Олдос Хаксли - Луденские бесы
Но потом у кардинала снова начинало болеть плечо, а постыдные язвы не давали спать по ночам и изводили мучительными болями. Ришелье звал врачей, но они мало чем могли ему помочь. В ту пору медицина в основном полагалась на «целительные силы природы». Увы, в этом недужном теле природа уже ничего исцелить не могла. Ришелье пугался: а что если его недуг имеет сверхъестественное происхождение? Он посылал за реликвиями и образами, требовал, чтобы все молились за его выздоровление. Втайне великий человек заглядывал в гороскоп, прижимал к груди священные талисманы, бормотал заклятья, которым еще в детстве его научила старая нянька. Когда наступал очередной приступ, двери дворца закрывались «даже для епископов и маршалов Франции», и в эти периоды Ришелье готов был поверить во что угодно — не только в виновность Урбена Грандье, но даже в чудодейственный елей святого Иосифа.
Для сестры Иоанны аудиенция у его высокопреосвященства стала важным, но далеко не единственным событием ее триумфальной поездки. Из Лудена в Париж, а потом в Аннеси она путешествовала, осененная славой и сопровождаемая рукоплесканиями. Еще более лестными были приемы в аристократических салонах.
В Туре Иоанну «с необычайной любезностью и добротой» принял сам архиепископ Бертран де Шо, восьмидесятилетний вельможа, прославившийся страстью к азартным играм, а в последнее время превратившийся во всеобщее посмешище из-за комичной влюбленности в мадам де Шеврез, которая была на пятьдесят лет младше прелата. «Он сделает для меня все, что я захочу, — говорила госпожа де Шеврез. — Достаточно только позволить ему, когда мы рядом сидим за столом, ущипнуть меня за ляжку».
Выслушав историю сестры Иоанны, архиепископ приказал, чтобы священные письмена на ее руке были изучены комиссией врачей. Настоятельница выдержала это испытание с честью, и после этого вокруг монастыря, где она остановилась, собиралось уже не по четыре тысячи человек, как прежде, а по меньшей мере семь тысяч.
Была еще одна встреча с архиепископом, на сей раз в присутствии Гастона Орлеанского. Принц приехал в Тур, потому что у него здесь жила любовница, шестнадцатилетняя Луиза де ла Марбельер, позднее родившая ему сына, покинутая своим высоким покровителем и ушедшая в монастырь. «Герцог Орлеанский встретил меня у самых дверей гостиной; он тепло меня приветствовал, поздравил меня с чудодейственным выздоровлением и сказал: „Я однажды приезжал в Луден, и бесы, поселившиеся в вас, изрядно меня напугали; благодаря им я избавился от привычки к сквернословию и поклялся себе, что отныне стану лучше и добрее“. Произнеся эти слова, он оставил меня и подошел к Луизе».
Из Тура настоятельница и ее свита отправились в Амбуаз. Там посетителей, желавших взглянуть на священные письмена, было так много, что двери монастыря оставались открытыми до одиннадцати часов вечера.
На следующий день в Блуа толпа, выломав двери, ворвалась в гостиницу, где сестра Иоанна вкушала трапезу.
В Орлеане взглянуть на настоятельницу, остановившуюся в урсулинской обители, пришел местный епископ. Он посмотрел на руку и воскликнул: «Нельзя прятать от людских взоров чудо Божье, пусть посмотрят на него все люди!» Двери обители были распахнуты, и толпа вдоволь налюбовалась на письмена.
В Париже настоятельница гостила у господина де Лобардемона. Здесь к ней часто наведывались господин де Шеврез и князь де Гимене, а вокруг дома ежедневно собиралась толпа до двадцати тысяч человек. «Более всего смущало меня то, — писала сестра Иоанна, — что эти люди хотели не просто посмотреть на мою руку, но еще и задавали мне множество вопросов об одержимости и изгнании дьяволов. В конце концов мне пришлось издать книжку, благодаря которой публика смогла узнать о самых важных событиях, произошедших с тех пор, как бесы вселились в мое тело, и до тех пор, когда они меня покинули; особую главу я посвятила появлению священного имени на моей руке».
Последовал визит к господину де Гонди, архиепископу Парижскому. Этот прелат был настолько учтив, что проводил настоятельницу до самой кареты, после чего парижане и вовсе посходили с ума. Подобно голливудской кинозвезде, сестра Иоанна уже не принадлежала себе. Она была вынуждена с утра до вечера просиживать у раскрытого окна на первом этаже, чтобы толпа могла вдоволь на нее налюбоваться. Так Иоанна сидела с четырех утра до десяти вечера, облокотившись на подушку и демонстрируя всем свою замечательную руку. «Я не могла ни послушать мессу, ни поесть. Погода стояла жаркая, а толпа теснилась так густо, что у меня началось головокружение, и в конце концов я упала в обморок».
Встреча с кардиналом Ришелье состоялась 25 мая, а несколькими днями позже, по повелению королевы, настоятельницу в карете Лобардемона отвезли в Сен-Жермен-ан-Лэ. Там она долго беседовала с Анной Австрийской, и королева в течение целого часа сжимала в своих венценосных пальцах замечательную руку урсулинки, «в восхищении глядя на явление, коего не бывало с самых первых дней существования церкви». Королева воскликнула: «Как могут люди сомневаться в столь чудодейственном событии, побуждающем людей к большему благочестию? Те, кто не верит в это чудо, являются врагами церкви».
О приезде кудесницы доложили самому королю, который решил дать ей аудиенцию. Он внимательно рассмотрел священные письмена и сказал: «Я никогда не сомневался в истинности этого чуда, но теперь я вижу, что моя вера еще более укрепилась». Потом он позвал придворных, отзывавшихся о луденских событиях со скептицизмом, и продемонстрировал им вещественное доказательство.
— Ну что вы на это скажете? — спрашивал его величество, показывая им руку сестры Иоанны.
«Но эти люди, — пишет настоятельница, — не пожелали сдаваться. Не стану упоминать имена этих господ, ибо это было бы немилосердно по отношению к ним».
Единственная неловкость, возникшая в этот знаменательный день, произошла, когда королева попросила отрезать ей кусочек священной рубашки, «дабы она, посредством молитв святого Иосифа, обрела счастливое разрешение от бремени». (В это время Анна Австрийская была на шестом месяце беременности, вынашивая будущего Людовика XIV). Настоятельнице пришлось ответить, что вряд ли Богу понравится, если эту священную реликвию станут резать на куски. Буде на то воля ее величества, лучше уж пусть королева забирает себе всю рубашку целиком. Однако же, присовокупила Иоанна, если рубашка останется в ее смиренном владении, то от этого будет большая польза для верующих, которые смогут собственными глазами смотреть на эту священную реликвию и поклоняться своему покровителю святому Иосифу. Королева дала себя убедить, и настоятельница вернулась в Париж, сохранив свою драгоценность.
После поездки в Сен-Жермен все дальнейшие события выглядели уже не такими блестящими — даже двухчасовая беседа с архиепископом Санским, даже тридцатитысячная толпа зевак и разговор с папским нунцием, который сказал, что «не видел в Божьей церкви явления более чудесного, чем это», и что он не может взять в толк, «как гугеноты с своей слепоте все еще продолжают упорствовать, хотя им явлено столь незыблемое доказательство».
20 июня сестра Иоанна и ее спутники покинули Париж. Повсюду, где бы они ни останавливались, собирались людские толпы, и паломников принимали у себя прелаты и вельможи. В Лионе, куда они прибыли четырнадцать дней спустя, их посетил архиепископ Альфонс де Ришелье, старший брат премьер-министра и тоже кардинал. Родители хотели, чтобы Альфонс стал мальтийским рыцарем. Однако мальтийским рыцарям по уставу полагалось уметь плавать, а Альфонс этим искусством так и не овладел. Поэтому ему пришлось довольствоваться митрой епископа Люсонского, принадлежавшей членам рода Ришелье. Впоследствии Альфонс стал монахом, а после взлета его младшего брата, был сделан сначала архиепископом Экса, а потом и Лиона. У этого прелата была превосходная репутация, однако временами он впадал в помрачение рассудка. В эти периоды кардинал надевал алую мантию, расшитую золотом, и утверждал, что он — Бог Отец. Кажется, психическая болезнь передавалась в роду Ришелье по наследству. Рассказывают, что и сам всемогущий министр иногда воображал, будто он не человек, а лошадь.
Кардинал Альфонс так заинтересовался священными письменами, что пожелал испытать их хирургическим путем. Возможно ли стереть их естественными средствами? Схватив ножницы, прелат приступил к эксперименту. «Я взяла на себя смелость, — пишет сестра Иоанна, — сказать ему: „Сударь, вы делаете мне больно“. Тогда кардинал послал за своим лекарем и повелел ему „сбрить“ письмена. Я стала возражать: „Сударь, мои начальники не дали мне позволения на такое испытание“. Господин кардинал спросил меня, что это за начальники». Настоятельница не растерялась. Она сказала, что имела в виду герцога-кардинала, и эксперимент был немедленно отменен.
