Давид Бек - Раффи
— Вот это, по-моему, излишняя жестокость, — заметил монах.
— Ошибаешься, отец Хорен, — возразил настоятель. — Успех начинания Давида обеспечивают не столько его победы, сколько нагоняемый на врагов страх. А чтобы нагнать страху, подобные действия необходимы, хотя бы на первых порах. Бек прекрасно это понимает. Со зверьми милосердием ничего не добьешься.
— Есть и другое обстоятельство, о котором я уже говорил, — продолжал настоятель. — Действия Бека не только вселяют ужас в сердца мусульман, но оказывают сильное впечатление и на самих армян, которые без вождя, без сильной руки не могут верно сориентироваться. Своими победами Давид помог даже нам. Я не очень уверен, что в ответ на мои письма армянские князья и мелики изволили бы собраться здесь и присоединиться к воинству Давида Бека, если бы не вести о выигранных сражениях. За неделю Давид совершил четыре подвига — выиграл сражение при Уч-тепе, взял Шинуайр, победил дживанширов и уничтожил Куртлар. И все это он начал с сорока всадниками.
— Последние известия также сообщил князь Степанос Шаумян, святейший? — спросил молодой монах.
— Да, все он. Но мы отвлеклись, отец Хорен. — Настоятель взял со стола конверты и вручил монаху: — Эти письма надо отослать сегодня же утром. Близится день панихиды по святым мученикам Варданова воинства. В письмах я прошу всех явиться сюда, дабы в этот торжественный день принести присягу нашему великому делу.
— Письма отвезу я сам, — сказал отец Хорен.
— Но ведь ты только что с дороги и, наверное, устал, — сказал настоятель
— От ваших радостных известий мою усталость как рукой сняло. Мне кажется, этим письмам не помешает и живое слово. Разреши мне, владыко, взять на себя эту приятную обязанность.
— Благослови тебя бог, сын мой, — сказал настоятель.
Отец Хорен взял письма, приложился к руке настоятеля и вышел.
Солнце уже взошло. Горы вокруг Татевского монастыря окрасились в мягкие теплые тона. Монахи вышли из божьего храма, но не присели в тени монастырских деревьев, чтобы побеседовать и посудачить о том о сем, как это обычно делали, а тотчас же разбрелись по своим темным кельям. Если бы какой-нибудь бесплотный дух проник сквозь их запертые двери, он бы увидел, что эти бездеятельные люди, проводившие время за чтением псалмов и Нарека[105], сидя в своих каморках, молча и сосредоточенно отливают пули и готовят заряды.
Монастырский конюший вошел к настоятелю и доложил, что лошади готовы.
— А вооруженные всадники? — спросил настоятель.
— Готовы, как ты велел — двенадцать всадников.
— Ладно, я сейчас выйду. Только позови сюда отца Месропа.
Конюший вышел. Чуть погодя в покои настоятеля явился старый епископ с седой окладистой бородой. Он был местоблюстителем настоятеля и управляющим монастырем в его отсутствие.
— Отец Месроп, — обратился к нему настоятель, вставая. — Я еду в Шинуайр повидаться с Давидом Беком Ты, конечно, знаешь, что надо делать. Вчера мы довольно долго говорили об этом.
— Знаю, — ответил отец Месроп. — Память моя не настолько слаба, а в последние дни стала гораздо лучше…
— Ну и слава богу, — улыбнулся настоятель, дал местоблюстителю еще несколько указаний и вышел вместе с ним.
Во дворе его ждали двенадцать вооруженных всадников. Там стоял и жеребец настоятеля. Владыка перекрестился, сел на коня, и всадники выехали за ворота.
То был настоятель Татевского монастыря и одновременно духовный предводитель всего Сюнийского края архиепископ Нерсес[106].
VI
Татевский монастырь был воздвигнут возле поселка того же названия и действовал с 896 года. После монастыря Шагатá Татев стал престольным храмом сюнийских архиепископов, называемых также и митрополитами. Митрополиты Татева хоть и признавали власть эчмиадзинского католикоса, однако имели свое самостоятельное духовное управление.
Построенный на труднодоступном горном плато, окруженный башнями и толстыми стенами, Татев выглядел издали неприступной крепостью. Спереди находилось глубокое и темное, как бездна, ущелье, по дну которого гремела и грохотала река Воротан. Все горы вокруг, вершины которых терялись в облаках, были покрыты глухими непроходимыми лесами. Ведущие в монастырь тропинки пролегали меж густых зарослей на краю бездны — они были так узки, что по ним мог пройти только один человек. Пятидесяти вооруженных людей на одной из вершин было достаточно, чтобы не подпустить к монастырю десять тысяч солдат. Возможно, неприступность Татевского монастыря, защищенного природными условиями, и послужила причиной того, что сюда перенесли архиепископский престол Сюнийского края.
В описываемое время в Татеве был один архиепископ, двенадцать епископов и двадцать четыре вардапета — архимандрита. Монастырю принадлежало много деревень, земель, лесных угодий, лугов и поместий, полученных в дар от царей, князей или же купленных самой братией.
Был день поминовения Вардана и его воинства[107]. В храме шла панихида по воинам-мученикам, павшим на Аварайрскомполе[108]. Напротив престола был установлен покрытый золотой парчой гроб. Его освещали три свечи в серебряных подсвечниках. На гробе лежали крест, Евангелие и несколько мечей.
У алтаря совершалось таинство святой литургии. Обедню служил сам архиепископ Нерсес. Прислуживала ему вся братия в праздничных облачениях. Храм был переполнен. В монастырском дворе яблоку негде было упасть. А за оградой толпились воины-добровольцы и крестьяне из ближайших сел.
Гроб мученика окружили именитые люди Сюнийского края. В первом ряду стояли Давид Бек, Мхитар спарапет и их сподвижники.
После таинства литургии монахи отслужили молебен. В конце службы настоятель отец Нерсес прочел проповедь.
— Здесь, перед нами, стоит гроб. То гроб Вардана. Каждый из вас знает, кто такой Вардан. Но знаете ли вы, кем он был для нас? Он был целым народом, воплощением его протеста против насилия и несправедливости.
Наша история хранит много заветных имен. Гайк-титаноборец, Арам, убивший ассирийского сына солнца[109], Тигран, уничтоживший племя вишапов, и другой Тигран, разбивший легионы Лукулла и Помпея[110]. Были и другие герои, но ни один из них не может сравниться с Варданом.
Эти герои вели войска, то есть людей наемных, которых можно было использовать и в завоевательских целях, для прославления своего знамени. Воины проливали кровь, а славу стяжали тираны. Воины покоряли земли, но их дети голодали. Плоды побед доставались военачальникам.
Однако Вардан олицетворял собой народ. Его слава принадлежала народу, он сам был — народ.
С Варданом заодно шло духовенство, державшее в одной руке крест, в другой — меч; крестьянство, державшее в одной руке мотыгу, а в другой — копье; с Варданом
