Эдгар Доктороу - Марш
Когда утром ему доложили, что при Бентонвиле погиб шестнадцатилетний Уилли, сын генерала конфедератов Харди, Шерман удалился в свои покои и там плакал. Наверняка этот Уилли Харди официально даже и не числился солдатом, но слезно вымолил у отца разрешение тоже посражаться с врагами. Поплакав, Шерман сел писать письмо генералу Харди, чья дивизия по последним данным разведки стояла под Смитфилдом в составе других сил Джонстона. Таким образом, генерал, мы оба потеряли сыновей, которых даже и звали одинаково! Хотя мой Уилли по малости лет в седло взобраться еще не мог, война повинна в его смерти не менее, чем в смерти вашего сына. Как же извращен наш век, если юным душам, в нарушение великого замысла Божьего, ныне позволено расставаться с миром телесной реальности прежде стариков! Как говорил Екклесиаст (если только я правильно помню), «Как зеленеющие листья — одни спадают, а другие вырастают: так и род от плоти и крови — один умирает, а другой рождается».[23] Могу себе представить, как горестно взывали вы ко Господу, чтобы вернул Он Уилли, взяв лучше вашу жизнь, потому что и сам я взывал о том же — то есть в момент, когда Он отнял у меня моего Уилли. Какою бранью осыпаю я наше нелепое время, когда тысячи таких же, как мы, отцов и матерей приносят своих детей в жертву братоубийственной войне. С нетерпением дожидаюсь дня, когда нация вновь станет единой и возобновится естественный порядок смены поколений в соответствии со сроками, определенными для этого Всевышним. Когда такие дни придут, мой дорогой генерал, я надеюсь, мы сможем встретиться и вместе оплакать наши потери, как водится у солдат и ветеранов. Примите мои искренние соболезнования. Засим остаюсь, сэр, вашим скромным и послушным слугой. Уильям Текумсе Шерман, генерал-майор.
Толком так и не успокоившись, Шерман решил, что делать тут больше нечего, надо спешить на север, в Виргинию, соединяться с генералом Грантом. Позвал командующих флангами и корпусами, чтобы проинструктировать о порядке следования. Собрались в огромном зале заседаний на первом этаже верховного суда штата. За окнами деревья на городской площади подернулись робкой зеленью. Карты Шерману расстелили на ореховом столе, отполированном до зеркального блеска. Сквозь высокие, от пола до потолка, окна сияло солнце, и генералы (за исключением Килпатрика) явились вымытые и нарядные, в наглаженных парадных сюртуках со сверкающими пуговицами. Все выглядели чуть ли не аристократами. Шерман вздохнул. Он и сам был одет не слишком изысканно, но Килпатрик — нет, это все же чересчур: куртка в пятнах, борода клочьями, сапоги в засохшем навозе, и к тому же — черт побери, — ну, есть у тебя горб, ладно, но почему не попытаться все же встать-то попрямее, как-то подтянуться в соответствии с собственным рангом! Генералы кружили около стола, Шерман, тыкая в карту указкой, иллюстрировал высказанные мысли. Прежде мы брали их города. Разбирали железные дороги, уничтожали арсеналы и заводы, лишали их притока валюты, отбирали хлопок. Теперь ситуация изменилась. Уничтожить армию Джо Джонстона — вот наша единственная задача. Несколько дней назад мы с ним встретились на его условиях, теперь надо встретиться на наших. Возможно, Ли попытается уйти из Виргинии и соединить силы с Джонстоном вот здесь. Да, хотя ему и нелегко будет сделать это, но он может попытаться совершить марш-бросок налегке, бросив обозы — выйдет вот отсюда и пойдет сюда, — продолжал Шерман, двигая указкой на юго-запад от Ричмонда. — А куда ему еще деваться? Под его командованием усталая, истощенная армия, дезертирство из которой нарастает день ото дня. Грант тут же накрепко отрежет его от Дэнвилла (тоже мне, столицу они там устроить додумались!), и что тогда, скажите на милость, этому Ли делать? Либо драться, либо с голоду подыхать. Так что даже с Грантом на хвосте рывок в Северную Каролину для него лучший выход, и я был бы очень не прочь, чтобы он им воспользовался, потому что при моих девяноста тысячах штыков мне даже Грант с его Армией реки Потомак не понадобится. Мы сможем завершить войну прямо здесь, и слава вся будет наша.
При этих его словах генералы заухмылялись, поглядывая друг на друга с довольным видом. У некоторых даже лица от радости порозовели.
Только вот боюсь я, — задумчиво проговорил тут Шерман, — что никуда он не тронется, а будет, как доблестный идиот, держать позиции. Что это может означать для нас? У Джонстона максимум тридцать пять тысяч штыков. Если мы можем с ним справиться даже когда он будет с Ли в одной связке, то что же сложного разбить Джонстона одного? Что сложного? А я скажу вам. Джонстон — великий мастер отхода. Помните, как шустро он бегал от нас под Атлантой? Отступление, отход Джонстон понимает как мощный стратегический маневр, и в этом он прав. Будем надеяться, что Джонстон встанет на защиту Рэлея, но если нет, если сбежит, наша задача сильно усложнится. Сбежав, он примется мстить, рассредоточит войска по всему западу Северной Каролины, по Теннесси, начнет партизанскую войну, а она может затянуться на годы. На годы, джентльмены! Он не хуже нас умеет добывать фураж, к тому же гражданское население ему втайне сочувствует и будет снабжать всем, что понадобится, а значит… — нет, только не это! Мы должны обойти его с обоих флангов, взять в мешок и, если не сдастся, перемолоть в мелкую пыль.
Внимание генерала Килпатрика в этот момент отвлекли две молодые черные женщины, вошедшие в комнату с серебряными подносами, на которых стояли чашечки с кофе и графинчики с бренди. Женщины были молоды и милы и улыбались, как улыбаются вольные юные девчонки — вольные улыбаться и вольные делать все что их душе угодно.
Генерал! — недовольно окликнул его Шерман.
Да, сэр! — моментально отозвался грубый голос Килпатрика. Он чуть ли даже не вытянулся по стойке смирно.
Я спросил, как у вас с перековкой лошадей.
В лучшем виде, генерал. На днях все будут с новыми подковами и готовы к походу.
Потому что только от вас будет зависеть, как удастся отрезать врагу путь на запад. Там надо будет запереть все дороги и держаться, пока не подойдут мои колонны, — пояснил Шерман.
По окончании совещания генералы расслабились, стали радостно общаться, со всей доступной им элегантностью попивая кофеек из маленьких фарфоровых чашек. В комнату заглядывало солнце, суля скорую победу. Как это водится у военачальников, каждый из них был не чужд соблазна выделиться за счет других, но наука, которую они превзошли за долгие годы войны, сгладила взаимные претензии; вместе пройденные дороги, форсированные реки, преодоленные препятствия и вопреки всему сохраненная жесткость организации (у каждого в своей сфере, но при четком понимании того, что их усилия направлены на достижение общей благородной цели) — все это способствовало тому, чтобы ценить и уважать друг друга. Бесстрашный покоритель болот Мауэр на отдыхе был робок и застенчив. Слокум, решительный командующий левым флангом, ходил как в полусне, полуприкрыв глаза тяжелыми веками, хотя все знали, что соображает он мгновенно, да и считать умеет не хуже банковского аналитика. Ховард (правый фланг) был этаким архетипическим папашей: толстый заботливый увалень, любящий поговорить о своих детях и с неподдельным участием выспрашивающий подчиненных об их семейных делах. И среди них, справившись наконец со своим дурным настроением, с шутками и прибаутками прохаживался Шерман; купаясь во всеобщем восхищении, он и сам в свою очередь всякими намеками, смешками, кивками и хмыканьем выражал им то, как он их ценит и как доволен ими.
Что ж, это тоже важная черта руководителя, — отметил про себя полковник Тик, который, будучи дежурным офицером, стоял у одного из окон. — Знать, когда можно проявить человечность, когда, не заискивая перед подчиненными, можно дать им понять, что веришь в них. Чтобы в трудный час каждый из них при необходимости не задумываясь отдал за тебя жизнь.
Продолжая над этим размышлять, Тик невзначай глянул в окно. А под окном как раз остановился фургон армейской фотографической службы, перед которым руки в боки стоял человек в долгополом пальто и мягкой фетровой шляпе и смотрел вверх, прямо Тику в глаза. Шерман, раскуривая сигару, прошел мимо Тика, тоже заметил человека на улице и, сразу оценив подвернувшуюся возможность, обратился к присутствующим в зале. Джентльмены, — сказал он, — слава сама пожаловала к нам. Пойдемте, нас сфотографируют. Сядем там вместе на солнышке, и пусть над городом Голдсборо при этом реет флаг США, осеняя собою славное офицерское братство Армии Запада.
Когда подъехали к окруженному часовыми зданию верховного суда штата, Арли сказал Кальвину: Ну вот и славно, приехали, он здесь. Теперь будем делать историю. Я сниму генерала Шермана. Но если ты будешь мне мешать…
Да зачем бы я стал мешать вам? — притворно удивился Кальвин.
