Всадник Сломанное Копье - Виталий Дмитриевич Гладкий
Гатари, совсем потеряв голову от неожиданно обуявшей его жадности, начал торопливо набивать свою дорожную сумку золотыми монетами и драгоценными каменьями. Когда он отдаст Золотую Колыбель магистру-инквизитору Лауренцию Салюцци, ему не нужно будет волноваться об оплате за свои труды.
Со святых отцов много не получишь, это он знал заранее, разве что личное благословение папы. Но на него не купишь ни хлеба, ни вина. В этом вопросе у Андреа Гатари вновь проявился прагматичный венецианец, коим он и был всегда.
Немного погоревав, что ему не удастся забрать из пещеры все ценности, – а как хотелось! – Андреа вернулся к алтарю и решительно взялся за Золотую Колыбель обеими руками. Он хотел положить ее в мешок, припасенный загодя, который дожидался своего часа в походной сумке.
И неожиданно его словно поразила молния. Он так и прикипел к Чаше, которая вдруг начала светиться уже знакомым ему голубоватым светом. Луча не было, как тем памятным утром, но свечение постепенно разливалось по пещере, освещая все ее уголки.
Мрачные лики святых на стенах пещерного храма словно ожили. Их глаза грозно засверкали, а в голове Андреа поначалу раздался хрустальный перезвон, а затем прозвучал тихий, но очень сильный голос: «Оставь святыню в покое, и будешь блажен!» Объятый ужасом, Гатари с трудом оторвался от Золотой Колыбели и бросился бежать, не забыв прихватить сумку с драгоценностями и три запасных факела.
Он совершенно не помнил, как выбрался из пещеры, как спустился вниз, и пришел в себя только у подножья горы, где из скалы бил чистейший родник.
Андреа жадно припал к нему, чтобы утолить жажду, буквально сжигающую его изнутри. А затем лег на спину, широко раскинул руки и уставился в бездонное голубое небо Готии. В его голове все еще звучали хрустальные колокольчики, и голос, который постепенно превращался в эхо: «И будешь блажен… будешь блажен… блажен…»
Что это было?!
Гатари уже понял, мысленно согласился, что Ахметка был прав, – Золотая Колыбель ни в коем случае не должна покидать пещерный храм, а тем более, оказаться в кровавых руках инквизиторов. Священная реликвия принадлежит не только феодоритам, но и всей Готии. Только здесь ей место, и нигде более. И счастлив будет народ, который охранит от многих бед божественная сила Золотой Колыбели.
Неожиданно земля под Андреа дрогнула, раздался грохот, а затем началось сильнейшее землетрясение. Вниз покатились камни, которые начали превращаться в лавины, и Гатари, схватив тяжеленную сумку с золотом и драгоценностями (на содержимое сундуков святость Чаши точно не распространяется, решил Андреа; отказаться от столь большого куша он был не в силах), бросился бежать по тропе, которая вела в долину.
Оказавшись далеко от горы, он обернулся и поразился виду, который открылся перед его взором. Укрепления, защищавшие заваленный лавиной вход в пещерный храм, были стерты с лица земли. А макушку горы в том месте, где находился тайный вход в пещеру – «барсучья нора», – словно срезал огромным ножом великан. Пыль все еще стояла над горой, и Андреа был совершенно уверен, что теперь пещера запечатана накрепко, на долгие века.
Но главным во всей этой истории было то, что он теперь сможет объяснить Лауренцио Салюцци, почему не смог добыть святыню. Местоположение горы с пещерой конечно же ему придется указать, но теперь забраться внутрь пещерного храма не сможет никто и никогда.
Что именно в этом месте произошло сильное землетрясение, святые отцы, естественно, разузнают, в этом Андреа совершенно не сомневался. Несомненно, они проверят все его показания – и останутся с носом. Этот вывод его подбодрил, он вздохнул с огромным облегчением и пустился в обратный путь…
* * *
Спустя три недели после событий в пещерном храме феодоритов Андреа стоял у борта галеры, которая взяла курс на Трапезунд. Он был изрядно изможден скитаниями в горах Готии, но держался бодро и смотрел вперед с надеждой. Мыслями он был уже в Падуе, где его ждала любимая Габриэлла. О предстоящей встрече с магистром-инквизитором он старался не думать, чтобы не омрачать превосходное настроение.
Галера-скалоччио, предоставленная в его распоряжение Лауренцио Салюцци, была очень быстроходной. Она буквально летела над поверхностью моря, подгоняемая попутным ветром. Гребцы с удовольствием отдыхали, занимаясь своими делами. Весла судна были длиннее, нежели у галеры-зензили, поэтому на каждой банке сидело по четыре гребца.
Галера имела две мачты с «латинскими» парусами – большим и малым. На корме возвышалась капитанская беседка, покрытая тентом из бархата. В ней нашлось место и для Андреа, как для особого важного пассажира.
Обычно команда галеры состояла из каторжников, невольников и волонтеров. Каторга на галерах могла быть вечной и временной. Осужденных секли предварительно плетьми и клеймили каленым железом.
Каждому каторжнику выдавали на два года плащ из толстого сукна и кафтан из красной пряжи, подбитый белым холстом, две рубахи, две пары нижнего белья, пару чулок и красный шерстяной колпак. У гребцов-каторжников висел на шее кусок пробки – кляп. По команде: «Кляп в рот!» – всякие разговоры между гребцами прекращались.
Начальником гребцов был галерный пристав, имевший двух помощников, вооруженных бичами из бычьих сухожилий. Гребцов кормили сухарями и бобовым супом – через день. Гребцы – их называли шиурмами – разделялись на три вахты, но нередко они трудились без перерыва все без исключения по десять часов. В течение этого времени им клали в рот хлеб, смоченный вином. Это предотвращало обмороки.
Гребцов-каторжников приковывали цепью за левую лодыжку до окончания срока ссылки, а рабы и волонтеры приковывались только на ночь. В свободное от гребли время они помогали команде перетаскивать грузы, чинили снасти и паруса. Во время боя волонтерам давали оружие, и они принимали участие в абордажных схватках.
Все эти подробности Андреа узнал, едва ступив на палубу галеры. Его сразу же предупредили, что общаться с гребцами он не должен. Но если прежде Гатари был совершенно безразличен к страданиям посторонних людей, тем более каторжников и рабов, то теперь его сердце полнилось жалостью к этим несчастным.
Он иногда встречал их взгляды, в которых читалась тоска и безысходность, и тогда в душе Андреа поднималась целая буря. За время, которое он провел в пути, он возненавидел жестоких надсмотрщиков, которые немилосердно хлестали своими бичами и провинившихся гребцов, и других – за компанию.
Гатари старался поменьше находиться в палатке капитана, который пьянствовал беспробудно и все старался споить важного пассажира. Андреа пытался вежливо отказаться, но капитан был настойчив, и весь путь до берегов Италии Гатари поневоле находился на изрядном подпитии.
Тем не менее своего мужского достоинства он не уронил, пил практически наравне с капитаном, что было совсем нелегко. И в конечном итоге тот сильно его зауважал.
Когда впереди показались родные берега, Андреа неожиданно прослезился. Боковой ветер сдувал его слезинки, они летели за борт, смешиваясь с соленой морской водой. Гатари наконец почувствовал огромное облегчение в душе, которая совсем исстрадалась за то время, что он провел в пути.
Вместо эпилога
Старое кладбище Падуи, где хоронили в последние годы только людей богатых и знатных, напоминало один огромный розовый куст. Там были и другие цветы, но розы превосходили их своей красотой и их было гораздо больше. Убеленный сединами мужчина, годы которого определить не представлялось возможным, сидел на скамейке возле одной из могил.
Это был Андреа
