Судьба генерала Джона Турчина - Даниил Владимирович Лучанинов
— Господи! — вырвалось у нее с досадой. — Да скажи, наконец, толком! Кого ты устроил? Кого надо кормить?
— Беглых негров, Наденька. Троих.
Она глядела на освещенное исподнизу фонарем большелобое мужнино лицо, чувствуя, как что-то раскрывается в ее сознании.
— Так ты, значит...
— Да, да, голубка. Подземная железная дорога. Слыхала о такой?
— Слыхала. — Ей вспомнилась недавно прочитанная «Хижина дяди Тома», сильное впечатление, произведенное на нее этой книгой, о которой в Филадельфии все говорили. — И ты давно уже так, Жан?
— Порядочно... Ну, давай спать. Завтра потолкуем.
Турчанинов разделся, привернул и, с силой дохнув сверху, потушил фонарь, в темноте забрался на заскрипевшую под ним кровать. Нащупал губами щеку жены, поцеловал и тут же заснул, тяжелой теплой рукой полуобняв Надин.
Утром она сварила маисовой каши и, неся горячую кастрюлю, по крутой тесной лесенке вместе с мужем поднялась на чердак. Их охватила скопившаяся под низкой, нагретой солнцем, двускатной крышей горячая, душная полутьма. Пахло слежавшейся пылью и чуть-чуть угарным дымом. Нагибая голову, чтобы не стукнуться о косые перекладины стропил, переступая через неясные в полумраке балки, Турчанинов провел жену в дальний угол, где за толстым печным боровом притаились беглецы.
На рыхлом земляном настиле, подложив под щеку сведенные в локтях руки, спали два босоногих человека. Сквозь дыры изодранных рубах темной кожей просвечивали спины. У полукруглого чердачного оконца сидела негритянка лет под сорок, с трубкой в зубах. Голова, точно тюрбаном, повязана клетчатым красным платком, рваное ситцевое платье. Солнечный луч, в котором кружилась золотая мошкара пылинок, падал на видневшиеся из-под грязного подола выпуклые чугунные ногти на пальцах ног. Негритянка как бы охраняла отдых спящих, а в то же время следила, что происходит на улице.
— Вставайте, ребята! Завтрак подан! — весело провозгласил Турчанинов, остановясь над спящими беглецами. — Узнаешь, Наденька? Сбежали от этого негодяя Старботла.
То были Юпитер и Гектор, которых тогда продавали с аукциона, — Надин узнала их, когда они, разбуженные громким голосом, испуганно вскинули смоляные головы. Но где же таинственный Моисей?
Присев на запыленную балку, глядели Турчаниновы, как трое беглецов — женщина присоединилась к мужчинам — едят сообща из кастрюли маисовую кашу, которую им принесли. Только что с плиты, каша дымилась, они дули на нее, жадно чавкали, облизывали ложки.
— Что, больно сидеть? — спросил Турчанинов.
— Больно, масса, — видя, что ему сочувствуют, и сделав жалобное лицо, закивал головой пожилой негр. — За что меня так наказали? Я ни в чем не виноват. Я хорошо работал, я всегда старался, масса. Старый хозяин мне всегда говорил: «Если бы все негры были такие, как ты, Юп!» Он меня пальцем не трогал. А тут, — потрясал ложкой, — а тут ни с того ни с сего всю шкуру спустили. Разве это справедливо?
— Несправедливо, — подтвердил Иван Васильевич.
— Я себе сказал: «Нет, Юп, от такого хозяина хорошего не жди...» А тут как раз появился Моисей, сам бог его прислал, — Юпитер показал глазами на негритянку, — и стал набирать желающих. Многие боялись, а я сразу же согласился. Нет, не нужен мне такой хозяин!
— Ты ешь, — посоветовал Турчанинов. — Вон Гектор времени даром не теряет... Так и увезли твою жену? — спросил молодого мулата.
Тот бросил мрачный и грустный взгляд исподлобья и ответил кивком, продолжая есть.
Подпирая кулачками щеки, сидела Надин и наблюдала беглецов. Оказывается, вот кого звали Моисеем — женщину!
— Почему вы называете ее Моисеем? — поинтересовалась она у пожилого негра, которого про себя окрестила «дядей Томом».
— Моисей вывел свой народ из рабства египетского в землю обетованную, — церковно-торжественным тоном сказал «дядя Том». — Она тоже выводит нас в землю обетованную.
Когда, оставив беглецов, Турчаниновы спустились вниз, в комнаты, Надин спросила мужа, принимаясь за мытье грязной посуды:
— Кто же такая этот Моисей?
— О, личность поистине замечательная! Она пробирается на Юг и выводит негров из неволи. Наверно, вывела не одну уже сотню. Необыкновенно отважная и энергическая женщина. Ловка, хитра, вынослива, как черт. О себе рассказывать она не любит, но ежели начнет рассказывать — заслушаешься, такие приключения! Что твой Рокамболь!.. За ее голову назначена награда в восемь тысяч долларов.
Редко о ком повествовал Иван Васильевич с таким одушевлением, как об этой вынырнувшей из ночной темени черноликой бродяжке.
— И куда же она ведет своих негров? В Канаду? — продолжала расспрашивать не на шутку заинтересованная Надин.
— В Канаду.
— Но почему так далеко? Почему не в свободные штаты?
— Потому что, голубка моя, в свободных штатах беглых негров ловят и выдают хозяевам. По федеральным законам.
Днем, сварив на обед похлебки, Надин отнесла ее на чердак покормить незваных гостей. Выждав, пока они насытятся, спросила негритянку:
— Значит, ты выводишь рабов на свободу?
— Да, мисси, — ответила та низким, хрипловатым голосом. Была она невысока ростом, но коренаста и, наверно, очень сильна. Сумрачное выражение темно-шоколадного, с высокими скулами лица, прямой и смелый взгляд черных глаз.
— И сколько раз уже это делала?
— Сколько? — Пошевелила широкими лиловыми губами, подсчитывая в уме. — Сейчас в четырнадцатый раз. И если бог сохранит мне силы, буду и дальше так делать.
Надин продолжала расспрашивать. Как она, Моисей, дает неграм знать, что собирается переправить их на свободный север?
— А когда все готово, мисси, вечером хожу среди хижин, где живут негры, и пою. Вот так. — Тихонько затянула заунывным голосом:
Когда за мной приедет старая повозка,
Мне придется, друзья, покинуть вас,
Путь мой далек — Лежит он в край обетованный.
Друзья, я должна покинуть вас,
Прощайте, друзья, прощайте!
Но утром я снова повстречаю всех вас
На том берегу Иордана,
Прощайте, друзья, прощайте!
— Вот так хожу и пою. Они уже знают... Я выбираю прежде всего тех, кто не может бежать без моей помощи: больных, слабых, матерей с детьми... Вот этих, — мотнула она головой на
