Валерий Замыслов - Иван Болотников
— По лавкам ходить не надо. Пусть приказчик твой бегает. А ты ж, Евстигней, снаряжайся в новый путь.
— Я готов, батюшка. Велико ли дело?
— Велико, Евстигней. Повезешь хлеб в Царицын. Много повезешь. Двадцать тыщ пудов.
Евстигней призадумался, кашлянул в кулак.
— Как бы не прогореть, батюшка. По Волге ноне плыть опасно, разбой повсюду.
— Поплывешь не один, а с государевыми стругами. Повелел Федор Иванович отправить хлеб городовым казакам. Охранять насады будут двести стрельцов.
— Тогда пущусь смело.
— В Царицыне сидят без хлеба. На торгу будут рады и по рублю за четь взять. Разумеешь, Евстигней?
— Разумею, батюшка. Велик барыш намечается.
— Надеюсь на тебя, Евстигней. Коль продашь выгодно и деньги привезешь — быть тебе в первых купцах московских.
— Не подведу, милостивец.
ГЛАВА 8
ЛИХОЙ КАЗАК ГАРУНЯ
Казаки выехали на крутой яр, и перед ними распахнулась величавая, сияющая в лучах теплого ласкового солнца, полноводная, раздольная Волга.
— Лепота-то какая! — ахнул Нечайка Бобыль, сдвигая на кудлатый затылок шапку.
— Лепота! — поддакнули казаки.
Левобережье золотилось песчаными плесами и отмелями, с бесчисленными зелеными островками, над которыми носились крикливые чайки. Болотников глядел на синие воды, на заливные луга с тихими, сверкающими на солнце озерцами, на голубые заволжские дали и думал с каким-то приподнятым, бодрящим душу упоением:
«Велика ты, Волга-матушка! Раздольна… Сесть бы сейчас в стружок и плыть-тешиться на край света. И ничего-то бы не ведать — ни горя, ни печали… Ох, велика да раздольна!»
Долго любовались казаки матушкой Волгой, долго не отрывали глаз от безбрежных заречных просторов.
— Дошли к сестрице донской, — тепло молвил дед Гаруня. — Почитай, лет двадцать Волги не видел. И красна ж ты, матушка!
Когда собирались в далекий поход, деда Гаруню брать не хотели. Но тот так заершился, так вскипел сердцем, что казаки смирились.
— Ладно, дед, возьмем. Но пеняй на себя.
— А пошто мне пенять, вражьи дети! Да я любого хлопца за пояс заткну. И глаз востер, и рука крепка, и в седле молодцом! — шумел Гаруня.
Дед и впрямь оказался молодцом. Не ведал он ни устали, ни кручины, даже в сечи ходил. Но в битвах его оберегали пуще отца родного, заслоняя от неприятельских ударов.
На волжской круче донцы сделали привал. Болотников созвал начальных людей на совет. То были казаки, возглавлявшие сотни.
— Войску нужны струги, — молвил Болотников. — Где и как будем добывать?
Старшина призадумалась.
— Встанем тут да караван подождем. Самая пора купчишкам плыть, высказался Степан Нетяга.
— Караваны-то пойдут, но как их взять, Степан? — спросил Нагиба.
— Ночью. Как пристанут к берегу, так и возьмем. Лишь бы выследить.
— Плохо ты знаешь купцов, — усмехнулся Болотников. — Спроси у Васюты, что это за люди. Видел ты когда-нибудь, Шестак, чтоб купцы к берегу приставали?
— Чать, они не дураки. Ночами купцы на воде стоят. Волга — самая разбойная река. Вылезут ли гости на берег?
— Вестимо, друже, — кивнул Болотников. — Купцов врасплох не возьмешь.
— Как же быть, атаман? — развел руками Нагиба.
— Без челнов на Волге, как без рук. Не вплавь же на купцов бросаться, — сказал Нечайка.
— А може, на Саратов двинем? — предложил Васюта. — Там судов завсегда вдоволь. Купчишек в воду, а сами за весла.
— А что, батько, дело гутарит Васька, — одобрил Нечайка. — Ужель не отобьем струги?
— Можем и не отбить.
— Так мы наскоком, батько. Враз стрельца одолеем! — загорелся Нечайка.
— Ишь, какой ловкий, — вновь усмехнулся Болотников. — Поедешь пировать, да как бы не пришлось горевать. Стрелец ноне тоже ученый.
Но как казаки ни думали, как ни гадали, так ни к чему и не пришли. Правда, у Болотникова зрела одна задумка, но вначале ему захотелось потолковать с дедом Гаруней.
— Гутаришь, бывал здесь, дедко?
— Бывал, — степенно кивнул Гаруня, покуривая люльку. — Мы тут с Ермаком Тимофеевичем всю Волгу облазили. Гарный был атаман!
— А есть тут на берегах деревеньки?
— В те года, почитай, и не было. Опасливо тут деревеньки рубить, ногаи под боком. Народ к городам жмется.
— Тогда и вовсе худо.
— А пошто те посельники, атаман?
— Посельники на реке без челнов не живут. Плыли мы с Васютой, видели. Но то было до Тетюшей.
— Далече, атаман, — дед Гаруня, окутывая старшину клубами едкого дыма, подумал малость и молвил. — Есть песельники, хлопцы.
Все уставились на деда, а тот выбил из трубки пепел и продолжил:
— И челны у них были. Живут в лесах дремучих, на Скрытне-реке. Верст сто отсель. То плыть вверх по Волге, до Большого Иргиза. Река та в Волгу впадает. А супротив, на правом берегу — горы да леса. Глухомань! Вот туда-то и сунемся, дети, там и струги добудем.
— В глухомани?.. Околесицу несешь, дед, — фыркнул Нетяга.
— Околесицу? — осерчал Гаруня. — Нет, вы слышали, дети? Сбрехал я хоть раз?
— Не сбрехал, дедко.
— Гутарь дале!
— Гутарю, дети… Там, средь глухомани, речонка бежит. Неприметная речонка. Версты две по ней проплыть — и крепостица откроется.
— Чья, дедко?
— Экой ты будоражка, Нечайка… Крепостица та русская. Мужики в ней от бояр укрылись. Чертов угол, трущоба. Туды не токмо стрелец, но и медведь забоится ступать.
— Как же ты там с Ермаком очутился? — полюбопытствовал Васюта.
— Э, хлопец. Ермак и не в такие края забирался. Аль не слышал, что он Сибирь покорил?
— Как не слышать, дедко. О том и стар и мал наслышан. Велик Ермак!
— Велик, хлопец. Не было на Дону славней казака. Его ноне вся Русь почитает. Царь Иван Грозный соболью шубу со своих плеч пожаловал.
— Но ты-то как с ним очутился? — продолжал выспрашивать Васюта.
— С Ермаком? — дед вновь не спеша набил трубку, раскурил от уголька, глубоко затянулся. Лицо его, иссеченное сабельными шрамами, как-то вдруг разом разгладилось и помолодело. — Не видел я достойнее мужа, дети. То всем казакам казак. Лицом красен, душой светел, телом могуч. Родом он из станицы Качалинской, вспоил да вскормил его Дон-батюшка, силой напитали степи ковыльные. Допрежь он по Дикому Полю гулял, с татарами да ногаями бился. Тут я к Ермаку и пристал, полюбился мне смелый атаман. А потом он на Волгу пошел. И были с Ермаком славные есаулы Иван Кольцо, Яков Михайлов, Никита Пан да Матвей Мещеряк. Храбрые были казаки! Никого не пужались — ни царя, ни бояр, ни войска басурманского. На Волге-то лихо погуляли. Зорили не токмо заморских послов да купчишек, но струги государевы. Царь прогневался, воевод из Москвы послал, а Ермак — не будь плох — на Скрытню подался. Вот там и повстречались мы с русскими посельниками… Дай-ка, дети, баклажку, в моей сухо.
Бывалому казаку протянули несколько баклажек.
— Благодарствую, дети, — дед отпил немного, пожевал кусок вяленой баранины и надолго замолчал.
— А что ж дале, дедко?
— Дале? — протяжно крякнув, переспросил Гаруня и почему-то вдруг малость смутился. — А дале ничего веселого, дети… Промашка вышла.
— С Ермаком?
— Кабы с Ермаком, — вздохнул дед и улегся на траву, свернувшись калачом. — Сосну я, дети.
Казаки переглянулись: что-то в поведении деда показалось им странным. Гаруня средь бела дня никогда спать не ложился.
— Ты че темнишь, дедко? Коль зачал сказ, так договаривай, — подтолкнул старика Васюта.
— Сосну я, дети. Потом доскажу, — позевывая, молвил Гаруня и смежил очи.
— Э, нет, дедко, у казаков так не водится, — принялся тормошить старика Нечайка. — А ну, подымайся!
Бобыль ухватился за кушак и поднял Гаруню на вытянутые руки.
— Досказывай, дед!
— Досказывай! — повелели казаки.
— Отпусти, вражий сын… Доскажу, — не посмел ослушаться Гаруня и вновь повел свой рассказ. — Прибыли мы с Ермаком на Скрытню-реку. Атаман надумал с московскими воеводами разминуться. Те вниз по Волге пошли, а мы на Скрытню свернули. Атаман о той реке и ране знал. Воеводы нас токмо и видели. Плывем по Скрытне, а глухомань округ такая, что на душе тошно. Берега высокие, лес подымается до небес, а солнце будто в чувал укутали темь средь бела дня. Лешачьи места! А Ермак сидит да посмеивается.
«Чего носы повесили, атаманы-молодцы? Несвычно после степей? Привыкайте. Придет час — и не в такой дремуч край заберемся…»
А мы и виду не кажем, что глухомань нам не слюбна, кричим:
«С тобой куда хошь, батька!»
Проплыли версты две, глянь — берега пониже пошли и лес пораздвинулся. А вскоре село увидели. Мужики на берег высыпали. Оружные. С мечами, деревянными щитами да рогатинами. Народ стоит крепкий, рослый, но шибко дикий да заугрюмленный. А Ермак им гутарит: