Юрий Трусов - Хаджибей (Книга 1. Падение Хаджибея и Книга 2. Утро Одессы)
— Вот как-то, батько! Не удалось нам вольным духом подышать. Но я все равно утеку, — сказал Устим.
Яков угрюмо молчал. Но Семен понял, что и у него такая же думка.
— Убежать — дело нехитрое, — ответил Чухрай. — Да без бумаги далеко не уйдешь. Снова изловят. Надо с умом. Потерпите, братцы, может, я что и надумаю...
На другой день Чухрай принес им еду и пару старых кафтанов. А больше пока ничем помочь не мог.
Никола Аспориди, когда Чухрай обратился к нему с просьбой вызволить из беды земляков, только печально покачал головой.
— Не такое теперь, Семен, время, чтобы арестантов выручать. Скажи спасибо, что сам цел.
Лука отнесся по-иному. Выслушав Чухрая, он ударил его по плечу и неожиданно рассмеялся.
— Смотри, чего захотел! — Он долго хохотал, а когда увидел, что Семена обидел его смех, сказал шепотом — Пусть еще потерпят твои дружки. Вот морскую торговлю заведем — они мне понадобиться могут. Тогда мы их к делу и пристроим. Пусть потерпят...
Эти слова Луки Чухрай передал обоим арестантам. Они выслушали его хмуро, с явным недоверием.
— Сколь еще терпеть нам! Час каждый в этом тягле — хуже смерти. Мрут кандальные вокруг нас: то от горячки, то от голодухи, то от побоев. Ежедневно покойника хороним, — сказал Устим, — Силушки больше нет... Вот глянь батько. Он сбросил с себя подаренный Чухраем кафтан, и старый запорожец, перевидевший много страшного на своём веку, содрогнулся.
Грудь и спина арестанта были сплошь покрыты багрово-черными кровоподтеками.
— Вот как недавно отделал меня ефрейтор за одно нечаянное слово.
Семен, едва сдерживая слезы, простился с товарищами. Ныне он покидал их надолго. В новый далекий путь посылал его Лука.
Уходя в торговое странствие, Семен не позабыл наказать жене, чтобы она каждую неделю приносила обоим арестантам харчи. Одарка с усердием стала выполнять просьбу мужа.
Вид измученных Устима и Якова вызвал сострадание у старой женщины. Она часто, словно арестанты были ее сыновьями, отказывала себе в скудной, нелегко добываемой пище и несла им лучший кусок.
Приходя на обрывистый берег моря, где они строили крепость, часами стояла она под дождем, ожидая, когда им, занятым тяжелой казенной работой под неусыпным надзором грозного на вид унтера, будет возможно подойти к ней, взять кошелку с припасенной едой. Солдаты арестантской роты, завидев фигуру пожилои женщины, закутанной в суконный выцветший платок, шептали Устиму и Якову:
— Матушка ваша пришла.
Одарка даже к Маринке не поехала погостить, когда исполнился год ее сыну - так захватила ее новая забота. Ей казалось жестоким оставлять без доглядки Устима и Якова. При встречах они ей, словно родной, доверяли самое сокровенное. Мечтали, что, как только наладится морская торговля в Хаджибее, их выкупит из каторжной неволи богатый купец Лука. Ведь они привычны к мореходному делу.
— А не прикует ли он вас цепями к веслам, как галерников? — спросила Одарка. — Я, когда в Очакове да здесь в Хаджибее, полонянкой жила у турок, видывала, как на галерах гребцы, цепями гремя, веслами море пенили. Кнутами хлестали их...
— Ну такого у нас еще нету. Не дошли до этого паны наши, — горячо возразил ей Устим. — Да и галеры весельные купцам не надобны. Им корабли парусные выгодней. А с парусами мы добре знакомы.
Одарка радовалась вместе с ними. Может, и в самом-то деле корабли торговые придут в Хаджибей, и купцам мореходы понадобятся. Вот Лука их и приставит к мореходному делу. Тогда и воля им будет.
С тех пор Одарка часто стала поглядывать на море — не спешат ли в Хаджибей желанные кораблики. Но дни летели за днями, а море было пустынно. Лишь облака проплывали над ним, обманчиво похожие на белые корабельные паруса.
XXVI. ПЕРВЫЕ ЛАСТОЧКИ
Когда Одарка уже перестала ожидать, корабли, наконец, пришли. Было это погожим летом 1794 года. В Хаджибейском заливе появилось не два, не три, а сразу семь громоздких трехмачтовых парусников, принадлежащих греческим купцам. На мачтах их реяли турецкие флаги. Хаджибейская гавань только начинала строиться. Успели навалить лишь каменные насыпи, забить первые сваи — не везде еще их покрыли дощатым настилом. Вот к таким-то ненадежным причалам и пришвартовались первые заморские суда.
Команды кораблей, состоящие больше из смуглолицых горластых греков и пестро одетых чернокожих алжирских негров, начали выгружать из трюмов на шаткие, гнущиеся под ногами доски товары — тюки с сушеными фруктами и бочки вина. Разгрузка судов сначала шла медленно. Но вдруг у матросов неожиданно появились помощники. Неизвестно откуда взялись одетые в лохмотья, нечесаные, обросшие клочковатыми бородами люди. Они, не рядясь со шкиперами о том, как вознаградят их за труды, ловко взваливали тяжелые тюки на плечи, катили бочки, опережая в работе матросов.
Появление в гавани такого количества обнищалого люда удивило портовых чиновников (наиболее точная перепись населения в Одессе была проведена в 1797 году. По ее данным, в Одессе проживало уже 5 тысяч человек, из них 1223 беспаспортных). Они и не предполагали, что в Хаджибее скопилось так много непрописанных беглых.
Приход кораблей сразу внес оживление в городок. На улицах зазвучала разноязычная речь. Иноземные моряки в красных фесках, широкополых шляпах и чалмах заполнили кофейни и лавки купцов. Началась меновая торговля между иностранцами и местными жителями. Сразу в Хаджибее запахло апельсинами, пряностями. На женщинах появились платья, сшитые из ярких турецких тканей.
Греческие купцы дивились тому, что молодые женщины ходили свободно, без провожатых. Они по привычке оценивали их достоинства, потому что в городах Малой Азии вce еще процветала торговля невольницами, которой не брезговали заниматься некоторые из них.
Но в основном прибывших на кораблях негоциантов интересовало здесь одно - хлеб. Каждый греческий купец мечтал обменять свои товары на доброе пшеничное зерно и до верха наполнить им трюмы своего корабля, чтобы затем продать его в портах Малой Азии втридорога. Турция, Греция, весь Ближний Восток остро нуждались в хлебе.
Однако прибывшие в Хаджибей купцы на этот раз едва не потерпели неудачу. 1794 год выдался неурожайным - засуха охватила все Причерноморье. Правительство, опасаясь голода, запретило вывозить за границу хлеб. Лука Спиридонович и другие хаджибейские купцы от досады скрежетали зубами. Их попытка завязать выгодную торговлю с иностранцами на сей раз не удалась. Огорчение усилилось оттого, что крупнейший помещик граф Потоцкий, воспользовавшись запретом торговать хлебом, совершил выгодную сделку. Чумаки из его польских имений доставили в Хаджибей караван пшеницы. Он добился разрешения отправить польскую пшеницу за море и продал ее грекам по повышенной цене.
Корабли уплыли из Хаджибея не пустые. Они повезли в своих трюмах доброе зерно.
После ухода судов Хаджибей взбудоражили новые события. Сюда со всех концов империи стало съезжаться — и морем на украшенных флагами галерах, и в каретах — сановное начальство для торжеств по случаю основания нового града.
Из Херсона прибыл сам командующий гребной флотилией градостроитель вице-адмирал де Рибас, а с ним важные особы от военной коллегии и адмиралтейства. Приехали и чиновники от Екатеринославского и Таврического генерал-губернатора графа Платона Зубова, всесильного фаворита и посланцы Екатеринославского губернатора Хорвата.
Но новому градоначальнику де Рибасу присутствие на торжестве этих лиц показалось недостаточным. Он решил, что для вящей помпезности нужна колоритная фигура духовного звания, и пригласил в Хаджибей митрополита Гавриила, друга покойного Потемкина.
Кондрат и Селим, привезшие на хаджибейскии базар зерно из Тилигула, были удивлены скоплением титулованной чиновной знати. Кривыми, горбатыми улочками бывшего татарского форштадта к морю нельзя было ни пройти, ни проехать — так они были запружены каретами да бричками.
— Ого, сколько вельможных скопилось здесь! Такое мне лишь в Яссах при светлейшем довелось бачить, — сказал Кондрат Селиму, когда они проезжали на базарную площадь мимо форштадта.
— Как у хана на встрече паши... Зачем их столько? — спросил Селим. Его тоже разбирало любопытство.
На базаре они узнали, что завтра состоится праздник великий по случаю основания нового града.
Кондрат с Селимом чуть было не продешевили свой товар. На рынке хлеб ныне — засуха виновата — поднялся в цене. Они этого не знали. На Лебяжьей урожай был богатый — не подвела плодородная болотная низина.
Скупщики хаджибейских богатеев, как воронье, налетели на пшеницу Кондрата. Он уже хотел было и по рукам ударить с одним краснобаем и продать зерно по дешевке, но сзади его кто-то крепко, словно железом, пропечатал меж лопаток. Такую тяжелую руку имел только один знакомый ему человек — Чухрай. Кондрат, даже не оборачиваясь, мог узнать его по этому удару.
