Иосиф Лаврецкий - Эрнесто Че Гевара
Среди боливийцев, находящихся в «Каламине», возникли раздоры. Одни согласны стать партизанами, другие обусловливают свое согласие решением Коммунистической партии Боливии, отношение которой к отряду Че продолжает оставаться неясным.
12 декабря Че записывает в дневнике: «Говорил со своей группой, «прочитав проповедь» о сущности вооруженной борьбы. Особо подчеркнул необходимость единоначалия и дисциплины. Сообщил о назначениях, которые распределил следующим образом: Хоакин — мой заместитель по военной части, Роландо и Инти — комиссары, Алехандро — начальник штаба, Помбо — связь, Инти — финансы, Ньято — снабжение и вооружение, Моро — медицинская часть (временно)».
В той же записи Че отмечает новый настораживающий факт: «Коко вернулся из Каранави, где купил необходимую провизию, но в Лагунильясе некоторые видели его и удивились количеству закупленных продуктов».
До 31 декабря обитатели «Каламины» были заняты будничной партизанской работой: рыли землянки, укрытия, устанавливали рацию, все больше вглубь разведывали местность, прокладывая в джунглях секретные тропы, засекали выгодные для засад позиции, занимались различного рода тренировками. Все это делалось часто под ливнем и на голодный желудок. Че, участвовавший во всех работах и, как обычно, не щадивший себя, требовал того же от своих бойцов, что, по-видимому, не всегда встречалось с энтузиазмом даже среди кубинских ветеранов, о чем свидетельствует следующая запись от 28 декабря в его дневнике: «В лагере встретил Маркоса и Мигеля, которые переночевали среди камней, так как не успели вернуться до темноты. Они были возмущены тем, как обо мне тут говорили в мое отсутствие. Судя по всему, они имели в виду Хоакина, Алехандро и Врача».
Наконец, в канун Нового года, утром 31 декабря, в «Каламину» прибыл долгожданный Марио Монхе, его сопровождали Таня, Рикардо и боливиец по кличке «Пан дивино», оставшийся в отряде Че в качестве добровольца. Весь день и всю новогоднюю ночь Че вел с Монхе переговоры. Переговоры были не из легких. Вопрос не стоял о целесообразности или нецелесообразности партизанского движения в Боливии. Компартия высказывалась за революционные действия. Однако договориться о едином руководстве партизанским движением не удалось…
Руководство Коммунистической партии Боливии, хотя и не несло ответственности за организацию партизанского отряда, разрешило своим членам вступать в его ряды и оказывало партизанскому движению самую решительную политическую поддержку. Так, в заявлении КПБ от 30 марта 1967 года, вскоре после первых столкновений отряда Че с боливийскими войсками, говорилось: «…Коммунистическая партия Боливии, которая вела постоянную борьбу против политики предательства национальных интересов, предупреждала, что эта политика повлечет за собой события, которые трудно предвидеть. Сейчас она отмечает, что начавшаяся партизанская борьба — это лишь одно из следствий такой политики, одна из форм ответа правительству.
Коммунистическая партия, таким образом, заявляет о своей солидарности с борьбой патриотов-партизан. Самое позитивное здесь, несомненно, то, что эта борьба может выявить лучший путь, по которому должны следовать боливийцы, чтобы добиться революционной победы…»
В таком же плане высказался секретарь ЦК КПБ Хорхе Колье, сменивший Монхе на посту первого секретаря компартии. В беседе с боливийским журналистом Рубеном Васкесом Диасом вскоре после начала военных действий в Ньянкауасу Колье заявил: «Наше отношение к партизанскому движению можно сформулировать следующим образом: солидарность и поддержка во всем, чем только партия может помочь и поддержать его». Одновременно Колье уточнил: «Не мы начали партизанское движение. Партизанское движение не является нашей работой, и не мы его организовали… Тем не менее мы со всей искренностью помогаем и солидаризируемся с партизанами. Мы знаем, что они антиимпериалисты — революционеры и поэтому заслуживают не только нашей помощи, но и уважения. Товарищи в горах действуют согласно своим взглядам, и это впечатляет. Существуют, однако, многие формы борьбы. Мы, вся партия, готовимся к партизанским действиям и восстанию, но не следует забывать и о борьбе масс…»
Вернемся, однако, в Ньянкауасу, к 1 января 1967 года. Че рассчитывал, что «Каламина» станет одним из звеньев в партизанской цепи, которая протянется сквозь весь южный конус, по крайней мере, от Перу до Аргентины включительно. Что касается Перу, то он уже имел на этот счет беседы с Чино, который вскоре должен был вернуться в «Каламину». Здесь же с Че находился и его верный сподвижник Антонио — капитан Орландо Пантоха Тамайо, бывший начальник штаба восьмой колонны, дважды раненный во время похода на Лас-Вильяс. Он, как и Роландо, знал Боливию с 1963 года, был в курсе планов перуанских революционеров организовать партизанские действия на древней земле инков…
Но еще большую надежду вызывала у Че Аргентина. Несмотря на трагическую гибель отряда Масетти, Че был уверен, что его родина может, должна стать ареной успешных партизанских действий. Ее слабо заселенные горные провинции Сальта и Жужуй примыкают к Боливии. В них много нещадно эксплуатируемых помещиками батраков и малоземельных крестьян. Они могут, они должны стать бойцами будущих партизанских армий, которые уже однажды действовали здесь в прошлом столетии в период освободительной войны против испанских колонизаторов.
В Аргентине много «горючего» материала. С появлением партизанского «очага» в Боливии у этих людей появится надежда, и тогда из Ньянкауасу к ним придет на помощь он, Че. Тогда на родину наконец вернется Эрнесто Гевара Серна, чтобы бороться и победить.
Но, чтобы это свершилось, было необходимо срочно установить контакт с аргентинскими единомышленниками, бездействовавшими после гибели упомянутого выше отряда. На связь с ними Че посылает в Аргентину Таню.
18 января Че записывает в дневнике: «Под проливным дождем пришел Лоро (Васкес Мачикадо), который сообщил, что Альгараньяс говорил с Антонио, дал ему понять, что он много знает. Он предложил войти в пай с нашими людьми на ранчо и заниматься с ними производством кокаина или же чем-то еще, чем они заняты. Это «чем-то еще» показывает, что этот тип что-то подозревает. Я велел Лopo завербовать Альгараньяса, но не обещать ему особенно много, только плату за перевозку грузов па его «джипе». Велел я также пригрозить ему смертью, если он нас предаст». Однако Альгараньяс, судя по всему, уже давно находился в контакте с полицией в Камири, которая заявилась на следующий день в «Каламину» с обыском. Че записывает 19 января: «В поисках «фабрики наркотиков» туда на «джипе» приехал лейтенант Фернандес и четверо полицейских, одетых в гражданское платье. Они обыскали дом, и их внимание привлекли некоторые странные для них вещи: например, горючее для наших ламп, которое мы не успели отнести в тайники. У Лоро забрали пистолет, но оставили ему винтовку и малокалиберный пистолет. Для виду они до этого отняли пистолет у Альгараньяса и показали его Лоро. После этого полицейские уехали, предварительно предупредив, что они в курсе всех дел и с ними надо посчитаться».
У Че уже нет сомнения, что Альгараньяс и его люди шпионят за «Каламиной» и доносят обо всем полиции.
На следующий день вновь тревога: «Мы хотели провести несколько военных учений, но это не удалось, так как старый лагерь находится под возрастающей угрозой. Там появился какой-то гринго (американец. — Авт.) с автоматической винтовкой М-2, из которой он то и дело стреляет очередями. Он якобы «друг» Альгараньяса и собирается провести в этих краях десять дней отпуска. Пошлю разведку, и выберем место для лагеря поближе к дому Альгараньяса. Если все пойдет прахом и нам придется покинуть эту зону, этот тип поплатится за все».
Хотя тучи сгущались над «очагом», связь с Камири и Ла-Пасом пока что функционировала нормально. В лагерь прибывали все новые люди. 21 января пришло пополнение из трех боливийцев, один из них, отмечает Че в дневнике, крестьянин-индеец аймара. 26 января в лагерь прибыли горняцкий лидер Мойсес Гевара и подпольщица Лойола. Мойсес — бывший член компартии, примкнувший к промаоистской группировке, но исключенный из нее за «сговор с кубинцами». Он согласился вступить в партизанский отряд вместе со своими сторонниками — около 20 человек. Че потребовал от своего однофамильца, чтобы его люди не вели фракционной работы, «не полемизировали по поводу международных и внутренних проблем». Мойсес согласился, но добровольцев обещал доставить только в первой половине февраля по причине того, что, как отмечает Че в дневнике, «люди отказываются пойти за ним, пока не кончится карнавал».
Лойоле, которая произвела на него очень хорошее впечатление своей стойкостью и верой в дело, Че поручил организовать в Ла-Пасе и других городах подпольную организацию поддержки партизанскому движению. Эта организация должна была бы снабжать партизан боеприпасами, амуницией, продовольствием, собирать сведения о противнике, заниматься саботажем и диверсиями. Че снабдил Лойолу подробной «Инструкцией кадрам, работающим в городах», и она отбыла в Ла-Пас. Но хотя эти контакты и были многообещающими, приток боливийцев в «очаг» далеко не отвечал надеждам Че, что с присущей ему откровенностью он отметил в своем «месячном анализе» за январь 1967 года: «Теперь начинается партизанский этап в буквальном смысле слова, и мы испытаем бойцов. Время покажет, чего они стоят и какова перспектива боливийской революции.
