Михаил Иманов - Звезда Ирода Великого.Ирод Великий

— Это немало, — покровительственно кивнул тот, кого Сервилий назвал Флаком, — И ты считаешь, что местные царьки могут быть преданы Риму? Мне-то кажется, что все они обманщики.

Сервилий ответил, покосившись на Аристовула (тот сидел, прямо держа спину и неподвижно глядя перед собой, не только не прислушиваясь к разговору, но словно вовсе отсутствуя здесь):

— В Азии все не так просто… — И, пригнувшись к Флаку, Сервилий проговорил негромко: — Среди них царь только этот, Аристовул, а Антипатр…

Он не сумел договорить, Флак презрительно махнул рукой:

— Оставь, Сервилий, все они одинаковы, — И, больше ничего не добавив, тронул коня шпорами и рысью поскакал туда, где в единую толпу сбились его воины и воины Гнея Сервилия.

Сервилий неприязненно посмотрел ему в спину и, бросив Антипатру:

— Я жду тебя в лагере, — поскакал вслед.

Антипатр дождался, пока отъехал Аристовул со своими людьми, тяжело сел в седло и пустил коня шагом.

Цезий Флак, молодой человек из богатой и родовитой римской семьи, в битве при Диррахии сражался на стороне Помпея. Был легко ранен в бедро и не участвовал в сражении при Фарсапе, где Помпей потерпел полное и окончательное поражение. Война мало интересовала Цезия, и он никогда не отправился бы в поход, если бы не отец, уславший сына подальше от Рима, где тот проводил дни в попойках и кутежах с друзьями. Кроме того, по заявлению одного сенатора (они лишь невинно посмеялись над стариком) было назначено судебное разбирательство, грозившее Флаку большими неприятностями. Война между Помпеем и Цезарем в этом смысле пришлась очень кстати.

Цезий Флак находился в лагере Помпея, когда туда ворвались солдаты Цезаря. Его захватили вместе с другими пленными. Флак испугался — победа Помпея, которая, казалось, была предрешена, обернулась неожиданным поражением, и его будущее стало неясным.

Римские друзья любили Флака за легкий нрав и неистощимое воображение по части всяких проделок. Это качество неожиданно помогло ему в трудную минуту. Его увидел среди пленных один из римских друзей, бывший дальним родственником Цезаря и служивший у него в преторианской когорте, личной охране полководца. Найдя прежнего товарища в столь бедственном положении, он очень удивился (никто из друзей не мог себе представить Флака на войне, а тем более Флака плененного) и, подойдя, спросил озабоченно:

— Что ты тут делаешь, Флак?

Тот как ни в чем не бывало ответил:

— Ищу отдохновения от римских кутежей, как видишь.

Друг рассмеялся, пообещал помочь и в этот же день во время победного пира рассказал Цезарю о Флаке, в точности передав его ответ. Разгоряченный победой и вином Цезарь расхохотался, и это решило судьбу Цезия Флака. Цезарь велел привести его, а когда тот явился, спросил:

— Говорят, ты отправился в поход с Помпеем, чтобы отдохнуть от кутежей?

— Нет, император, — наивно улыбаясь, ответил Флак, — у Помпея нам было весело, как никогда. Помпей говорил, что это всего лишь прогулка, откуда нам было знать, что твои легионеры так безжалостно испортят наш праздник.

Цезарю ответ понравился, он рассмеялся, рассмеялись и все вокруг.

— Ладно, — сказал он, — возьмем его к себе, у нас явно не хватает весельчаков.

Так Цезий Флак оказался в войске Цезаря. При всей легкости своего характера он сообразил, что здесь от него потребуют не веселости, а расторопности и знаний военной науки. И хотя военное дело не было его призванием, он старался проявить себя и понравиться Цезарю. Это ему удалось. Он исполнял все возложенные на него поручения с особенной тщательностью и быстротой, вставал раньше всех, мучил себя военными упражнениями да еще успевал веселить окружающих, всех, от трибунов до простых солдат. Вскоре Цезарь заметил его усердие, сказав при других, что такие, как Цезий, умеют поднять дух войска.

Когда Цезарь занял Рим, Флак подумал, что наконец-то все его походные лишения остались позади, и собрался было приняться за прежние свои занятия — кутежи и попойки. Но его рвение на службе у Цезаря сыграло с ним злую шутку: неожиданно он получил приказ сопровождать иудейского царя в Сирию. При этом; Цезарь в обход всяких правил назначил его трибуном, поручив начальствовать над двумя легионами, следовавшими в Сирию вместе с проклятым царем.

Отец, узнав о назначении, открыл от удивления рот, признавшись, что недооценивал замечательные качества сына. Но самому Флаку впору было заплакать — радости приятного времяпрепровождения откладывались на не-. определенный срок. Но возражать и отказываться от назначения было опасно, и Флак отправился в Сирию, что для него было все равно что провалиться в мрачный Тартар.

Иудейский царь Аристовул не понравился ему с первого взгляда — высокомерный, напыщенный, гордый. Впрочем, он не нравился Флаку главным образом потому, что Флак считал царя виновником своего назначения. Ему объяснили, что хотя он является фактическим начальником легионов, но должен оказывать царю всяческое уважение и обращаться с ним как со старшим, в этом, мол, заключается тонкость восточной политики. Флаку было наплевать на политику и ее тонкость, и он сказал на прощанье провожавшим его друзьям:

— Наши правители очень умные люди, если посылают утверждать свою власть в провинциях таких полководцев, как ваш доблестный и несчастный Флак.

Высказывание прозвучало очень неосторожно, но Цезий Флак был так огорчен, что не сумел сдержаться.

Поход оказался долгим и утомительным, Флак болезненно страдал от физических лишений и тоски по Риму. Он стал угрюмым, раздражительным, резким, с Аристовулом почти не разговаривал, а если и приходилось, то он неизменно выказывал царю свое презрение в тоне, жестах и выражении лица, хотя слова произносил вполне уважительные.

На протяжении всего пути из Рима он чувствовал одну лишь тоску и проклинал судьбу, забросившую его в эти дикие края. Но когда его легионы находились уже в нескольких переходах от Дамаска, Флак получил известие, что здешний прокуратор, тесть Помпея Метелл Сципион, собирается выслать ему навстречу войска и что сражение неминуемо. Тогда он испугался — смертельно опасные военные действия не входили в его планы, а полководцем он себя никогда не считал. К тому же его легионы едва насчитывали четыре тысячи человек, тогда как у Сципиона было не меньше пятнадцати тысяч.

Впервые Цезий Флак без высокомерия и презрения заговорил с Аристовулом — этот иудей, называвший себя царем, был, по слухам, опытным воином. Флак спросил его, что он думает о возможном сражении и как оценивает их шансы на победу.

— У нас нет ни одного шанса из тысячи, — угрюмо и уверенно ответил Аристовул, оглядев Цезия с ног до головы так, будто увидел впервые, — Нам нужно изменить направление и не идти в Сирию, а пробираться в Иудею. Там у меня много сторонников, и в короткий срок мы сможем собрать большую армию.

— Большую армию? — с тревогой переспросил Флак. — И, как ты полагаешь, насколько большую?

— Может быть, двадцать тысяч, а может быть, и все пятьдесят, — нехотя отвечал Аристовул, испытывая острое унижение от того, что вынужден отвечать этому заносчивому мальчишке.

Некоторое время Флак в упор смотрел на Аристовула. Наконец проговорил с неожиданной злостью:

— Мы продолжим движение на Дамаск.

Оставшись один, Аристовул вздохнул — этот поход не предвещал ничего хорошего. Он с сожалением подумал о том, что в свое время не сумел договориться с Гирканом.

Цезий Флак боялся предстоящей битвы, но еще больше он боялся совета Аристовула «пробираться» в Иудею: если неизвестная Сирия была для Цезия Тартаром, то неведомая Иудея чем-то еще хуже Тартара, хотя и непонятно, что могло быть хуже царства мертвых. Но главное даже не это, а то, что он не доверял Аристовулу. Он не доверился бы и любому другому восточному царьку, а этому особенно — ведь Аристовул воевал против римлян, был схвачен, переправлен в Рим, заточен в тюрьму, бежал, воевал снова. Он не понимал того, что высокомерные болтуны в Риме называли восточной политикой — зачем нужна какая-то политика, если есть солдаты? Устрашение — вот единственная политика, возможная в отношении этих варваров. Почему он, римский патриций Цезий Флак, должен на равных беседовать с этим проклятым Аристовулом, на руках которого кровь римских воинов и которого только по недоразумению можно именовать царем?

Никакой он не царь, а вожак стаи волков, рыщущих по лесам и равнинам. Эти варвары — нелюди, а животные, и с ними нужно поступать как с животными: если они опасны для человека, их необходимо убивать, если можно использовать — приручать. Собака очень похожа на волка, но ее можно приручить и заставить служить человеку, тогда как место волка либо в земле, либо в клетке.