Итальянец - Артуро Перес-Реверте
– Нет.
– Маленький эллинг в моем городе, где делают гондолы.
Она улыбается; она видела такие в кино. Она читала Пруста, Казанову, Генри Джеймса и барона Корво.
– Я никогда не была в Венеции.
– Она красивая и мокрая.
– И, говорят, очень романтическая.
– Возможно, для туристов, но не для венецианцев… Почти восемьдесят лет назад она еще принадлежала австриякам, но все равно осталась типично итальянской.
Елена садится на диван, закрывает книгу, откладывает в сторону и смотрит на него. Он стоит перед ней, все еще не решив, стоит ли садиться.
– Так вот, я вырос в таком эллинге, – добавляет он. – Он принадлежал моему деду, а теперь принадлежит отцу. Это почти на углу маленького канала под названием Сан-Тровазо и канала побольше, который называется Джудекка.
– Надо же. Вы жили среди гондол.
– У меня было неплохое детство. Я ходил в школу поблизости и играл между лодками. Ваш дом приятно пахнет книгами и горящими в камине дровами, а у нас в доме пахло клеем, смолой и только что отполированным деревом… Да. Там я и научился семейному ремеслу. Мне кажется, о венецианских лодках я знаю всё.
Сказав это, он смущается и умолкает, словно испугавшись, что наговорил лишнего. Наконец он садится на стул, и колеблющийся свет керосиновой лампы освещает половину его лица.
– Вода, лагуна, море – из этого состояла моя жизнь с самого детства.
Елена произносит первое, что приходит в голову:
– Это правда, что гондолы асимметричны?.. Я где-то читала.
Кажется, итальянца удивляет ее интерес.
– Это так, – отвечает он. – Гондола устроена тонко и точно как часы. Это прекрасные суда, их усовершенствовали веками.
– Ваши родители живы?
Он на секунду задумывается. Сегодня вечером ему особенно трудно перескакивать с одного на другое.
– Да, к счастью. Насколько я знаю.
Сигарета по-прежнему у него во рту, и он прикрывает глаза от дыма. А может, дым здесь ни при чем. Он продолжает вспоминать:
– Мне нравится моя работа, потому что она делается руками. Мне кажется, самые благородные вещи должны делаться только вручную. – Он смотрит на свои руки, сильные и крепкие. – Я мог бы ими зарабатывать на жизнь. Мне нравится так думать.
– Вы вернетесь в свою «squero»?
– Надеюсь, так оно и будет, если выживу в этой войне.
Он сказал это спокойно, без драматизма, спонтанно. Словно разница между «выживу» и «не выживу» не так уж существенна и он не придает им большого значения. Она смущена и вглядывается в него. Хочет его понять.
– Почему вы делаете то, что делаете, и так рискуете собой?.. Вы же, я полагаю, добровольцы. Могли бы сражаться как-нибудь по-другому, если бы захотели. Менее…
– Опасно.
– Допустим.
Он затягивается, выдыхает дым и пожимает плечами:
– Сражаться всегда значит рисковать. Так у всех солдат в мире… Что касается того, почему я занимаюсь именно этим, не знаю, что вам сказать. Просто я это выбрал. Узнал, что есть такой отряд, и записался. Вот и все.
– Должно быть, это тяжелейший труд… Вы никогда не раскаивались в своем выборе?
Он снова улыбается, и его улыбка почти простодушна. Выражение лица напоминает совсем юного подростка или честного маленького мальчика. Потом, как будто что-то вспомнив, он тушит сигарету в пепельнице и становится серьезным.
– Сейчас я скажу вам то, что меня попросили вам передать, – начинает он издалека, взвешивая каждое слово. – Выполню приказ. А потом скажу, что думаю я…
Она смотрит на него разочарованно. Неожиданный укол в сердце.
– Так вы здесь для того, чтобы выполнить приказ?
Он отводит взгляд, затем снова смотрит ей прямо в глаза, заставляя себя с видимым усилием.
– Я военный моряк, и у меня есть командиры… Одного из них вы знаете.
Голос у Елены меняется. Теперь он холоден:
– И что же ваши командиры просили мне передать?
– Они просят, чтобы вы вернулись на Гибралтар. Только один раз. Последний.
Все пространство заполняет гнетущая тишина. Елена с силой тушит окурок и поднимается на ноги.
– Я больше не могу делать снимки. Я сдержала слово, и этого достаточно.
– Не снимайте, если не хотите. – Он тоже встает. – В худшем случае достаточно будет, если вы позвоните по телефону.
– Оттуда?
– Да, оттуда. – Он протягивает ей сложенный вдвое листок бумаги. – По этому номеру.
Но листок Елена не берет.
– Объясните мне все.
И тогда он объясняет. Фотоснимки, сделанные Еленой, очень важны, однако надо учитывать одно обстоятельство: возможно, за последние часы произошли какие-то изменения в расстановке британских судов в порту. Необходимо уточнить их позиции. Лучше с фотографиями. Если нет, можно по телефону.
– Вы будете атаковать?
Итальянец не отвечает. Он застыл с листком бумаги в руке. Керосиновая лампа освещает его сбоку.
– Когда у вас намечена атака?
Он в отчаянии качает головой:
– Я не могу сказать.
– Нет, можете. Конечно можете.
Она вырывает у него из рук листок бумаги. Разворачивает и смотрит: там только номер телефона. Она небрежно бросает листок на стол.
– Когда запланирована следующая атака?
– Скоро, – отвечает он наконец.
– Завтра, послезавтра?
– Я же говорю, скоро.
– Вы участвуете?
Снова тишина. Он поворачивается спиной к свету, словно прячет от нее лицо.
– Так или иначе, я передал вам то, о чем меня просили, – мрачно говорит он. – Я выполнил приказ.
– И?..
– А сейчас я скажу, что думаю я.
Елена по-прежнему сурово смотрит на него:
– И что же вы думаете?
– Что не надо. Не надо туда ходить… Откажитесь.
Он поворачивается к ней. В его ясных, честных глазах цвета травы отражается колеблющийся свет лампы.
– У вас нет командиров, вам никто не указ, – мягко добавляет он. – Вы и так уже достаточно рисковали.
Елена крайне изумлена:
– Вы это
