, спокойная пока еще обстановка, хороший губернаторский дом – все это делало Тобольск самым приемлемым местом содержания царской семьи.
Секретное совещание согласилось с Керенским, который с начала месяца возглавил правительство, оставив при себе должность военного и морского министра, полученную месяцем раньше, после отставки Гучкова. Керенский вызвался сам известить Николая о принятом решении и обеспечить переезд семьи в Тобольск.
24 июля он приехал в Царское Село, вызвал к себе начальника тамошнего гарнизона полковника Кобылинского и председателя местного совета прапорщика Ефимова. Глава правительства предупредил их о секретности и объявил решение особого совещания. После этого он прошел во дворец, где имел долгую беседу с Николаем.
Кобылинский сформировал для охраны семьи отряд особого назначения, в который вошли три роты, по одной от каждого полка гарнизона. Среди офицеров отряда оказался и подпоручик Кириллин, о чем князя Покровского тут же оповестил поручик Дольский.
Генерал-майор с тревогой воспринял сообщение своего офицера и передал приказ Кириллину по прибытии в Тобольск быть готовым для выхода на прямой контакт. Покровский решил следовать за царской семьей. Его поддержали и все офицеры, бывшие порученцы императора.
Керенский лично определил штат придворных и прислуги, которой разрешалось сопровождать семью и находиться при ней в Тобольске.
Поезд был подан в пять утра на платформу Варшавского вокзала. Там не было никого, кроме драгун, осуществлявших охрану.
Николай, Александра Федоровна и дети вошли в вагоны. Керенский отдал команду, и 1 августа в шесть часов утра поезд медленно тронулся в путь. Царская семья начала восхождение на свою Голгофу.
Глава 9
Следом за первым поездом вышел второй, в котором находилась часть свиты императора и солдаты Второго и Четвертого полков. Там же ехали представители Временного правительства Вершинин и Макаров. В их задачу входил контроль за перемещением поездов и доставкой царской семьи в пункт назначения. Обеспечение охраны августейших особ лежало на полковнике Кобылинском.
Так как Керенский опасался нападения на поезда, шли они в режиме строжайшей секретности. Остановки для пополнения запасов угля и воды, а также смен паровозных бригад делались только на небольших станциях, а то и в чистом поле. Тогда пассажиры, включая членов царской семьи, выходили из вагонов, гуляли, собирали цветы.
Екатеринбург поезда прошли ранним утром. Оттуда в Петроград сразу же ушли телеграммы с сообщением о данном событии. Кобылинский мог вздохнуть свободно. Основная, самая опасная часть пути была преодолена.
Поздно вечером 4 августа оба поезда с разницей в полчаса благополучно дошли до Тюмени и остановились неподалеку от пристани, где стояли пароходы «Русь», «Кормилец» и буксир «Тюмень». Офицеры тюменского гарнизона выстроились у пристани и при выходе Николая из вагона приветствовали его так, словно он продолжал оставаться императором.
К старшему этой офицерской команды подошли Кобылинский и Вершинин. Тот представился полковником Серовым, командиром одной из частей.
Вершинин спросил:
– Почему вы здесь? Кто отдал распоряжение устроить подобный парад?
Серов спокойно ответил:
– Я, господин или гражданин хороший, в свое время присягнул на верность государю. Что бы ни произошло, клятве своей не изменю. Рядом со мной мои офицеры. Они придерживаются таких же взглядов.
Вершинин кивнул:
– Я понимаю и уважаю ваши чувства, полковник, но выводить сюда подчиненных не следовало бы.
– Позвольте мне решать, что следует делать, а что нет.
– И много в гарнизоне монархически настроенных офицеров? – поинтересовался Вершинин.
